Исчезнувшая - Флинн Гиллиан

Правильный ответ, конечно же, в). Это мой комплимент в адрес Ника. Но он только криво улыбнулся, прочитав опросник.

Прошло несколько недель, и бурная деятельность утихла, пропало желание что-то делать, как будто однажды утром он проснулся под пыльным ветхим постером: «К чему вся эта гребаная суета?» Взгляд его потух. Теперь Ник смотрит телик, проклятую порнуху он смотрит по ящику. Заказывает много еды с доставкой на дом. Пенополистироловые коробочки уже переполнили мусорное ведро и громоздятся под раковиной. Со мной не разговаривает, как будто сам процесс беседы доставляет ему физическую боль, а я просто мерзавка, что требую от него общения.

Когда я завожу речь о его увольнении, лишь пожимает плечами. Например, на прошлой неделе.

– Это просто гаплык, – сказал он. – У тебя хотя бы деньги есть, голодная смерть не грозит.

– Это наши общие деньги. Но мне нравилась моя работа.

– Ты не сможешь всегда получать то, что хочешь… [4] – запевает он. Фальшиво, надтреснутым голосом, при этом приплясывает на заплетающихся ногах. Я вижу, что он пьян.

Дело близится к вечеру, на исходе прекрасный густо-синий день. В доме сыро, сладковато приванивает гнилой китайской едой. Занавески полностью задернуты. Я хожу из комнаты в комнату, открывая окна, чтобы проветрить, отдергиваю шторы, поднимаю облака пыли и, когда попадаю в особенно темную берлогу, спотыкаюсь о сумку, стоящую на полу. Затем цепляюсь еще за одну, и еще, и еще… Дальше я уже шагаю, как кот из мультфильма, которому надо пересечь комнату, заполненную мышеловками. Включив свет, вижу десятки пакетов из магазинов, и вовсе не из таких, куда уверенный в себе мужчина не пожелает заходить. Узнаю эмблемы брендовых мужских бутиков, ателье, где продавцы индивидуально обслуживают покупателей, развалившихся в мягких кожаных креслах. Я имею в виду, все это дерьмо сделано на заказ.

– Что это, Ник?

– Для собеседований. Вдруг где-нибудь начнут набирать персонал.

– А зачем же столько?

– У нас же есть деньги, – мрачно заявляет он и скрещивает руки на груди.

– Может, вещи стоит хотя бы повесить?

Я вижу, что Бликер уже прогрыз несколько полиэтиленовых упаковок. Небольшая кучка кошачьей рвоты высится рядом с костюмом за три тысячи долларов, а сшитая на заказ белая рубашка покрыта ярко-рыжим волосом – это кот еще и повалялся.

– Да ладно… – отвечает он, скаля зубы в усмешке.

Я никогда не была сварливой хозяйкой. Всегда, скорее, гордилась, что не пилю мужа. Но Ник просто вынуждает меня придираться, это вскипает во мне. Я готова допустить в быту некоторое неряшество – от лени, от беззаботности. Я знаю, что, в отличие от Ника, принадлежу к типу «А», и стараюсь вести себя осторожнее, не навязывать ему мою тягу к порядку и планированию. Ник – не тот парень, чтобы размышлять: пропылесосить пол или вымыть холодильник. Он в самом деле не видит, что накопилась грязь. Совершенно. Но мне по душе определенный уровень комфорта, – полагаю, справедливо требовать, чтобы мусорное ведро не заполнялось с горкой, а на тарелках не сох неделями кетчуп. Это нормальное поведение взрослых людей, живущих вместе. И когда Ник не выполняет элементарных правил, я должна ворчать, хоть меня это и бесит. Ты превращаешь меня в стерву, которой я никогда не была и не хотела стать, вынуждаешь цепляться к бытовым мелочам. А все потому, что не выполняешь простейших правил. Не делай этого. Не советую.

Да знаю я, знаю… Я знаю! Потеря работы переносится невероятно тяжело, особенно мужчинами. Для них это равносильно потере близкого родственника. Тем более для таких, как Ник, которые вкалывали всю жизнь. Потому я сворачиваю гнев в алый упругий шар и мысленно вышвыриваю его в пространство.

– Ладно. Ты не против, если я их повешу? В гардеробе целее будут.

– Отстань!

Когда работу теряют и он и она, хорошего очень мало. Я знаю, нам повезло больше, чем многим другим. Каждый раз, когда нервничаю, я вхожу в Интернет и проверяю «стабилизационный фонд». Раньше я никогда не называла так свой банковский счет – первым эти слова подобрал Ник. Приличная, симпатичная сумма. На данный момент 785 404 доллара. Благодарить за эти сбережения я должна своих родителей. Не те деньги, чтобы податься в домохозяйки навсегда, особенно в Нью-Йорке. Но благодаря родительской заботе я могла чувствовать себя достаточно защищенной и не задумываться о деньгах – в обучении, выборе профессии и так далее. Хотя их и не так много, чтобы возгордиться. Ник посмеивается, но лично мне кажется, что это благородный жест со стороны моих родителей. И плата за незаконное использование моего детства для книг.

Я все еще чувствую себя разбитой из-за увольнения, из-за нашего увольнения, когда звонит папа и спрашивает, не могут ли они с мамой приехать. Они хотят с нами поговорить. Да, сегодня, прямо сейчас, если нас не затруднит. «Конечно, само собой», – отвечаю я, а в голове тревожно крутится: рак, рак, рак…

На пороге стоят родители, с таким видом, будто явились через силу. Отец отлично одет, выбрит и вообще блистает, разве что под глазами мешки. На маме шикарнейшее бордовое платье, которое она надевала раньше на презентации и встречи с читателями, когда еще получала приглашения. Она говорит, что этот цвет придает уверенности в себе.

Родители выглядят отлично, но кажутся немного смущенными. Провожаю их к дивану, где все мы сидим молча минуту-другую.

– Дети, кажется, мы с мамой… – заговаривает отец, но останавливается и кашляет. Обхватывает колени руками, показывая крупные бледные костяшки. – Ну ладно… Похоже, у нас проблемы. Финансовые. И очень серьезные.

Не знаю, как реагировать – удивляться, утешать, огорчаться? Обычно родители не посвящали меня в свои неприятности. Да и вряд ли у них было много неприятностей.

– Дело в том, что мы повели себя безответственно, – продолжает Мэрибет. – В последние десять лет тратили деньги с тем же размахом, что и в девяностые. Не зарабатывали и половины от прежнего, но не хотели этого замечать. Поддались излишнему оптимизму, мягко говоря. Каждый раз надеялись, что новая книга об Эми принесет больше денег, чем предыдущая. Но ничего не получалось. А мы продолжали совершать неверные шаги. Неудачно вкладывали деньги. Совершали глупые траты. И теперь…

– Можно сказать, что мы разорены, – закончил за нее Ранд. – Больше не можем выплачивать ипотеку за наш дом… и за этот тоже.

А я-то думала – принимала как должное, – что родители сразу купили дом для нас. Понятия не имела, что он взят в ипотеку. Вот тут я впервые усомнилась в своей расхваленной Ником финансовой защищенности.

– Как я уже сказал, мы допустили ряд серьезных ошибок, – сказала Мэрибет. – Нам бы следовало написать книгу «Удивительная Эми и плавающая ставка ипотечного кредита». Это была бы страшная сказка, книга-предостережение! И чтобы у Эми была бы подружка Венди Хочу-Все-Сейчас.

– И дружок Гарри Голова-в-Песке, – добавил Ранд.

– И что же будет дальше? – спросила я.

– Это наши трудности, – заявил папа.

А мама вынула из сумочки брошюру и раскрыла ее на столе перед нами. Гистограммы, графики, круговые диаграммы сделаны явно на домашнем компьютере. Умираю от смеха, когда представляю себе родителей за компом, подглядывающих в руководство пользователя, а все для того, чтобы убедить меня.

– Мы хотели спросить, – несмело начала Мэрибет, – нельзя ли одолжить немного денег с твоего расчетного счета, пока мы не определимся, как строить свою дальнейшую жизнь.

Мои родители сидят перед нами, как дети, пришедшие поступать в колледж и возлагающие кучу надежд на первое собеседование. У отца даже колено дергалось, пока мама не придавила его пальцем.