Чейз (Погоня) - Кунц Дин Рей

Чейз стоял озадаченный, не уверенный уже, не спутал ли он в самом деле реальность с вымыслом.

Ковел обнял его за плечи и повел к двери.

— Итак, жду вас в пятницу в три, — сказал доктор. — Посмотрим, насколько к тому времени вы выберетесь из своей норы. У вас, Бен, я уверен, все получится. Не отчаивайтесь.

Мисс Прингл проводила его до выхода из приемной и закрыла дверь, оставив его одного в коридоре.

— Судья настоящий, — сказал Чейз, ни к кому не обращаясь. — Ведь правда?

Глава 4

Чейз сидел на краю кровати рядом с тумбочкой, где стоял телефон, и допивал второй стакан “Джека Дэниелса”, когда пробило шесть. Он отставил стакан, вытер вспотевшие ладони о джинсы и откашлялся, чтобы голос, чего доброго, не сорвался, когда он начнет говорить.

В шесть ноль пять ему стало не по себе. Он подумал было спуститься спросить у миссис Филдинг, который час — вдруг его часы идут не правильно, — и не сделал этого лишь потому, что боялся пропустить звонок, пока будет внизу.

В шесть пятнадцать он взял стакан и стал потягивать виски, поглядывая на телефон, точно тот потихоньку мог сбежать. Его ладони снова стали влажными; бусинки пота выступили на лбу.

В шесть тридцать он подошел к буфету, достал свою дневную бутылку виски, к которой сегодня едва притронулся, и налил третий стакан. Бутылку убирать не стал, а поставил на низкую стойку буфета, где мог легко дотянуться до нее. Прочитав этикетку, которую до этого разглядывал раз сто, вернулся на кровать со стаканом в руке.

К семи часам он изрядно набрался. Тело обмякло, движения стали заторможенными. Он откинулся на спинку кровати и наконец признал:

Ковел прав. Никакого Судьи нет. Судья — это иллюзия, психологическая уловка, чтобы свыкнуться с медленным исчезновением комплекса вины. Он попытался обдумать происходящее, понять, что все это значит, хорошо для него или плохо.

В ванной Чейз пустил теплую воду, то и дело пробуя температуру рукой. Затем покрыл фарфоровый край ванны сложенным влажным полотенцем и поставил на него стакан, разделся, залез в ванну и сел, ожидая, пока вода дойдет до половины его груди. Приятное ощущение успокаивало. Благодаря виски, теплой воде и пару, клубящемуся вокруг, он чувствовал себя так, словно плывет в воздухе, поднимаясь в потоке мягких облаков. Он откинулся назад, коснувшись головой стены, закрыл глаза и попытался не думать ни о чем — в особенности о Судье, о медали за доблесть и о девяти месяцах, которые он провел на действительной службе во Вьетнаме.

К несчастью, его мысли обратились к Луизе Элленби, девушке, которой он спас жизнь, и перед глазами у него возникло видение ее маленьких, дрожащих, голых грудей, выглядевших столь соблазнительно в тускло освещенном автомобиле на аллее влюбленных. Хотя сама по себе эта мысль была довольно приятной, но она раздосадовала его, потому что из-за нее он почувствовал половое влечение — в первый раз почти за год. Это явление показалось ему одновременно странным и знакомым и заставило вспомнить все эти бесплодные месяцы, в течение которых он не помнил, что это такое. Но потом мысли перекинулись на причины, по которым он прежде не мог функционировать как мужчина, и причины эти оказались столь ужасными, что он не мог справиться с ними в одиночку. Влечение скоро прошло, и когда от него не осталось и следа, он не мог с уверенностью сказать, означало ли оно конец его физической импотенции или просто возникло под воздействием теплой воды, как реакция застоявшихся нервов, а не как проявление чувственности.

Виски в стакане не осталось, и тогда он вылез из воды. Вытираясь, Чейз услышал телефонные звонки.

Часы показывали ровно восемь.

Голый, он сел и снял трубку.

— Извини, я опоздал, — сказал Судья. Так, выходит, доктор Ковел не прав.

— Я думал, ты не позвонишь, — ответил на это Чейз.

— Как я мог подвести тебя? — притворно оскорбился Судья. — Просто мне потребовалось немного больше времени, чтобы отыскать о тебе нужную информацию.

— Ну и как успехи?

Судья как будто не слышал вопроса; он продолжал гнуть свое:

— Так ты, значит, ходишь к психиатру раз в неделю. Одно это уже подтверждает мои вчерашние подозрения — твоя инвалидность вызвана не физической, а психической болезнью.

Чейз пожалел, что у него нет наготове виски. Ну не просить же, в самом деле, Судью подождать, пока он нальет себе стаканчик. К тому же и не хотелось бы информировать Судью, что он здорово пьет.

Чейз спросил:

— Откуда ты узнал?

— Немного походил за тобой сегодня днем, — объяснил Судья.

— Ты не имеешь права. Судья засмеялся и сказал:

— Я видел, как ты направляешься в здание Кейн, и вошел в вестибюль достаточно быстро, чтобы заметить, на каком лифте ты поехал и на каком этаже вышел. Так вот, на восьмом этаже, кроме кабинета доктора Ковела, находятся приемные двух дантистов, офисы трех страховых компаний и налоговое бюро. Мне ничего не стоило заглянуть в эти учреждения и справиться о тебе как о приятеле у секретарей и регистраторов. Психиатра я оставил напоследок, потому что был почти уверен: ты именно там. Выяснив, что в других учреждениях о тебе не слышали, я даже не рискнул заглядывать в приемную Ковела. И так все ясно.

— Ну и что? — спросил Чейз.

Он постарался, чтобы голос его прозвучал беззаботно, не хотел выдавать своих истинных чувств. По какой-то непонятной ему причине казалось важным произвести на Судью хорошее впечатление. Он снова вспотел. Когда разговор окончится, ему вновь потребуется ванна. И еще нужно будет выпить холодного виски.

— Давай-ка лучше я расскажу тебе, почему опоздал со звонком, — предложил Судья.

— Что ж, давай.

— Удостоверившись, что ты у психиатра, я счел необходимым раздобыть копию твоей истории болезни. Я решил спрятаться в здании и дождаться, пока закроются все конторы и служащие уйдут домой.

— Не верю, — сказал Чейз, со страхом предчувствуя, что именно услышит дальше.

— Ты не хочешь мне верить, но веришь; сейчас я объясню, как все было.

Прежде чем продолжать, Судья медленно и глубоко втянул в себя воздух.

— К шести часам на восьмом этаже никого не осталось. В половине седьмого мне удалось открыть дверь кабинета доктора Ковела. Я кое-что смыслю в таких вещах и был осторожен: замка не повредил, а сигнализация там отсутствует. Мне потребовалось еще полчаса, чтобы установить, где хранятся истории болезни, и найти записи о тебе, которые я благополучно скопировал на фотопленку.

— Вот так просто взломал и вошел — а между прочим, это называется “кража со взломом”, — заметил Чейз.

— Но это сущая безделица по сравнению с тем, что называют убийством, не правда ли? Чейз промолчал.

— В своей почте, возможно, послезавтра, ты найдешь полные копии записей доктора Ковела о тебе, а также экземпляры нескольких статей, которые он написал для медицинских журналов. Ты упомянут во всех, а в некоторых речь идет только о тебе.

— Я не знал, что он это делает, — пробормотал Чейз.

— Весьма любопытные статьи, Чейз. Из них можно понять, что он о тебе думает. — Тон Судьи изменился, стал высокомерным, в нем зазвучали нотки презрения. — Прочитав эти записи, Чейз, я узнал более чем достаточно, чтобы вынести тебе приговор. Я узнал о том, за что ты получил медаль.

Чейз ждал, что он еще скажет.

— Мне известно, что ты делал в тех туннелях и как помогал лейтенанту Захарии замести следы и подделать рапорт. Думаешь, конгресс наградил бы тебя медалью за доблесть, если бы там знали, что ты убивал мирных жителей? А, Чейз?

— Перестань.

— Ты убивал женщин, правда?

— Я сказал: перестань!

— Ты убивал женщин и детей, Чейз, мирное население.

— Ах ты, сукин сын!

— Детей, Чейз. Ты убивал детей... Да разве ты не скотина, Чейз?

— Заткнись! — Чейз вскочил на ноги, как будто рядом прогремел взрыв, — Что ты в этом смыслишь? Ты сам-то был там, служил в этой паскудной стране?

— Никакие патриотические дифирамбы долгу не заставят меня изменить мнение, Чейз. Мы все любим свою страну, но понимаем, что есть пределы.