— Это бешеные бабки, — сказал, подумав, Якунин. — Есть у меня хороший спец, в Москве, только вряд ли он по носорогам работал. Он все больше волков, собак делает… Сов разных, коршунов там, ну, птичек, в общем. Медведя, правда, один раз сработал. Для Куцинера. В Питере. А что, местных нет, что ли? Наверняка тут свои мастера…
— Местных стремно, Валера. Дело очень тонкое. Считай, контрабанда.
— Да брось, Вова. За деньги, за живые бабки-то, что, не сделают молча?
— Нет гарантии. А гарантии мне нужны стопроцентные. Я не хочу с правительством ссориться. Ни с этим, ни с нашим. Ни с каким. У меня принцип: чистота — залог здоровья. Очень, кстати, полезный принцип для бизнеса. Как считаешь?
— Да. Верно. Ну, положим, привезем мы его сюда…
— Ты привезешь. Я этим не занимаюсь. Я для этого тебя и вызвал.
— То есть?
— Что есть, то и есть. Предстоят большие затраты. Очень большие. И я боюсь, что на полпути могу бросить это дело. А я хочу довести его до конца.
— Зачем?
— А это еще один мой принцип. Я ведь всегда так жил. Иначе, если бы по-другому работал, я бы не здесь сейчас сидел да про носорога рассуждал, а торчал бы где-нибудь в «Лужниках», торгуя памперсами. Вот так.
— Да… — Якунин почесал в затылке и вытер пот со лба.
— Ты бы переоделся, Валера.
— А зачем? Если ты даешь мне карт-бланш, то я полетел за своим таксидермистом.
— Кем?
— Таксидермистом. Ну, чучельником.
— А-а… Ну да, конечно. У меня, знаешь, от этой жары мозги плавятся.
Валера Якунин проявил чудеса расторопности. Через два дня таксидермист Бернштейн уже сидел в коттедже Вавилова и, спокойно кивая, слушал историю, которую рассказывал заказчик.
— В общем, чучело мне нужно чем быстрее, тем лучше. Деньги платит Валера. Валерий Сергеевич, — поправил себя Вавилов.
— С Валерой мы знакомы давно, — спокойно ответил Бернштейн. — Я его с пеленок знаю. Талантливый парень.
«Парень» в тот момент времени готовился разменять полтинник. Валерий Сергеевич Якунин был старше своего шефа на десять лет.
«Сколько же этому Бернштейну? — подумал Вавилов. — Не выглядит он на дедушку. И даже на папу Валериного не тянет».
— С пеленок? — Он решил все-таки уточнить возраст своего нового работника.
— Вы не удивляйтесь, молодой человек. Не надо. Я в жизни столько всякого видел, что мой цветущий вид и мои годы — это еще что!… Это — семечки. Вот вы — богатый человек. Это приятно…
Сказав это, Бернштейн замолчал, задрал голову и широко открытыми глазами уставился в небо. Странно было, что он не щурится — африканское солнце для северного человека испытание не из легких. Особенно для глаз, привыкших к мягкому дневному свету и полутеням сумерек средней полосы.
— Вопрос финансов…
— Вопрос финансов мы уже, кажется, решили, — прервал заказчика Бернштейн. — Вы ведь сказали, молодой человек, что этим будет заниматься Валера.
— Да.
— Я хочу у вас спросить, — Бернштейн посмотрел Вавилову в глаза. — Хочу спросить. Вот вы богатый человек…
— Вы это уже говорили.
— Да… Меня можно перебивать, меня можно не слушать… Что толку слушать старого нищего еврея…
— Ну уж, Сергей Анатольевич, полноте. Разве вы нищий?
— А какой же я? Богатый?
— Прошу вас, давайте к делу, — сухо произнес Вавилов. Этот болтливый чучельник начинал его утомлять.
— Я всегда, молодой человек, говорю только по делу. Вот вы богатый человек…
Вавилов нервно кивнул, в третий раз за последние пять минут услышав констатацию своего финансового положения.
— А почему вы богатый?
— В каком смысле? Это что, имеет отношение к нашему делу?
— Самое прямое, — неожиданно горячо ответил Бернштейн. — Я старый человек. Я много повидал. И я хочу вас предостеречь, молодой человек.
— Ну?
— Вы не спешите. Не спешите, Владимир Владимирович, — наставительно произнес Бернштейн.
Вавилов сам себе удивился. Другого он давно бы уже послал подальше после слов, произнесенных в таком тоне. Учитель жизни, понимаешь! Вавилов сам любого может поучить. Сам столько повидал и пережил, что впору хороший роман писать. А этого старого еврея сидит и слушает. Время теряет. И, если быть честным перед самим собой, ему отчего-то интересно, что же этот странный чучельник все-таки ему скажет. Если, конечно, доберется до сути, не запутавшись в долгих предисловиях.
— Я много слышал о вас, Владимир Владимирович, — сказал наконец Бернштейн уже совершенно другим тоном. Теперь его голос стал сухим, деловым, в нем звучало не сочувствие, а настоящее превосходство человека, который осознает, что несравненно сильнее собеседника и потому относится к нему снисходительно, хотя и по-доброму.
— Вы — обо мне?
Вавилов был искренне удивлен.
— Да. А почему вас это так взволновало?
— Да нет, не то чтобы взволновало. Просто я не ожидал, что слава обо мне…
— Докатилась до старого нищего еврея? Сейчас моя профессия входит в моду, Владимир Владимирович. Все эти ваши, скажем так, коллеги, ну, те, которых принято называть «новыми русскими»…
— Я немножко из другой социальной группы, — сказал Вавилов.
— Да. К вам это не относится. Но я ведь сейчас не о вас, а о своих клиентах. У них теперь принято — охотничьи домики, загородные имения… В кабинетах чучела волков, ружья, кинжалы. Отсутствие вкуса всегда было в крови у русского человека. Нет у вашей нации вкуса, вы всегда питались только крохами с европейского стола. Обезьянничали. Не обижайтесь, Владимир Владимирович, мне-то со стороны виднее. Да и вы сами, как умный человек, не можете с этим не согласиться.
Бернштейн вздохнул, перевел дыхание.
— Так вот. Что прежде — у этих партработников, у элиты, считалось высшим шиком париться в бане, что теперь — охотничьи домики, сауны, парилки, — все осталось, как при советской власти. Те же вкусы. Водка, икра, голые прости-господи. Бляди, одним словом. Ну и наш брат, рукодельник, снова понадобился. Хвастают друг перед другом своими охотничьими трофеями. А настоящих охотников-то среди них практически нет. Для охоты ведь нужно душевное спокойствие, созерцательность. А откуда у них душевный покой? Дерганые все, пальцы топорщат, потеют от страха, у всех на нервной почве уже давно не стоит. А туда же… Я повторяю, — продолжил Бернштейн после очередной паузы. Вавилов заметил, что это, видимо, обычная для старого чучельника манера разговора: выдать несколько фраз, этаких длинных очередей из автомата, а потом сделать паузу — для того, наверное, чтобы поменять в этом автомате рожок с патронами. — Я повторяю, к вам это не относится. Хотя вы тоже не охотник. Сами же сказали, что зверя угрохали по пьяни. Случайно.
