Сицилийский специалист - Льюис Норман

Годы, превратившие Дона Винченте из американца среднего возраста в стареющего сицилийца, не пощадили и его голоса, так что, когда он позвонил, Спина с трудом узнал его. Навсегда исчез акцент, приобретенный в былые времена в Малберри-Бенд; казалось, его слабый, каркающий голос, прерываемый помехами на линии, вот-вот перейдет на родной диалект.

— У меня плохо с Виктором. Его в декабре избили.

— Боже мой, Вин. А я и не знал. Как это случилось?

— Он сцепился с бандой латиноамериканцев. Они били его кирками. Бедный парень провел два месяца в отделении интенсивной терапии. У него и сейчас металлическое крепление в челюсти.

— Madonna troia! Говоришь, латиноамериканцы?

— Да, именно. Клянусь памятью моей сестры, которая умерла девственницей… Спина терпеливо выслушал клятву об отмщении до конца.

— Что поделаешь, Вин! У них теперь своя организация. Поднимешь шум, они сожгут твой дом.

Внезапно Спина, человек от природы жизнерадостный, почувствовал себя старым, и ему стало грустно. С трудом верилось, что наступил день, когда у сицилийца, который когда-то наводил страх на все Восточное побережье, какие-то паршивые латиноамериканцы могли до полусмерти избить сына, и никто пальцем не пошевелил, чтобы его защитить или отомстить за него.

— А сейчас он у тебя? — спросил Спина.

— Он живет у Марка Ричардса — у Риччоне, помнишь того парня, которого ты мне прислал? И знаешь, почему я его там держу? Кто-то — неважно кто — нанял эту пуэрториканскую шпану, и когда они узнали, что Виктор выжил, то прислали письмо, что подождут, пока он выйдет из больницы. Мы решили, что ему безопаснее в городе, у Ричардсов, которые за ним ухаживают, чем с нами в лесу.

— Черт возьми! Какая ужасная история, Вин. Вот уж никогда не думал, что доживу до того дня, когда нами будет командовать свора иммигрантов.

— Я могу за себя постоять, Сальва, ты хорошо это знаешь, но Виком я не могу рисковать. Ему не только изуродовали лицо, но, главное, повредили мозги. Он говорит теперь, как восьмидесятилетний старик. И не может стоять — тут же валится. Первые две недели у его постели день и ночь дежурили сиделки и он лежал с капельницей, а в носу были трубки. Когда сняли повязки и разрешили мне на него посмотреть, я подумал, что произошла ошибка. «Вы уверены, что это мой сын?» — спросил я. Он только лепетал что-то бессвязное, Я плакал, как ребенок.

— Представляю себе, сколько ты выстрадал. Могу я чем-нибудь помочь, Вин?

— По правде сказать, можешь. Виктор живет пока у Ричардсов, но я нутром чувствую, что там все обстоит не слишком блестяще. Ричардс — замечательный парень, но жена у него несносная, и нельзя сказать, что она очень расположена к мальчику.

— А не пришлешь ли ты его ко мне на пару месяцев, Вин? Может, и Ричардс сумеет с ним приехать. Полежит Вик здесь на солнышке, ни о чем думать не будет, глядишь, и, наберется сил. Кроме того, я слышал, в этих краях не очень-то любят латиноамериканцев.

— Я так и знал, что ты мне это предложишь, Сальва. Возможно, я воспользуюсь этим. Как только он будет в силах ехать, ладно? Всего на месяц-два. Просто подержать его подальше от беды.

— Виктор — парень умный, — сказал Спина. — Может, ты и сам не знаешь, какой он умный. Буду очень рад, если он к нам приедет.

Виктор прибыл три дня спустя в сопровождении Марка Ричардса, и Спина устроил его на безопасном отдаленном ранчо в Пинар-дель-Рио, принадлежавшем его кубинскому приятелю. Виктор спал допоздна, упражнялся в стрельбе из пистолета, ходил по вечерам в кино или на петушиные бои и, к удивлению своих хозяев, игнорировал хорошеньких девиц, которые в одиночку посещали бары и другие общественные места. В спокойном, расслабляющем тропическом климате он начал быстро поправляться. Через несколько дней он подружился с хозяином гаража в ближайшей деревне, и тот разрешил ему приходить и заниматься мелким ремонтом машин.

Марк снял комнату в гостинице «Севилья», и через несколько часов Спина пригласил его к себе в контору, откуда открывался вид на кладбище. Марк с благоговейным трепетом пожал руку Спине.

— Дон Сальваторе, — произнес он.

— Давай без дона, — сказал Спина, обнимая его за плечи. — Молодец, что так быстро приехал, Марк. Что ты думаешь насчет Вика?

— С ним все будет о'кей, — ответил Марк.

— Не сомневаюсь. И скажу тебе еще кое-что. Ему необходима была эта трепка, она ему только на пользу пошла. Меня в его возрасте тоже раз хорошенько побили. Одиннадцать переломов, но я только лучше стал. Понимаешь? Я стал немного философом. Такой урок никому не повредит. — Ореховое от загара лицо Спины сморщилось в улыбке, когда он вспомнил, как его выбросили из машины на пустырь и оставили там, думая, что он уже мертв. Шрамы зажили, боль была забыта, однако этот эпизод породил в нем способность к сопротивлению, которая его с тех пор ни разу не подводила.

— Как ты думаешь, что из него получится? — спросил он.

— С ним все будет о'кей. — снова сказал Марк.

— Что ты заладил: о'кей да о'кей — как американец! Я хочу знать, что ты по-настоящему думаешь? — взорвался Спина.

— У него отцовская голова, — сказал по-английски итальянец Марко, — и в конечном счете он может стать хорошим организатором. Я бы скорее согласился иметь за своей спиной его, чем кого-либо другого. Он перестал быть хвастуном, но ему не хватает умения владеть собой. Этому ему еще надо научиться.

— Я услышал от тебя все, что хотел, — сказал Спина, — и я тоже так считаю. Его было бы полезно иметь при себе. Я слышал, твоей жене не очень нравилось, когда он жил у вас. Что это с ней? Кажется, Дон Винченте считает, что у тебя с ней не все гладко.

— У нас разные взгляды на некоторые вещи, — сказал Марк.

— Жаль. Очень приятная молодая женщина. Я помню, какой она была, когда я провожал вас тогда в Генуе. Милая и немного застенчивая.

— Она и сейчас такая, но нам сложно жить на новом месте. Тереза слишком уж старается войти в круг тамошней жизни.

— Все дело в перемене климата, — сказал Спина. — В Солсбери зимой слишком холодно, а женщины этого не выносят — у них начинаются всякие женские болезни, Так было и с Донной Карлоттой. Она отравляла Дону Винченте всю жизнь, пока не занялась религией.

— Вы можете себе представить, что моя жена заседает в Комитете по защите граждан? — спросил Марк. — Что она в компании евреек устраивает митинги протеста и пикетирует муниципалитет?

Покрытое сеткой морщин лицо Спины выражало искреннее сочувствие. Позор друга был его позором.

— Тебе надо забрать ее оттуда и переехать в другое место, — сказал он.

— В Солсбери у меня работа, — ответил Марк. — К тому же на шее висит дом, который для нас слишком велик. И неоплаченные счета.

— Ты мог бы устроиться лучше, гам знаешь, — сказал Спина. — По моим сведениям, Дон Винченте практически отошел от дел. Зачем тебе оставаться в Солсбери? Возьми Терезу и поезжай в другое место, где ей будет спокойнее, да и ты лучше устроишься.

— Может, я так и сделаю, если представится случай.

— Отлично. Именно это я и хотел услышать. Вот сейчас тебе и представляется подходящий случай. Я хочу, чтобы ты работал на меня. Мне нужен persona di fiducia [24]. — Он пересек комнату и снова обнял Марка за плечи. Марк встал, нерешительно поднял руку, не зная, полагается ли ему ответить на объятие Спины. — Я хочу, чтобы мы вместе вошли в дело — ты и я, — продолжал Спина. Это прозвучало как приказ.

Марк посмотрел сверху вниз на морщинистое личико, ощутил силу маленьких хищных рук на своих плечах. И улыбнулся, пытаясь скрыть смущение.

— Когда бородача не станет, — сказал Спина, — мы должны быть в полной готовности взять дела в этом городе в свои руки. Это — отличное место. — Он показал в окно на белые башни и небоскребы на фоне далекого моря, на вычурные надгробия вблизи. Внизу какая-то компания с флейтами и гитарами готовилась петь мертвецам серенады. — Снова потекут большие деньги. Я хочу, чтобы ты подключил к этому Виктора. Вот почему я спрашивал, что ты о нем думаешь. Может быть, мы сумеем договориться с Доном Винченте, чтобы он передал сыну отели. И через год парень станет самым крупным владельцем казино на Кубе.