Серафина Нова Гласс
Пустая комната № 10
© Рокачевская Н.В., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
1
Касс
На другой стороне улицы – заправка Shell. Она первой бросилась мне в глаза, когда я приехала, потому что было темно и буква «S» перегорела. По пути к мотелю я видела на сумеречном горизонте только светящееся желто-оранжевым слово HELL – ад, и оно выглядело очень уместным для тех, кто был знаком с этим районом. А печальная S кособоко свисала на одной петле и зловеще раскачивалась. Надо было счесть это предостережением и вернуться.
На пустынном отрезке двухполосного шоссе между жилым комплексом «Платаны» и приличной частью города есть еще несколько приметных мест – кафе «У Арби», гостиница «Мотор», винный магазин Ларри, несколько супермаркетов с нарисованными от руки вывесками и мужской клуб «Задира».
Увидев эту дыру, мой новый дом, я поежилась. Когда-то здесь был мотель, и владельцы даже не потрудились сменить название. Три двухэтажных корпуса, соединенные в форме буквы П, и унылый бассейн в центре. Номера переделали под квартиры с маленькой спальней… вроде как. Они выглядят немногим лучше дерьмовых комнат мотеля, хозяева не поменяли даже цветастый ковер и бордовые шторы. Меня чуть не вырвало, когда я увидела на кровати своего меблированного оазиса заляпанное спермой покрывало.
Десятая квартира когда-то была сотой, но один ноль пропал, на его месте сейчас зияет вмятина, как будто кто-то орудовал мачете, но я не стала задавать вопросов. Это самая маленькая квартира, она примыкает к бойлерной, и теперь я Касс из десятого номера. Никто даже не называет это убожество квартирой.
Теперь я уже к ней привыкла. Шок прошел несколько недель назад, я все еще здесь, только что отпраздновала Рождество. Свернувшись калачиком перед окном, с коктейлем «Бренди Александр» в руке, наблюдаю, как град стучит по ледяной глади бассейна, а Барри из двести шестой пытается завести свой пикап на парковке.
Я снова готова расплакаться, поэтому задергиваю мерзкие шторы и сажусь за стол перед ноутбуком. Но слезы не идут. Сегодня, как оказалось, один из дней оцепенения.
Не могу предсказать, что со мной будет в тот или иной день. Иногда я превращаюсь в грустную версию себя и полдня просиживаю в соцсетях бывшего, чтобы помучить себя его фотками с Кимми, которая пришла мне на смену. Какая приличная женщина назовет себя Кимми? Иногда диазепам помогает, и пустота моего существования ощущается по-другому, тупой болью на периферии, но я способна функционировать, ставить одну ногу перед другой, слабо улыбаться, когда прохожу мимо кого-либо, иногда даже кивать в знак приветствия, чтобы казаться относительно нормальной. Однако в любой своей ипостаси я ни на секунду не забываю, что Кимми живет в центре Санта-Фе, в моем доме с четырьмя спальнями, а я – в помойной дыре жилого комплекса на окраине. И у меня ничего нет.
Все произошло слишком быстро, чтобы я успела сообразить, почему здесь оказалась. Меня вышвырнули. Не просто обманули и бросили, а фактически выселили из дома, и мне некуда было идти, поэтому, в отчаянии пролистав десятки объявлений о дешевых квартирах на короткий срок, хотя, как у безработной, у меня не было возможности заплатить и за них, я откликнулась на объявление. Здесь нужен был человек, который займется уборкой и отремонтирует квартиру вместо арендной платы.
В прежней жизни я не осталась бы тут и на одну ночь, даже если бы мне предложили за это деньги. Но та жизнь теперь настолько далека, что кажется, будто ее и не было – словно фрагменты сна, за которые пытаешься ухватиться и запомнить, когда проснешься, но они утекают сквозь пальцы. Увидев объявление, я согласилась, потому что у меня не было других вариантов.
Красный флаг, как сказал бы отец. «Мужчина, который не верит в брак, но собирается жить с тобой и играть в семейный очаг. Самый красный из красных флагов, Касс».
Я возразила, что Рид ведет себя благородно, считая брак сексистским институтом, и нам не нужна бумажка, чтобы доказать взаимную любовь. Отец чуть не захлебнулся пивом.
И он во всем оказался прав. Теперь я осталась совершенно беспомощной. Последние несколько лет я не работала, потому что это устраивало нас обоих – я могла заниматься благотворительностью и готовить по кулинарной книге Джулии Чайлд, как в кино.
Риду это нравилось, он был крупным риелтором и мог содержать нас обоих, любил, когда к его приходу дома ждали блинчики Сюзетт и киш-лорен. И все было прекрасно. В этом нет ничего плохого, твердила я себе.
А потом все пошло наперекосяк. У меня нет ни работы, ни денег. И хотя я считаю, что имела полное право врезать ему по затылку, когда застукала их вдвоем в ресторане, собственными глазами убедившись, что он мне изменяет, таким образом я сделала только хуже. Не последовало никаких рыданий всю ночь напролет, никаких споров о том, как нам пройти через это, никаких пылких извинений или отрицания с его стороны. Он не просил меня остаться и не уверял, что это ничего не значит. Рид просто хладнокровно выставил меня за дверь. Вот так все и закончилось после шести лет совместной жизни.
Обычно, если я слишком долго об этом думаю, приходится зажимать голову между коленями, чтобы восстановить дыхание, но сегодня день оцепенения, и у меня нет сил даже заглянуть в «Инстаграм» [1] Кимми. Ну ладно, я зашла туда всего на пару минут – посмотреть, нет ли чего-нибудь новенького.
Оцепенение переходит в поднимающиеся по спине мурашки, похожие на ярость, когда я вижу ее в белом пуховике и зашнурованных коньках, стоящую рядом с моим мужчиной. Это мой Рид. Не ее. Как такое возможно? Они держат два леденца, образовав сердечко. Ха-ха-ха. Улыбаются в камеру, розовощекие и со сверкающими глазами. Кимми больше похожа на его дочь, чем на новую возлюбленную.
Ладно, я просто дура. Конечно, она уж точно совершеннолетняя, ведь Рид отлично разбирается в юридических вопросах, вот почему он так хорошо подготовился и лишил меня всего, даже написал официальное письмо о выселении из дома в течение месяца, когда я отказалась уезжать.
Подпись к снимку гласит: «Славно повеселились в гостинице «Голова оленя». Меня трясет от ярости, но прежде чем я успеваю что-то сделать, например поехать туда как психопатка, столкнуть Кимми с подъемника и смотреть, как она разбивается насмерть, возможно упав прямо на леденец, проткнувший ее насквозь, гудит телефон.
Это жилец. Мэри Хиндлман из сто девятой. Я должна ответить на звонок и устранить ее очередную проблему, потому что, как ни больно это говорить, мне нужна работа.
А куда мне еще деваться? Я, уже привыкшая к этому, быстро перебираю в уме варианты и, как всегда, прихожу к одному и тому же выводу. Много лет назад, встретив Рида, я перестала общаться с друзьями, а теперь они обзавелись семьями, в их компании не нужна неудачница. Мой отец – пьяница и снимает квартиру в подвале у своего приятеля Оскара, а наши общие друзья встали на сторону Рида. Он умеет представить все так, будто я сама виновата во всем, начиная c разрушенных отношений и заканчивая «нападением» в ресторане. Поэтому я здесь. Я кто-то вроде консьержа в жилом комплексе «Платаны» и попала в ловушку.
Я стучусь, и Мэри приглашает меня зайти. Ее темную квартиру освещает только тусклая нитка рождественской гирлянды, наброшенная вокруг окна, и мерцающий телевизор. В «магазине на диване» продают комбинезоны для взрослых, похожие на жутких пряничных человечков огромного размера. Мэри в носках-тапочках, поношенном домашнем халате и без бюстгальтера. Никакого места воображению.
Она сидит на кресле-качалке, раздвинув ноги, и болтает с телевизором об экономии и диких ценах за пижамы для взрослых.
– Ты светишь своими труселями, Мэри, – говорю я будничным тоном, она сдвигает ноги и лениво отмахивается.
