Дорогуша - Скюз Си Джей

– Ри, чего он – докапывается до тебя? – вмешалась Лана Раунтри, мелкими шажками двигаясь в направлении ресепшен.

Она все время называет меня Ри, хотя мы никогда это не обсуждали и я ей на это разрешения не давала. От нее пахнет дешевыми духами и отсутствием амбиций, свои дни на работе она проводит за продажей рекламных площадей, фальшиво визжа от смеха в телефонную трубку, и шныряет туда-сюда, отирая рабочие столы задницей, затянутой в юбку, тесную, как презерватив. Лайнус заранее унюхал ее приближение и успел зашвырнуть в рот подушечку «Эйрвейвз».

– Да нет, так, просто прикалываемся, правда? – сказал он, откидываясь на стуле и принимая перед Ланой классическую позу «ноги-врозь-штаны-щас-треснут».

– Осторожнее с ним, – сказала Лана и ткнула меня локтем так, будто мы с ней лучшие подружки, хотя на самом деле ей было плевать, просто хотелось пообмениваться сексуальными вайбами c Сиксгиллом.

Рука все еще болела после тычка Ланиного локтя, даже когда дверь за ней уже закрылась.

Лайнус проводил ее взглядом и мечтательно вздохнул.

– Девица, может, и без мозгов, но комплект литых дисков у нее просто отпадный.

– Лайнус, не будь таким мерзким, – скривилась над телефоном Клавдия.

– Это вы о чем? – спросила я.

Но Лайнус и Клавдия просто переглянулись и, как обычно, меня проигнорировали.

Я проигрывала в голове уже много всевозможных сценариев того, каким образом в конечном итоге убью Лайнуса Сиксгилла. Можно анально надругаться над ним его же собственной перьевой ручкой «Монблан», а потом привязать ремнем к крутящемуся креслу, засунуть его член себе в горло и откусить по методу «под самый корешок». Можно разбить стекло шкафчика с аварийным топориком и отрубить ему голову, а потом наподдать по ней ногой, чтобы она улетела прямиком в корзину для мусора. А можно просто показать ему средний палец, крикнуть «ЧМОШНИК!» и выбежать из комнаты. Признаюсь, ни один из этих вариантов не идеален, если учесть, что а) мне совсем не хочется в тюрьму, б) мне несмотря ни на что очень хочется продвижения по службе и в) жена Лайнуса, Кира, – дочь главреда.

Но есть еще и третий, самый благоразумный способ его уничтожить: показать, на что я способна. Сделать улетный снимок или написать блестящую суперглубокую статью, попасть в новости на первой полосе, выдвинуться на стипендию Союза журналистов и переместиться на должность младшего репортера. Правда, приставка «младший» по сравнению со «старшим» или «главным» тоже пованивает яслями – как будто мне теперь придется сидеть посреди редакции в детском манежике и сосать сиську Лайнуса, – но все-таки это распахнет передо мной какие-никакие двери.

Клавдия подняла голову.

– Душа моя, Душистый мой Горошек, так что там у тебя за фотки? Может, подойдет для пятничной рубрики итогов?

Она сопроводила сказанное вздохом, как мать, которая спрашивает ребенка, что же он нарисовал, хотя прекрасно знает, что все его рисунки отправятся в помойку.

– Ой, – вырвалось у меня. – Я думала, один из кадров подойдет для первой полосы? Ну, знаете, типа «Специальный репортаж о ночи мятежей»?

Клавдия посмотрела на меня с таким нескрываемым презрением, что глаза почти полностью исчезли за прищуренными веками.

– У нас на следующей неделе тема номера – Дерек Скадд.

Для этого у них тоже есть классная фотография. Ее показывали на последнем ППП. Кто-то из фотографов поймал Скадда в тот момент, когда он зажигал сигарету на выходе из здания суда – и суровым взглядом смотрел прямо в объектив. Заголовок планируется сделать такой: «ЗЛО ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ГОРОД». То, что Дерек Скадд – зло, единственное, в чем мы с Клавдией совершенно единодушны, но это не отменяет моего желания пропустить ее чертову башку через перекрестный шредер.

Я протянула ей карту памяти от фотокамеры, и она вставила ее себе в компьютер – из всего, что происходит в жизни Клавдии с тех пор, как от нее ушел муж, это действие максимально приближено к сексу с проникновением. Признание хабалки с раздутыми венами на ногах, беспрестанной вонью изо рта и комплексом Наполеона мне понадобится не раньше, чем в тот день, когда я смогу посмотреть «Побережье Джорди» [17], не покрывшись при этом сыпью. Но все равно надо поддерживать с ней хорошие отношения. Надо держать в голове цель игры – продвижение по карьерной лестнице. Диплом. Карьера. Она могла бы дать мне все это, если бы только захотела. И пусть называет меня хоть душой, хоть Душистым Горошком.

На экране возникли мои снимки – все сто восемь штук. Многие были темные, со вспышками посередине. Фейерверки. Тени полицейских. Рычащая полицейская собака. Лицо Клавдии просветлело, озарившись неким подобием интереса.

Эй Джей поднялся с пола вместе со своей стопкой бумаг и тоже вгляделся в экран.

– Вау, Рианнон, ты реально круто фотографируешь, – проговорил он, широко улыбнувшись. – Ты где-то училась?

– Да нет, никогда, – сказала я и, спохватившись, добавила, – но спасибо.

На столе у Клавдии зазвонил телефон.

– Доброе утро, Отдел новостей, Клавдия Галпер… Ах да, минутку, пожалуйста. – Она прикрыла телефон рукой и сказала мне: – Душечка, важный звонок, пожар на складе. Покажи это Лайнусу, ладно?

Вот умница, – могла бы она добавить.

Ах ты отвратная болотная сука собака мразь подлизала из Аида!

Она дала Эй Джею новое поручение и продолжила говорить по телефону, хохоча и накручивая на палец волосы, пока тип на другом конце провода плакался ей на тему того, как его семья лишилась бизнеса, которым владела шестьдесят лет. Я выдернула свою карту из ее компа.

– Ну давай, Рипунцель, покажи свои фотки-находки, – сказал Лайнус, подманивая меня отманикюренным ногтем.

Я дала ему карту, и он вставил ее на этот раз в свою машину.

– О, вот эта с собачкой классная. А это… интересно, – сказал он на снимок кирпичной стены, обрушившейся рядом с детской площадкой. – Немного размыто. Ты на что снимала – на Кодак 1900 года?

Вслух я смущенно хихикнула, как идиотка. А про себя обозвала его упоротым долбохлыщом и вообразила, как он просыпается у себя в постели и вопит при виде собственных отрезанных яиц в банке.

Он промотал фейерверки, выбитые окна, парня, который колотит ногой в дверь жилого дома.

Вдруг умолк. И стал листать уже медленнее, внимательно вглядываясь в каждый кадр.

– М-м-м, да, попадаются довольно живописные, а? «Таких страстей конец бывает страшен». Кстати, это из Шекспира.

– Я знаю, – сказала я. – «Таких страстей конец бывает страшен, и смерть их ждет в разгаре торжества. Так пламя с порохом в лобзанье жгучем взаимно гибнут». [18] «Ромео и Джульетта».

Лайнус ничего не сказал. И вдруг перестал скроллить. Нашел главный кадр: я сделала с этого ракурса несколько снимков, но в фокусе был только этот один. На заднем плане – оскаленные морды собак, в воздухе вьется розовый дымок от фейерверков. Трое полицейских, прикрывшись щитами, дерутся с воинственными митингующими, а за ними пылает дерево. И на переднем плане, посреди общего замеса, лежат на земле два подростка – парень и девушка; они обнимаются и держат в ладонях лица друг друга, они беззвучны и безупречны, как молитва.

– Вау, – выдохнул Лайнус и откинулся на спинку кресла, не отрывая глаз от экрана.

Бунтари-возлюбленные. Они находились там всего несколько секунд, но я одним щелчком камеры их увековечила.

– Нравится?

– О да. Нравится. Очень, – проговорил Лайнус и снова откинулся в кресле. – Джефф, подойди-ка на секунду.

Джефф подошел прихрамывая (старая регбийная травма), поправил на переносице очки с полукруглыми стеклами и уставился на экран Лайнуса.

– Ни хрена ж себе. Это со вчерашнего? У нас в городе? А кто снимал?

– Я, – ответила я, видя, что Лайнус отвечать не собирается. – Вообще-то мне просто повезло, они там всего пару секунд лежали. Я увидела, как дерево горит, и тут он ее схватил и потянул вниз, и они вот так легли…