И вновь пальцы его правой руки потянулись к дрожащим губам. Вот и нагрянули осложнения, которых он ждал после иерусалимской находки.
— Что мы наделали…
— Разве это все не Божий замысел? — парировала она, желая смягчить чувство своей вины.
Когда-то, наверное, он и сам верил в это. Было бы очень удобно считать, что Господь выступал в роли кукловода, когда Донован убивал Конте и Сантелли. И с большим утешением можно было бы узнать, что на осквернение оссуария Иисуса была Божья санкция. Но мог ли Господь планировать такие последствия?
— Нет у меня ответа, Шарлотта. Я просто не знаю.
Он посмотрел на горизонт.
— Зато я знаю, что мы оба в этом с головой, — мрачно договорил Донован.
— Я вот о чем думаю: что, если эти люди каким-то образом прознали о моих генетических исследованиях?
Такое казалось невозможным при жесточайшем режиме секретности, которым они с Эваном оградили исследования. Она убрала руку.
— Может, поэтому они охотятся за нами?
Выпрямившись, Донован задумался. Вполне возможно, поначалу решил он. Затем покачал головой.
— Вы же видели, как легко они вошли к вам в здание. Чего ради они теряли время и сначала заявились ко мне?
— Верно подмечено.
— Может, потому, что костей у меня нет? — предположила она.
— Но вы же только что сказали, что кости не нужны. Что для пробы достаточно одного крошечного образца, который легко копируется, правильно?
— Я понимаю, о чем вы, — сказала она. — Значит, считаете, им неизвестно о ДНК?
Вспомнив, как происходило их «общение» в Белфасте, Донован ответил:
— Не думаю, что они охотятся именно за этим, — во всяком случае, не в первую очередь. Но один из нас им явно нужен, чтобы показать, где спрятаны кости.
В глазах Шарлотты сверкнуло любопытство. Она совсем забыла об этом.
— А где вы на самом деле их спрятали?
— Лучше мне было бы умолчать об этом. Ради вашей же безопасности, — настоял он и заметил, как разочаровал ее такой ответ. — Но обещаю: как только все это закончится, я вам покажу.
— Согласна, — сказала Шарлотта. — Ну а теперь куда?
— Здесь нам точно нельзя оставаться, — вздохнул Донован. — Куда бы мы ни подались, они в состоянии всюду отследить нас.
— А почему просто не позвонить в полицию? Они же убили…
Горло сдавили рыдания, из глаз вновь полились слезы.
Донован покачал головой.
— Эти люди профессионалы. У нас на них ничего нет: ни имен, ни убедительного мотива. Их не найдут. Согласитесь, нам просто-напросто не поверят. Полиция здесь бесполезна. Мы же станем легкой добычей, — трезво рассуждал он.
Заглянув в заплаканные глаза Шарлотты, он понял, что она согласна.
— До тех пор, пока все не выясним, мы должны находиться в таком месте, где они, даже если прознают, не смогут нас достать. В месте, где безопасность на высочайшем уровне.
— Придется нанимать телохранителей. Целую армию.
— Не придется, — возразил он, неожиданно улыбнувшись. — Кое-кто уже позаботился о нас.
Донован явно что-то придумал.
— Скажите, прошу вас!
— Я слишком долго находился в творческом отпуске, — просто ответил он.
18
Храмовая гора, Израиль
Шейх Галиб Хамзах ибн Муадх аль-Намаир занял кожаное кресло во главе тикового стола для переговоров. Сводчатое окно за его спиной было приоткрыто, впуская свежий ветерок в тесную комнату для собраний. Из окна открывался вид на ослепительно сияющую мечеть «Купол скалы», расположенную на той стороне эспланады: визуальное подкрепление силы духа и чувства долга в деле защиты святыни Харам эш-Шариф. [46]
Дабы подчеркнуть значимость этого долга, он пригласил членов совета ВАКФ ранним вечером, [47]сразу же после асры, четвертой из пяти дневных молитв, предшествовавших закату солнца. И Галиб настоял, чтобы собравшиеся произнесли про себя молитву внутри «Купола скалы». Он полагал, что это укрепит их дух.
Галиб сидел неподвижно и прямо, локти словно слились с подлокотниками кресла, но кисти жилистых рук оставались расслаблены. На голове — белая молитвенная шапочка, или куфия. Черные как смоль волосы обрамляли широкое лицо и незаметно переплетались с терпеливо выращенными и тщательно ухоженными бородой и усами. Лицо Талиба было приметным: губы и правую щеку кривила постоянная ухмылка. Для занимаемого поста он был необычайно молод — всего тридцать девять лет. А, как известно: молодая кровь хранит в мужчине боевой дух.
— Ассалам алейкум, — приветствовал Галиб известных старейшин и мусульманских духовников.
Он склонил голову, прикрыл глаза и сказал:
— Хвала Аллаху, милостивому и благодетельному. Да укажет он нам путь и хранит нас.
Шейх выпрямился и открыл глаза. Проветривание требовалось не только душной комнате.
— Мне хорошо известно, что кое-кто из вас выражает обеспокоенность по поводу моего назначения.
Взгляд карамельного цвета глаз миновал невиновных и, задержавшись на недовольных, стал жестким и осуждающим.
Как блестящий ученик реакционной ваххабитской ветви ислама, Галиб был красноречивым фундаменталистом, обладавшим сильными связями с воинствующими исламскими формированиями, и регулярно преподавал в университетах по всему арабскому региону. Его называли новым великим глашатаем в деле освобождения Палестины.
— Что ж, давайте, побеседуем, — сказал он. — Озвучим наши беспокойства. Обсудим нашу нынешнюю миссию в деле сохранения ислама и его святынь.
Он склонил голову вправо и устремил осуждающий взгляд на человека, сидящего почти напротив.
— А начнем мы с тебя, Мухаммед.
Шестидесятилетний мужчина в чалме заерзал на стуле и смущенно кашлянул.
— Израильтяне продолжают копать под Харамом, а ВАКФ сидит, сложа руки… И наблюдает, наблюдает. — Тон Талиба сделался резким. — Так и будем дожидаться? Или вы считаете, что наши молитвы остановят их бульдозеры?
— Разумеется, нет, — запротестовал Мухаммед. — Вы же знаете, что не в этом дело.
Галиб развел руками:
— Тогда защищайте свое дело.
Мухаммед еще раз сухо кашлянул.
— С того самого июньского похищения… После того как ваш предшественник был обвинен в соучастии, наша власть существенно ослабела, — напомнил он Талибу.
Кривая губа шейха вздернулась выше. Его предшественник, Фарух бин Алим абд аль-Рахман аль-Джамир, все еще находился под охраной израильских властей. Ему грозили серьезные обвинения в организации похищения, в результате которого погибли тринадцать израильских полицейских и солдат. И хотя единственная санкционированная государством смертная казнь состоялась в мае 1963 года — тогда был повешен глава СС Адольф Эйхман, захваченный агентами «Моссада» в Аргентине, где он скрывался, — многие высокопоставленные израильтяне в парламенте настаивали на том, чтобы Фарух был приговорен за измену к смерти.
Галиб покачал головой и опустил уголки рта.
— Ваша власть не изменилась. А вот что существенно уменьшилось — так это ваше желание.
Он знал, что могло сделать этого человека мягким и уступчивым. Будучи палестинцем по крови, по паспорту Мухаммед являлся израильтянином. И было очевидным, что поменялся не только цвет обложки его иммиграционного документа — с зеленого на синий. В отличие от страдающих собратьев благочестивый Мухаммед жил на благополучном Западном берегу, отделенном израильскими разделительными ограждениями от Газы сотнями километров бетона, стали и колючей проволоки.
Чувствуя, как растет в душе тревога, Мухаммед с надеждой ожидал, что кто-нибудь из сидящих за столом выступит в его поддержку. Все молчали.
— Дело в том, что произошло землетрясение. Несильное. И когда это случилось в первый раз, нам дали разрешение посмотреть, что произошло. Я своими глазами видел туннель… И вы, Сафан, тоже, — добавил Мухаммед, указав на сухопарого араба в куфии, сидящего напротив. — Вы ведь видели его, скажите им.
