Мое приближение хозяева Периметра также обнаружили без промедления, и вскоре я увидел двоих встречающих, неторопливо шагавших мне навстречу. Разумеется, они поняли, что из себя представляет их гость, и дружелюбно предложили мне воды и хлеба, чему, признаться, я был несказанно рад, поскольку испытывал и голод, и Жажду. Однако мои попытки немедленно объясниться с ними успеха не имели: используемый ими язык или диалект, к величайшему прискорбию, мне был совершенно незнаком, хотя порой мне казалось, что я узнаю отдельные слова. Видимо, за прошедшие столетия язык внутри Периметра совершенно не менялся, тогда как вовне его в лингвистике племен и народов произошли весьма заметные перемены. Забегая немного вперед, хочу сообщить, что языковая преграда была счастливо решена весьма скоро: в пределах Периметра проживает около десятка европейцев, англичан и французов, покинувших родные места несколько лет назад и овладевших здешним наречием в достаточной мере, чтобы служить мне в качестве переводчиков.
Гималайский Периметр представляет собой очаровательную зеленую долину с чрезвычайно ровным, благоприятным и устойчивым климатом благодаря защищенности от ветров горными вершинами. Но прошу Вас поверить мне, Виталий Михайлович, что, обозрев это подобие Эдема с верхней точки дороги, по которой меня вели мои спутники, я тут же с огромным огорчением осознал естество ошибки, допущенной нашими дорогими коллегами и братьями.
В пределах Периметра (а ргоро: обитатели именуют его Аугонседай, что в переводе означает Община Знания, название же Шамбхала дали ему окрестные племена в своих легендах, оно и привилось впоследствии окончательно) проживает всего чуть более тысячи человек обоего пола. Примерно 350 из них — селекты, остальные — ученики, через которых достигается необходимое общение с внешним миром. Тут уместно добавить, что они же явились вольными и невольными проводниками многочисленных слухов и легенд о Шамбхале, распространившихся ныне по всему миру. По моему приблизительному суждению, ежегодно новыми жителями Периметра становятся около десятка достигших его селектов, а также призванных сюда учеников. Увы, примерно столько же и покидает по причине ухода в мир иной, ибо средний возраст живущих здесь весьма почтенен. Видимо, этим объясняется сугубая скудость сведений о Шамбхале даже в нашей среде: достигшие Периметра селекты оттуда практически не возвращаются, предпочитая окончить свой жизненный срок в этом новом Эдеме среди единомышленников.
Но самое печальное, дорогой Виталий Михайлович, заключено в том, что больше здесь жить никто уже не может! Природа сей прекрасной долины попросту не в силах прокормить большее число душ! Потому нет ни малейшей возможности сосредоточить там сколь-либо пригодное для исторического значения число селектов и учеников, как предполагалось ранее. Таким образом, прекрасная мечта, послужившая причиной моего путешествия, оказалась утопией. К слову, наши братья ныне это отлично понимают. Их изначальная идея теперь значительно переменилась. Своей постоянной целью они ставят воспитание тщательно избранных учеников, которых впоследствии выпускают в мир, намереваясь таким способом умножать ряды человечества, способного противостоять хищникам. Боюсь, дорогой Виталий Михайлович, что Вы, подобно мне, с грустью признаете и согласитесь, что их благородные усилия имеют для судеб нынешнего бытия столь микроскопический результат, что мы его просто не заметим.
Таким образом, единственным итогом моего путешествия сделался вывод о том, что опыт легендарной Шамбхалы — увы! — совершенно неприменим на нашей российской почве. Тем паче что природа нашей Родины не имеет даже приблизительно похожего на Аугонседай места, равно удаленного как от властей, так и от природных катаклизмов, пригодного для сосредоточения селектов, да к тому же еще способного круглогодично обеспечивать население поселка хлебом насущным.
Заранее винюсь перед Вами за вынужденную краткость своего доклада. Подробнейшие записи, а также изустный рассказ о результатах моего вояжа надеюсь представить Вам и Совету незамедлительно по возвращении, каковое, по моим подсчетам, должно состояться не позднее февраля, года 1927.
Остаюсь к Вам в неизменном почтении.
Ваш С.
21.11.1926 г.»
* * *
Главным и, пожалуй, единственным достоянием Нестерова, которым он дорожил по-настоящему, был его компьютер. Ноутбук предпоследней модели, купленный Нестеровым через хороших знакомых с рук и тем не менее съевший полностью гонорары за два дамских романа, добросовестно переведенных с американского английского на русский в течение нескольких выходных. Работа была плевая в обоих смыслах. Нестеров непрерывно плевался, погружаясь в драматические истории любви скромных провинциальных красавиц и атлетически сложенных юных миллионеров, которых, судя по количеству книг такого типа, в Америке больше, чем головастиков в пруду, но сделал переводы чрезвычайно быстро и, как он был совершенно уверен, на порядок улучшив оригинал.
На величину гонорара качество перевода — увы! — не повлияло. За две книжицы он получил шестьсот зеленых долларов, постепенно заменяющих родную валюту, зато никогда не облагаемых налогом. Этих денег как раз хватило на покупку компьютера б. у., бывшего в употреблении, но от того не менее замечательного.
В нем — маленьком и красивом, свободно умещавшемся в кейсе одновременно с книгами, бумагами и даже парой бутылок пива — имелось вместилище для Си-Ди-Ром-диска, модема для связи с Интернетом (к которому Нестеров до сих пор относился пугливо) и, самое главное, огромное свободное информационное пространство.
Оно, это компьютерное беспределье, было бы Нестерову без надобности, если б не внезапная спонсорская помощь родному музею. Директора музея, интеллигентнейшую и добрейшую Светлану Николаевну Ростоцкую, как-то раз пригласили к участию в телевизионном «круглом столе», посвященном проблеме сохранения культурного наследия. Организаторам стола, естественно, было глубоко плевать и на Светлану Николаевну, и на культурное наследие, они рассчитывали на скандал, повышающий рейтинг программы, а вслед за ним и количество рекламных инъекций. И тут почти не ошиблись. Долго и старательно провоцируемая Светлана Николаевна, в конце концов, не выдержала и высказалась по поводу душевной черствости олигархов, равнодушных к стране, из которой они с большой выгодой вытягивают последние соки, а также к ее культуре, истории и науке. В этом, по мнению Светланы Николаевны, и состоит главное отличие современных богатеев от благородных дореволюционных миллионщиков вроде Третьякова, Шмидта или Морозова.
