Пора убивать - Гришем (Гришэм) Джон

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139

Начавшийся процесс принес Клоду волну такого процветания, о которой он и мечтать никогда не мог. Завтрак и обед в его маленьком кафе превратились в событие для десятков голодных людей, вынужденных стоять на жаре в очереди, дожидаясь, пока освободится столик. В понедельник, после того как объявленный судьей перерыв на обед закончился, Клод обыскал весь город в надежде найти лишний складной стол и к нему комплект стульев. К ужину проходы между столиками в зале исчезли, официантки продвигались по залу как рыбки в аквариуме. Почти все посетители были чернокожими.

Единственной темой разговоров был процесс. В среду проклинали состав жюри. В четверг объектом ненависти стал прокурор.

– Я слышал, он собирается баллотироваться в губернаторы.

– Он демократ или республиканец?

– Демократ.

– Без поддержки черного населения ему не победить, во всяком случае, в нашем штате.

– Да, и похоже, что после этого суда сторонников у него не прибавится.

– Надеюсь, он одумается.

– Он больше смахивает на республиканца.

До начала процесса перерыв на ленч в Клэнтоне начинался без десяти двенадцать, когда молоденькие, загорелые, привлекательные, по-летнему одетые секретарши вставали из-за своих столов в банках, конторах, страховых компаниях и выходили на улицы. Во время этого перерыва они успевали обежать с поручениями всю площадь. Зайти на почту. Заглянуть в банк. Заскочить в магазин. Большинство из них покупали еду в китайском ресторанчике и съедали ее на скамейках в тени деревьев, окружавших здание суда. Они подолгу сплетничали, встретив подруг. В полдень зеленая лужайка привлекала к себе больше красавиц, чем конкурс «Мисс Миссисипи». Это стало неписаным правилом в городе: девушки уходили на обед первыми и могли не возвращаться в свои офисы до часу дня. Мужчины появлялись позже, в двенадцать, и восторженными взглядами следили за порхавшими тут и там юными существами.

Но с началом процесса все переменилось. Деревья и зонтики от солнца оказались на территории военной зоны. С одиннадцати до часу кафе были переполнены солдатами и приезжими – теми, кому не досталось места в зале суда. Китайский ресторанчик оккупирован какими-то чужаками. Девушки бегали с поручениями, а ленч съедали у себя за столами.

Банкиры и другие «белые воротнички» собирались в чайной. Процесс обсуждался главным образом с точки зрения широкой огласки, которую получило дело; говорили также и о том, в каком виде предстает город в глазах общественности. Особой темой был Клан. Ни у кого из посетителей не было знакомых, как-то связанных с Кланом, в Миссисипи все о нем давно забыли. Журналисты в него прямо-таки влюбились, и для внешнего мира Клэнтон, штат Миссисипи, превратился в столицу Ку-клукс-клана. Клан ненавидели за то, что он был здесь. Прессу – за то, что она притягивала его сюда.

В кафе в четверг на ленч предлагалось следующее меню: свинина, жаренная по-деревенски, салат из репы, печеный картофель, кукуруза со сметаной, жареные овощи. Делл разносила подносы с едой по помещению, которое как-то делили между собой местные жители, приезжие и национальные гвардейцы. Прежнее правило – не общаться с теми, кто носит бороды или говорит с чужим выговором, – соблюдалось еще строже, чем раньше, и для общительного, дружелюбного человека это было настоящим испытанием – не ответить на улыбку или обращение постороннего. Презрительное высокомерие пришло на смену былому радушию, с которым встречали первых гостей города, начавших приезжать вскоре после гибели Кобба и Уилларда. Слишком уж много журналистских ищеек изменило священным узам гостеприимства, с оскорбительной прямотой публикуя в своих листках несправедливые отзывы об округе и его жителях. Просто удивительно, как это им удавалось через сутки после прибытия превращаться в знатоков места, где никогда раньше они не были, в строгих судей людей, которых они ни разу до этого не видели.

Местные с пренебрежением наблюдали за тем, как писаки, подобно умалишенным, носятся по площади за шерифом, за прокурором, за адвокатом да за кем угодно, кто, по их мнению, может располагать хоть какой-то информацией. Они видели, как репортеры, сбиваясь в волчью стаю, ждут в нетерпении у задних дверей суда того момента, когда будут выводить обвиняемого. Как бы им хотелось наброситься на него! Однако Хейли вечно окружали полицейские, и сам он не обращал на прессу ровным счетом никакого внимания. Все их до смешного одинаковые вопросы он слышал уже не раз и успел выучить их наизусть. С негодованием жители смотрели, как телевизионщики провожали своими камерами каждого попадавшего в их поле зрения куклуксклановца или черного активиста, выискивая при этом самых экстремистски настроенных, с тем чтобы потом подать эти крайние настроения как норму жизни в городе.

И в их взглядах читалась ненависть.

– Что это за оранжевая дрянь размазана у нее по лицу? – спросил Тим Нанли, кивая на репортершу, сидящую за столиком у окна.

Набив рот едой, Джек Джоунз поднял голову.

– По-моему, они пользуются этой гадостью при съемках. Тогда на экране телевизора лицо ее будет выглядеть белым.

– Да оно и так белое.

– А на экране оно белым не будет, пока его не вымажешь оранжевым.

Нанли это не убедило.

– Чем же тогда должны пользоваться ниггеры? На этот вопрос никто не смог дать ответа.

– Ты видел ее во вчерашних новостях? – спросил его Джек Джоунз.

– Нет. Откуда она?

– Мемфис, четвертый канал. Вчера она брала интервью у матери Кобба и, конечно, давила на нее до тех пор, пока бедная женщина не расплакалась. Так что показали они только слезы. Это отвратительно. А позавчера она беседовала с каким-то куклуксклановцем из Огайо – тот рассуждал о том, что нам здесь, в Миссисипи, нужно делать. Хуже ее среди них нет.

Свою речь против Карла Ли обвинение закончило во второй половине четверга. После обеда Бакли поставил к микрофону Мерфи. Выворачивающая душу процедура, в ходе которой зал вынужден был вслушиваться в почти бессвязную речь больного человека, длилась целый час.

– Успокойтесь, мистер Мерфи, – уже в сотый раз обращался к свидетелю прокурор.

Однако тот продолжал нервничать, пил воду. Он старался по большей части утвердительно кивать или отрицательно качать головой при соответствующих вопросах, но для протоколистки суда это было сущим мучением.

– Я не поняла, – то и дело говорила она, сидя спиной к свидетельскому креслу.

Тогда Мерфи начинал говорить, и становилось еще хуже. Глухие согласные, такие как "п" или "т", у него совсем не выходили: он начинал пыхтеть, шипеть, с губ летела слюна.

– Не понимаю, – беспомощно развела руками протоколистка.

Бакли вздохнул. Присяжные добросовестно боролись со смехом. Половина присутствовавших грызла ногти, чтобы не расхохотаться.

– Не могли бы вы повторить? – обратился к свидетелю Бакли с терпением, которому и сам изумился.

– П-п-п-п-прошу извини-т-т-т-ть.

На Мерфи было жалко смотреть.

В конце концов удалось установить, что он, сидя на ступенях боковой лестницы, расположенной напротив той, где были убиты Кобб и Уиллард, пил кока-колу. Внезапно он заметил, что из каморки под лестницей, футах в сорока от него, вышел какой-то чернокожий. В тот момент Мерфи еще ничего не подозревал. Через несколько секунд по лестнице начали спускаться те парни, и чернокожий, выпрыгнув вперед, открыл стрельбу и стал хохотать и что-то выкрикивать. Выпустив, наверное, всю обойму, он бросил винтовку и убежал. Да, это был тот самый человек, который сидит справа от него. Чернокожий, конечно.

Слушая Мерфи, Нуз, должно быть, протер дырки в стеклах своих очков. Когда Бакли наконец уселся, судья с отчаянием посмотрел на Джейка.

– Перекрестный допрос? – с болью в голосе спросил он.

С блокнотом в руке Джейк встал из кресла. Протоколистка смотрела на него с ужасом. Гарри Рекс шипел ему в спину, как змея. Эллен прикрыла глаза. Сложив руки на груди, в адвоката внимательными взглядами впились присяжные.

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139