Пещерные девы - Ричардс Ллойд Деверо

Слишком рано он это понял или, наоборот, слишком поздно. Хорошо хоть, что ему хватило смелости рискнуть.

Похоже, он тот, кто за деревьями не видит леса. А может, как раз наоборот? Лес целиком он видит прекрасно, но совершенно теряется перед каждым отдельным деревом. Одно он знал твердо: он чувствовал себя не в своей тарелке всякий раз, когда женщина начинала предъявлять требования. Он терпеть не мог осложнений, которые обычно начинались после третьего-четвертого свидания, если он позволял делу зайти настолько далеко.

К северу от Бенсона Рэнди еще глотнул скотча и включил лампу на ножке рядом с большим зеркалом заднего вида. Окруженный комфортом немецкой инженерии и роскошью дорогого авто, согретый теплом шотландского односолодового виски «Лагавулин» пятнадцатилетней выдержки, он посмотрел в зеркало и произнес тост: «За меня!» В свои пятьдесят Рэнди оставался моложавым, как мальчишка, и потому привлекательным для женщин, несмотря на двенадцать лет безумного брака, которые он провел почти в полной отключке, леча себя виски и, возможно, несколько перебарщивая с этим «лекарством». А как иначе? Его бывшая жена довела бы до нервного срыва и святого.

Рэнди, крупный ученый, сын и внук не менее выдающихся деятелей науки, трудился фармакологом в Индианаполисе, столице штата Индиана. Там он возглавлял успешную исследовательскую лабораторию под названием «Макалистер Фармасьютикалз», за что получал большие деньги. Рэнди любил свою работу, а еще внимание женщин, деньги и уважение общества, которые они ему давали.

Дед Рэнди, известный физик, провел новаторское исследование влияния атомов радия на мутацию клеток. Его единственный сын, Рэндалл-младший – отец Рэнди, – в 1960-х годах работал в компании «Дюпон» руководителем группы, разрабатывавшей ударопрочные пластики и изделия из них для военных. Рэнди был еще подростком, когда родители вдруг бросили шикарный дом в Нью-Джерси и перебрались на Средний Запад, где отец стал преподавать химию в частном учебном заведении для мальчиков в окрестностях Индианаполиса.

Даже для человека, не гонящегося за большими деньгами, как Рэндалл-младший, такая перемена в карьере не могла считаться достижением: ему было тогда уже под пятьдесят, и раньше он был ведущим научным сотрудником в одной из лучших лабораторий страны. Родители Рэнди никогда не объясняли ему причину их внезапного переезда, и лишь однажды он случайно подслушал их жаркую ссору, когда мать вдруг бросила отцу: «Настанет время, и тебе это отольется!» Много позже, когда Рэнди поступил в колледж, он узнал от своей тетки, что мужчины семьи Крейтон всегда хотели иметь все и сразу. Крейтон-первый, как тетя звала его деда, чуть ли не с первых дней брака жил на две семьи, причем совершенно открыто, не заботясь о последствиях и о том, какую боль это причинит его жене и как отразится на семье.

Сам Рэнди еще десять лет назад стал главой подразделения передовых исследований в «Макалистер Фармасьютикалз», где руководил большой командой лаборантов и ученых, изучающих биологические соединения, способных помочь в создании новых лекарств, спасающих жизни людей. Финансовые риски были высоки, но если благодаря деятельности его подразделения компания получит новые выгодные патенты, то это принесет ей многомиллиардные доходы. Немалый кусок этого призового пирога отхватит лично Рэнди, укрепив свое положение крупного игрока среди хорошо известных фармакологов своего поколения.

Особая специализация Рэнди заключалась в экспериментах с ионами калия и натрия и тонкой химией, которая обеспечивает передачу нервных сигналов с помощью механизма, работающего на чрезвычайно высоких скоростях, когда все системы организма должны функционировать без сбоев. Именно эти скорости позволяют людям ежедневно принимать мгновенные решения, не осознаваемые ими самими, от которых иной раз зависит жизнь или смерть человека, – например, когда водитель резко ударяет по тормозам, чтобы не наехать на выскочившего откуда ни возьмись пешехода, или пешеход, поскользнувшись, выбрасывает вперед руку, смягчая падение. Рэнди был убежден, что ионные ворота, соединяющие нервные клетки, являются ключом к лечению нервных и мышечных расстройств и не только. Эта важная область фундаментальных исследований «Макалистера» могла привести к разработке более эффективных методов лечения нарушений сердечного ритма, рассеянного склероза, диабета и рака. Исследование, которым руководил Рэнди, также могло быть использовано для картирования нервных путей у людей, страдающих хроническими болями, и привести к разработке альтернативных методов обезболивания без побочных эффектов, таких как привыкание к опиатам и их производным.

Совсем недавно «Макалистер Фармасьютикалз» получил большой грант Национального института здравоохранения на изучение потенциальных фармакологических преимуществ батрахотоксина. Его название происходит от древнегреческого слова «батрахос», то есть «лягушка», а сам яд представляет собой смертельно опасный натуральный секрет, вырабатываемый кожными железами небольшого тропического вида Phyllobates terribilis, более известного как ужасный листолаз. Ничтожно малая доза токсичного секрета необратимо разрушает систему активации нервных клеток грызунов. Введенная лабораторной мыши микродоза вызывает полное разрушение ионных затворов нервных клеток. А без работающих ионных затворов автономные нервные импульсы ускоряются бесконтрольно, что приводит к необратимой сердечной недостаточности и смерти в течение нескольких секунд. Противоядие от батрахотоксина пока не создано.

В тропических лесах Южной Америки нет зверя страшнее крошечной золотисто-черной лягушки, чья шкурка блестит, словно лакированная. Это знают все обитатели джунглей, и все стремятся убраться с ее пути, едва ее завидев. Все, кроме человека. Индейцы племени эмбера́, испокон веку живущие в непролазных джунглях Западной Колумбии, давно научились собирать с лягушачьих шкурок ядовитую слизь и окунать в нее свои дротики, чтобы потом стрелять ими из духовых трубок. Одного легкого укола отравленного дротика хватало, чтобы обезьяна-ревун весом в двадцать фунтов свалилась с ветки, расположенной в пятидесяти футах над землей. Только и надо было, что прицелиться, дунуть, подождать пару секунд – и готово, безжизненное тело с глухим стуком падало на устланную опавшей листвой лесную землю.

Но у Рэнди и его лаборатории возникла проблема. Для того чтобы вести исследования, необходимо было регулярно получать ядовитые шкурки, а брать их оказалось негде. Защитники природы, встревоженные резким сокращением популяции экзотических амфибий, потребовали у законодателей ограничить отлов и торговлю ядовитыми лягушками. Законодатели, недолго думая, приняли международное соглашение, которое объявило ядовитых лягушек охраняемым видом, а торговлю ими сделало противозаконной. Вот почему он не мог больше открыто посылать своих людей ловить маленьких дьяволят в тропических лесах Колумбии. Наказание за отлов особей охраняемого вида было жестким. Хуже того, если бы стало известно, что он нарушает закон, его репутации пришел бы конец, а с ней и конец щедротам дяди Сэма. Больше никаких денег, никакого престижа, никаких высот. Рэнди знал, что в Исследовательском центре Пембрука при Университете Кэлхуна Сеймура есть целый склад законно добытых золотистых лягушачьих шкурок, которые хранятся замороженными в жидком азоте. Лягушек собрали в тропических лесах Южной Америки задолго до введения ограничений. Главой Исследовательского центра Пембрука при Университете криминалистики был профессор Шеймас Фергюсон, которого Рэнди знал еще с тех пор, как сам был аспирантом кафедры биохимии Северо-Западного университета. Теперь они с Фергюсоном постоянно соперничали за финансирование и гранты из одних и тех же частных источников и правительственных учреждений.

И Фергюсон, этот параноидальный придурок, не продал Рэнди ни одной драгоценной шкурки с батрахотоксином, столь необходимым Крейтону для фундаментальных фармакологических исследований. А все потому, что Фергюсон – осел. Неуверенный в себе, склонный к соперничеству осел.