Тру-крайм свидания - Магамедова Камилла

– Оценки… Вы сдавали сюжет, в целом, можно оценку за него выставить как за экзамен. Подходит?

Гул начал набирать обороты. Со всех сторон слышались поддерживающие реплики: кто-то аплодировал, кто-то интересовался возможностью переснять сюжет, а кто-то, как Марина, сидел тихо, даже понуро. Хотя причины для тишины у них едва ли были общими.

Марина думала, может ли он не помнить вчерашний вечер? Или… он неправильно понял ее?

Ей казалось странным все: и солнечный свет, и веселость одногруппников, и голос Александра Альбертовича, и суетящийся Марк, и даже собственное тело. Все это теперь было неуютным, неизвестным и далеким. Она почему-то вспомнила, как в детстве пряталась под столом, когда ее ругали, и уже оттуда продолжала разговор со взрослыми.

Ей нестерпимо захотелось залезть под парту и спросить: «Зачем ты это сделал?»

Когда группа погрузилась в бесконечный поток вопросов о преддипломной практике, Марина впервые заметила, что часы в аудитории не тикают, а жужжат. Секундная стрелка лениво поднималась и чуть быстрее опускалась, а вот минутная точно замерла. Марине хотелось сдвинуть стрелки, как-то помочь времени вернуть прежний темп. Еще, конечно же, ей хотелось уйти. Но этого она не могла себе позволить, поэтому молча смотрела на время, продолжая качать ногой.

Раскрытая тетрадь скользнула по столу, привлекая внимание Марины. Заостренные буквы аккуратно лежали на голубой строчке: «Ты ок?»

Про себя Марина ответила «нет», но написала совсем другое: «Да. Приболела» – и вернула тетрадь.

«Температура?»

Александр Альбертович недовольно глянул на первый ряд. Марина сразу положила карандаш и незаметно опустила руки на колени. Марк улыбнулся с извиняющимся видом. И все же скоро протянул открытую тетрадь вновь.

«Случилось что-то?»

На этот раз Марина медленно покачала головой, не отрывая взгляда от часов. Когда зашипело радио и заиграла незатейливая мелодия – перерыв, – она начала складывать в сумку вещи. Затем торопливо поднялась с места, собираясь выскочить на улицу, чтобы наконец-то вздохнуть. Но группа, как назло, расходилась медленно, лениво покачиваясь из стороны в сторону, обсуждая предстоящие каникулы и диплом.

– Марина, задержись, пожалуйста.

Волна мурашек пронеслась вдоль позвоночника и ударила в подколенную ямку. Решив, что лучше проигнорировать просьбу, Марина воткнула в уши наушники и поспешила слиться с толпой.

– Марк, останови свою подругу, будь добр. Она как в воду опущенная сегодня.

– Заболела, Александр Альбертович.

Не успел Марк окликнуть ее, как Марина обернулась, изо всех сил стараясь держаться непринужденно. Она подошла к другу и передала ему все еще влажный от дождя плащ. Марк чуть нахмурился, глядя на кривую улыбку Марины.

– Подожди меня за дверью, пожалуйста.

Когда аудитория опустела и дверь за одногруппником закрылась, Марина вдруг растеряла всю храбрость и уверенность, которых и так было всего ничего. Не поднимая взгляда, кое-как ворочая языком, произнесла:

– Чего вы хотели?

– Ты какая-то бледная. Марк сказал, что тебе нездоровится.

– Я в порядке.

– Заглянешь ко мне после пар?

– Я?

Ее лицо застыло в изумлении. Она впервые посмотрела на него после произошедшего. Пережили ли они одно и то же ночью?

– Ты. – Он сел на стул и теперь смотрел на Марину снизу вверх, очень пристально. Вид у него был расслабленный, даже кокетливый. Марина проглотила вязкую слюну и прижала руки к груди. Ей вдруг показалось, что он действительно иначе относится к случившемуся. Что если ему и правда понравилось?

От последней мысли ей стало не по себе. Кому может нравиться насилие? Она повела плечом и несмело ответила:

– То, что вчера произошло, не было моим желанием.

– Правда? – Он опустил уголки губ и приподнял брови. – Просто на видео тебе очень хорошо.

Она не сразу поняла сказанное. На несколько секунд зависла, прокручивая ответ, чтобы наконец понять: он пережил то же самое, что и она, этой ночью. Он точно помнит, он точно понимает. Марину словно парализовало: она не дышала, кожа полыхала, глаза мгновенно наполнились слезами, а язык стал тяжелым. Стараясь справиться с паникой, она снова и снова хваталась за ускользающие воспоминания. Разве там были камеры? Где? Как много он успел снять?

Она коротко взглянула на Александра Альбертовича. Он сидел все так же расслабленно и внимательно разглядывал ее. Горло сдавил страх. Марина кое-как задала вопрос, ответ на который совсем не хотела знать:

– Ты снимал?

Саша не спеша разблокировал телефон, открыл галерею и выбрал видео, которое было окружено рабочими скриншотами и фотографиями утреннего кофе. По аудитории пронеслись звуки: тяжелое дыхание, стоны и лязганье металла. Марина закрыла глаза рукой, то ли пряча слезы, то ли прячась от видео. Тогда он повернул телефон к ней.

– Выключить? – Его голос сочился лживой вежливостью, почти ядовитой.

Марина попятилась, нервно кивая. Видео замолчало не сразу. Телефон юркнул в карман брюк. В повисшей тишине слышались гул, доносящийся из коридора, и медленные шаги Саши. Он обошел Марину и сел напротив – так, что его колени касались ее бедер. Заламывая пальцы за спиной, она опустила голову, стараясь не думать о том, что будет дальше.

– Я заканчиваю в полшестого. Не опаздывай, – он сказал это очень легко, словно сделал заказ в кафетерии, а затем медленно провел рукой по ее бедру.

Дверь аудитории с грохотом открылась. Марина вздрогнула, точно очнувшись, и сделала шаг назад.

– Маринад, погнали уже! Давай живее, мне надо в магаз еще.

– До встречи, Мариша.

Она с трудом удержалась от того, чтобы не перейти на бег, продолжая глотать слезы сквозь улыбку.

Лето тянулось мучительно. Весь июль Марина провела одна в общежитии. Днем помогала в учебной части, а вечером читала книги или листала новости. Несколько раз в неделю ей звонил Александр Альбертович и назначал встречу.

Чаще всего эти встречи проходили в гостинице, офисе или загородном доме. Пытаясь понять, какое место ей претит больше, Марина решила составить список того, что она особенно ненавидела в каждом из них.

В офисе ее бесили панорамные окна, тонкие серые жалюзи в маленькую дырочку, которые ничего не скрывали, и люди. Стоило ей показаться в многоэтажном бизнес-центре с фиолетовыми стенами, как все сотрудники начинали шептаться. Однажды какая-то девица назвала ее «еще одной жертвой амбиций».

В гостинице, которую Саша снимал на час, были отвратительные полотенца, такая же душевая и очень жесткий ковролин – после него саднили колени. Еще Марина заметила, что администратор всегда пылал презрением и с трудом маскировал его под вежливость.

Но хуже всего был загородный дом. Она называла его «логово Левицкого». Дорога туда была либо утомительной, либо мучительной. Зависело от того, как приходилось добираться: на автобусе или с Сашей. Логово находилось недалеко от аэропорта, на берегу озера, в окружении сосен. Ближайшие домики не удавалось разглядеть. Возможно, поэтому Левицкий никогда не задумывался о шторах. Только в спальне болтались тонкие серые жалюзи, точно такие же, как в офисе. Их Марина, конечно же, внесла в список.

Логово всегда казалось большей пыткой, чем любое другое место: там все началось. Марина нередко опаздывала на встречи, придумывая самые разные причины. А пару таких «свиданий» даже удалось отменить под предлогом воспаления гланд, которые на самом деле ей удалили еще в пятом классе.

Пугало и то, что сбежать из загородного дома казалось почти невозможным. Не то чтобы Марина и правда была способна на это. Но каждый раз она фантазировала, как сбегает, или как приезжает полиция, или как Марк спасает ее. Она думала об этом постоянно: до встречи, во время и после.

Марк писал и звонил каждый день. На двадцатилетие, которое Марина провела в университете, прислал букет. Тогда она впервые ощутила укол стыда: вот цветы от Марка, который всегда рядом, а вот Левицкий, и он тоже всегда рядом. От этого ей по-настоящему захотелось, чтобы кто-то узнал о происходящем. Возможно, это могло бы что-то изменить, исправить. По крайней мере, так ей нравилось думать.