– Здесь есть тоннели и траншеи? – спросил я у экскурсовода.
– Да-да, много-много километров – les tranchees [94]. Видите там? Солдаты вьетминя подкопались вплотную и напали на Элиан, Анн-Мари, Франсуаз, Доминик, Габриель, Беатрис и Клодин.
– Я назову крепость в твою честь, – сказал я Сьюзан. – Редут Сьюзан. Звучит?
Гид понял, о чем шла речь, и вежливо улыбнулся.
– Вы назовете укрепление в честь этой дамы?
Сьюзан снова закатила глаза и ничего не сказала.
Чтобы спасти окруженную в Дьенбьенфу армию, продолжал рассказывать вьетнамец, французы высадили десант – еще три тысячи парашютистов. Но через два месяца все тринадцать тысяч французов и колониальных солдат были уничтожены, ранены или взяты в плен. Вьетминьцы потеряли половину из пятидесяти тысяч, но войну выиграли.
– Французы были сыты войной, – добавил он. – Они ушли домой.
Знакомая история, словно речь шла о 68-м годе. И поскольку урок Дьенбьенфу никого в Вашингтоне не научил, можно смело сказать, что американская война во Вьетнаме началась именно здесь.
– Здесь лежат две тысячи французских солдат. – Гид обвел рукой овощные плантации и окрестные поля, где прогуливались буйволы и ковыряли мотыгами землю женщины. – Французы поставили здесь памятник. Видите? Они часто приезжают сюда. Американцы тоже. А канадцев я никогда не видел. Вам нравится?
Я подумал, что за последние несколько дней на всю оставшуюся жизнь насмотрелся полей сражений. И ощущал незримую связь с теми, кто здесь воевал и умирал.
– Интересно, – ответил я.
Сегодня четверг. В воскресенье я лечу в Бангкок. И, как все краткосрочные визитеры, которым до отъезда осталось совсем немного, принялся считать дни: настоящее сумасшествие. Я вспомнил, что сказал мой взводный сержант за несколько дней до отправки домой: "Не обольщайся надеждами, Бреннер. У чарли еще целых семьдесят два часа, чтобы тебя ухайдакать".
Сьюзан дала вьетнамцу фотоаппарат, и тэг сфотографировал нас на фоне командного пункта генерала де Кастри. Так и просилось название фотоальбома: "Мой самый кошмарный зимний отпуск".
– Хотите, отведу вас на само поле? – спросил экскурсовод. – За один доллар.
– Может быть, завтра, – ответил я. – Послушайте, а чем вы в вашем городе занимаетесь ради развлечения?
– Развлечения? Какого развлечения?
Я прикидывал, как переправить Тран Ван Вина в Ханой на мотоцикле, который рассчитан только на двоих. Конечно, если он жив и хочет остаться в живых. И если мне все-таки нужно везти его в Ханой, чего не знал я, но знала, однако, Сьюзан. Мне пришло в голову, может быть, она поедет сама по себе и проблема отпадет. И спросил у гида:
– Как лучше добраться до Ханоя?
– До Ханоя? Вы хотите поехать в Ханой?
– Да. Туда что-нибудь ходит? Поезд? Автобус? Самолет?
– Самолет. Автобус – это очень опасно. Поезда нет. Французы летают на самолете. Самолет завтра не ходи. Ходи samedi [95]. Но, наверное, не будет мест. Бьет?
– А как насчет машины с водителем?
– Нет. Сейчас Тет. Водитель не ехать в Ханой. Ехать lundi [96]. Вы хотите шофера?
– Не исключено. Спасибо за урок истории. Вьетнамцы – очень храбрые люди.
Он почти улыбнулся и показал на себя:
– Онг дие. Понимаете? Grand-pere [97].
– Понимаю.
Мы оставили экскурсовода и пошли по грязной дороге. Миновали распотрошенный танк и несколько заросших сорняками французских блиндажей.
– Здесь как-то все спокойнее и достойнее, чем Замороженный мир и мир ДМЗ, – заметил я.
– Северяне сдержаннее и не такие торгаши, – объяснила Сьюзан. – К тому же они имеют дело с французами, которые сами серьезнее и достойнее, чем наши соотечественники в Замороженном мире и в "Апокалипсисе сегодня".
– Я канадец.
– Я едва понимала этого гида, – сказала она. – Здесь говорят на другом диалекте.
У меня возникло подозрение, что мисс Уэбер готовит почву, чтобы запудрить мне мозги, если придется беседовать с моим главным свидетелем.
– Но письменный язык одинаковый, – предположил я. – Ведь так?
– В основном, – поколебавшись, согласилась она.
– Отлично. Надо запастись ручкой.
– Теперь какие планы? – спросила меня Сьюзан.
– Наш общий связной из Хюэ мистер Анх предложил пойти на рынок и пообщаться с несколькими горцами. Он это тебе тоже говорил?
Сьюзан кивнула.
– Значит, это и есть наш план.
– Тебя тревожит судьба этого Анха? – спросила она.
– Да.
– Думаешь, он может расколоться на допросе?
– Все раскалываются.
Сьюзан промолчала.
Мы свернули на улицу на окраине города. Здесь разгуливало довольно много европейцев, так что мы не сильно выделялись среди остальных. Белые были в основном среднего и старшего возраста. И никаких рюкзачников. И то хорошо. Я заметил слева автобусную станцию – каменное строение и перед ним два невероятно раздолбанных автобуса.
Сьюзан покосилась на них и уточнила:
– Почему ты спросил экскурсовода, как доехать до Ханоя?
– Не исключено, что придется тащить свидетеля в столицу. Тогда мотоцикл исключается, если ты пожелаешь трястись у меня за спиной.
Она переменила тему:
– Теперь тебе надо сказать мне название деревни.
Если ей верить, это единственное, чего она не знала. И сообщи я ей, как называется деревня, она больше не будет во мне нуждаться. Но время настало, я ответил:
– Деревня называется Банхин. Где-то в тридцати километрах на север отсюда. Если со мной что-нибудь произойдет, продолжать тебе.
Сьюзан не ответила.
Мы пришли на рынок – мощеные и кое-где крытые длинные ряды прилавков. И пока ходили по проходам, я заметил, что к нам никто не приставал и не навязывал товаров. Я сказал об этом Сьюзан.
– На севере торговцы не такие настырные и агрессивные, – ответила она. – Как деловой человек я нахожу северян бесперспективными.
– Сбросьте наконец личину, мисс Уэбер, – засмеялся я.
– Приходится тренироваться, чтобы быть в форме, когда начну охмурять следующего.
Я окинул взглядом ряды. Здесь висели дикобразы, ласки, красные белки и другая дикая вкуснятина.
– Нам нужна легенда, – сказал я Сьюзан. – Зачем мы едем в Банхин? К родственникам? К другу по переписке? Или подыскиваем место, где обосноваться на пенсии?
– Я позабочусь об этом, – ответила она.
Целую секцию на рынке держали одни горцы, и здесь же располагались их склады.
– Встретимся у восьмого лотка, – прошептала мне она. – Канцтовары и электролампочки.
– Хорошо, буду ждать тебя там, – согласился я. И, уходя, оглянулся через плечо: Сьюзан сидела на одеяле, скрестив ноги, разговаривала с торговкой из горцев, рассматривала женские тряпки и курила. Торговка тоже курила какую-то набитую в трубку мешанину. Может быть, они здесь не такие настырные, потому что из них выбили мозги, подумал я.
Я нашел крытый прилавок, где прямо на земле стояли плетеные корзины с чайными листьями. Продавцы были в основном из одного племени. Они заваривали чай, и за двести донгов, примерно за два цента, я получил чашку отвратительного, но хотя бы горячего напитка. И обрадовался, потому что успел замерзнуть.
Пугающее это было местечко. Все западные люди приходили сюда только организованными группами. В одиночку здесь могли шататься только идиоты.
В чайной зоне появились четверо солдат с автоматами. Они покосились на меня и спросили по чашке чаю.
Солдаты стояли от меня в десяти футах, пили чай, курили и тихо разговаривали. Один из них не сводил с меня глаз. Только этого не хватало!
Если бы не заткнутый за пояс "кольт", я бы не сильно тревожился. Но когда таскаешь на себе оружие, на которое не имеешь права, спрятанный под одеждой пистолет начинает казаться все больше и больше, пока в воображении не вырастает до размеров полевой пушки.
