Демон скучающий - Панов Вадим Юрьевич

Всё остальное отняли…

И ты снова вздрагиваешь. И, возможно, делаешь шаг назад, стряхивая наваждение, понимая, что побывал на Той Стороне. Смотришь мальчику в глаза – через пламя свечи – и продолжаешь слышать его рассказ: о том, как он оказался на Той Стороне; о том, что ему пришлось пережить; о том, как он любит тех, кто продолжает его искать. И тех, кто продолжает надеяться.

– Невозможно не почувствовать, да? – очень тихо спросил подошедший заместитель директора «Манежа». Молодой, лет тридцати, мужчина в синем костюме и синей рубашке.

– Требуется вникнуть, – в тон ему ответил Вербин.

– Некоторые боятся.

– Я их понимаю. Это очень страшная картина.

– Если знать подоплёку.

– Если знать подоплёку, она щекочет нервы и вызывает желание поговорить. – Вербин коротким жестом указал на посетителей, и заместитель директора с пониманием улыбнулся. С грустным пониманием. – А если отбросить все мысли о подоплёке, картина навевает ужас. Она ведь показывает Ту Сторону. – Пауза. – Через пламя свечи.

Несколько мгновений заместитель директора молчал, а потом снова неловко улыбнулся:

– Простите моё замешательство, просто… Просто вы не похожи на ценителя. Только без обид.

– Никаких обид, – улыбнулся в ответ Феликс. – Я совсем не ценитель, я просто один из тех ребят, для которых Абедалониум пишет картины.

Замешательство усилилось. И чтобы разрядить обстановку, Вербин протянул руку:

– Феликс.

– Владимир. – Мужчина ответил на рукопожатие. – Как вам выставка?

– Пока я побывал только в этом зале, но впечатление она производит сильное. Вы правы, Владимир, я не большой любитель живописи, не часто выбираюсь на выставки и впервые вижу работы Абедалониума живьём, но хочу сказать, что теперь понимаю…

– Почему он так знаменит?

– Да.

– Всё так, Феликс, каждая работа Абедалониума задевает за живое. Поэтому он всемирно известный художник. – Это определение Владимир произнёс без пиетета, и не равнодушным чиновничьим тоном, а с искренним уважением к мастеру и его работам. – И я уверен, что Абедалониум вскоре сделает заявление, в котором объяснит происходящее. – Владимир внимательно посмотрел на Феликса, надеясь услышать подтверждение своих слов, но был разочарован.

– Мне бы вашу уверенность, – вздохнул Вербин.

– Вы считаете Абедалониума преступником?! – не сдержался Владимир.

Так не сдержался, что привлёк внимание окружающих. На них стали оглядываться любители живописи, что заставило молодого человека кашлянуть и предложить Феликсу пройти «за кулисы».

– Может, кофе?

– Нет, спасибо. – Вербин ободряюще улыбнулся. – Что же касается вашего вопроса, то нет, не считаю.

– Спасибо.

Однако обрадовался Владимир рано.

– Я назову преступником того, на кого укажут неопровержимые улики.

– Понятно. – Молодой человек вздохнул и посмотрел на часы. – Простите, Феликс, но выставка привлекла внимание, к нам потоком идут важные гости, которых мне приходится встречать… – Следующей фразой он явно хотел сообщить о недостатке времени, но неожиданно поменял решение: – Знаете, мы хотим продлить выставку.

– И правильно, – поддержал Владимира Вербин.

– Вы так считаете? А то мы уже наслушались разных… мнений.

– Я думаю, работы Абедалониума заслуживают того, чтобы их увидело как можно больше людей.

– Спасибо.

– Это всего лишь моё мнение. – Феликс почесал кончик носа. – Владимир, я понимаю вашу загруженность, поэтому ещё пара вопросов, и мы расстанемся.

– Конечно. – Заместитель директора приободрился. – Я слушаю.

– Кто занимается выставкой в отсутствие Даниэля Кранта? Вы? – Вербин понимал, что вопрос может показаться слишком общим, поэтому уточнил: – Я имею в виду оперативное управление.

– Я в том числе, – кивнул Владимир. – Но мы с Даниэлем отвечаем за техническую сторону, включая юридические моменты. Что же касается творческой стороны, то у выставки есть куратор, выбранный, простите, выбранная лично Абедалониумом.

– Как интересно.

– Так положено – у каждой выставки есть куратор. Обычно это известный искусствовед, опытный и уважаемый. Но для выставки такого художника, как Абедалониум, даже этого недостаточно, предполагалось, что курировать её будет авторитетная, значимая, имеющая серьёзный вес персона. Мы подготовили список кандидатов, поверьте, очень короткий, но очень яркий, сильный список. Однако, к нашему огромному удивлению, Абедалониум написал, что курировать его выставку должна молодая художница Лидия Дабре.

– Абедалониум сам её выбрал?

– Именно так, – подтвердил заместитель директора. – Указания были весьма чёткими и недвусмысленными. А поскольку они стали единственным условием, которое Абедалониум выдвинул городу, нам пришлось согласиться. – Владимир поморщился. Возможно, припоминая последовавшие события. – Не буду скрывать – мы оказались в двусмысленном положении. Случился небольшой скандал, первый связанный с этой выставкой, но получивший огласку исключительно внутри творческого цеха. Как вы наверняка догадываетесь, многие заслуженные и весьма авторитетные люди искусства почли бы за честь стать куратором выставки всемирно известного художника. А многие, увы, не сомневались в том, что станут именно они. – На этот раз Владимир поморщился сильнее. – Поэтому назначение Лидии было воспринято почти как оскорбление. Мне пришлось пережить несколько неприятных разговоров, я почти поссорился с несколькими весьма заслуженными людьми, но к счастью… – Владимир сбился. – Ну, то есть вы понимаете, что я это образно… Так вот, к счастью, разразившийся скандал помог мне вывернуться из весьма неприятной ситуации, в которую меня загнал Абедалониум. Сильно помог. Теперь все эти уважаемые люди очень рады, что не стали кураторами выставки. А Лидии приходится делать хорошую мину при плохой игре.

– Вы можете нас познакомить?

– С Лидией?

– Да.

– Конечно. Она должна быть здесь.

Владимир ещё раз посмотрел на часы и быстро провёл Феликса в один из служебных кабинетов. Постучал, а получив разрешение, открыл дверь:

– Прошу.

И Вербин первым шагнул в комнату. И почти сразу остановился, присматриваясь.

Он ожидал увидеть современную художницу, как охарактеризовал Лидию Владимир, и, как позже признался себе, пребывал во власти штампов: в представлении Феликса современная художница должна была носить бесформенный, изрядно растянутый свитер крупной вязки, курить и говорить хрипло. Или носить яркую, вызывающую одежду с нарочито несочетающимися деталями и крупной бижутерией; ну и татуировки, конечно, куда без них?

Но он ошибся.

В кабинете Вербин увидел стройную женщину лет тридцати – тридцати двух, не более, облачённую в элегантный брючный костюм, белый топ с довольно большим, но не выходящим за рамки приличий вырезом и туфли на высоких каблуках. Короткие тёмные волосы гладко зачёсаны, большие серые глаза прячутся за тонкими стёклами очков в изящной оправе, макияж лёгкий, подчёркивающий, но не броский, создающий впечатление, что его нет и женщина выглядит так, как она выглядит, лишь благодаря природной красоте.

Если возвращаться к клише, Дабре больше походила на спонсора выставки, чем на её куратора – современную художницу.

– Лидия, позволь представить Феликса Вербина, детектива из Москвы.

– Детектива? – Она едва заметно улыбнулась. – Частного?

– Нет, казённого, – пошутил Феликс. – Я старший оперуполномоченный по особо важным делам. Московский уголовный розыск.

И мягко пожал протянутую руку.

– Очень приятно, полицейский Феликс. Наверное.

Ещё одна лёгкая улыбка.

– Лидия, ты не против, если я вас оставлю? У меня пара депутатов…

– Конечно, Володя, увидимся.

– Увидимся.

Заместитель директора исчез.

– Присаживайтесь.

– Спасибо.

– Вы по поводу этого ужасного скандала?

– Совершенно верно.

– Прислали на помощь?

– Ни в коем случае. Уверен, коллеги прекрасно справятся без меня. – Вербин раскрыл записную книжку. – Я расследую другое уголовное дело. Оно возбуждено в Москве, но может быть связано с этим… ужасным скандалом.