Синдром - Кейз Джон

— Ты этого не помнишь?

— Нет, — ответила Эйдриен. — Не помню.

— И потому решила, что психиатр…

— Сам все придумал, — закончила мысль девушка.

— Хм, и для чего, по-твоему, ему это понадобилось?

— Не знаю, но факт остается фактом.

— Да, я уже слышал, — сказал Бонилла и добавил: — Я бы как-то понял, если бы ты избегала разговоров о таких вещах. Скажем, в случае, если бы тебя изнасиловал отец. Ты бы, вероятно, порядком комплексовала. Но не помнить — это уже другое. Насколько я знаю, люди обычно стараются забыть такие вещи, а не наоборот.

— Вот именно.

— Вопрос в следующем: зачем ему это понадобилось? В чем интерес врача?

— Ну, во-первых, Никки оставила ему деньги за помощь, представляешь? А во-вторых, я кое-что раскопала в Интернете. Существует целое движение, связанное с «привитыми» воспоминаниями. В нем участвуют главным образом родители и родственники якобы потерпевших, которые утверждают, что обвинения против них беспочвенны, что психотерапевт намеренно заставляет пациентов верить в придуманный им бред.

— Зачем?

— Потому что тогда у него появляется возможность лечить. Я хочу устроить для этого шулера показательный процесс.

— А я, по всей видимости, должен тебе помочь, так? Каким образом?

— Я хочу, чтобы ты выяснил об этом человеке все: есть ли на него жалобы, не испытывает ли он денежных затруднений, поинтересуйся его репутацией.

— Итак, самое основное: дипломы и кредитоспособность. Я правильно понял?

— Да.

Бонилла замолчал и по недолгому размышлению ответил:

— Я берусь, но только у меня один вопрос.

— Никки завещала мне некоторую сумму. Я могу взять оттуда.

— Это не главное.

— Нет же, я обязательно заплачу.

— Эйдриен, я о другом.

— Эдди, я настаиваю.

Бонилла выждал несколько секунд и сказал:

— Я собирался спросить, сколько ты планируешь потратить на расследование.

Та замялась, внезапно смутившись.

— В тысячу уложимся?

Бонилла рассмеялся.

— Я просто дурачусь! Возьму только на расходы. — Детектив оборвал запротестовавшую собеседницу: — Так что известно о клиенте?

Девушка рассказала то, что знала: имя, адрес, номер телефона.

— Номер карточки соцстрахования?

— Не в курсе, — ответила Эйдриен, — но я видела дипломы.

— Что ты видела?!

— Его дипломы.

— Ты додумалась пойти к нему?

— Угу, — печальный вздох на другом конце провода.

— Зачем? Чтобы дух из него вышибить?

— Да.

— Что ж, больше так не поступай.

— Не буду.

— Пообещай.

— Обещаю.

— Ну, смотри, — предостерег Бонилла. — Ладно, где учился наш ненаглядный?

— В Брауне. А потом защитил докторскую в Висконсине по специальности «клиническая психология».

— В каком году?

— Не помню.

— Не важно. — На линии стало на время тихо. Наконец Бонилла сказал: — Дай мне пару дней.

И повесил трубку.

Глава 12

Дюран ощутил напряжение в воздухе за миг до того, как раздался звонок, и подумал: «Телефон». Затем аппарат зазвонил — и доктор вздрогнул, сам того не ожидая. Хлопнув по кнопке «mute» на пульте — «немой просмотр», он поднял трубку.

— Мистер Дюран?

Голос принадлежал женщине, вежливый, официальный. Наверное, опять что-нибудь продают, хотя держит дистанцию — вряд ли.

— Да?

— Это Эйдриен Коуп.

«А— а… — Дюран сник и подумал: — Эта женщина себя не контролирует, не принимай близко к сердцу», — а сам ответил:

— Добрый день. — И затем, после короткой паузы: — Чем могу быть полезен?

— Я бы хотела зайти и поговорить, если не откажете в любезности.

В любезности? Он вспомнил, как эта фурия ворвалась в квартиру и раскричалась, когда де Гроот сидел в соседней комнате. «Ах ты, подлец! Ты ее убил!»

— Не знаю, — сказал Дюран. — Не думаю, что это хорошая мысль.

— Я всего на несколько минут, — пообещала та. — Мне бы хотелось поговорить о Никки.

Доктор внутренне содрогнулся.

— Просто не уверен, что мы чего-нибудь этим добьемся.

— Прошу вас. Я ненадолго, мне правда станет легче.

Психиатр задумался, тишина становилась напряженной. Может, она хочет извиниться за свое поведение или расспросить его о проблемах сестры? Если они переговорят, возможно, ее душевная рана заживет. «Тем, кто потерял близкого человека, — подумал Дюран, — всегда тяжело. Они склонны обвинять в трагедии себя и нуждаются в утешении».

— Всего на пару минут, — настаивала собеседница.

Врач тяжело вздохнул:

— Приходите.

— Замечательно. Когда вам удобнее? — Голос вновь звучал официально, с профессиональной деловитостью.

— Сейчас взгляну, — ответил Дюран и открыл ежедневник, где записывал время сеансов с клиентами. — Можно встретиться завтра днем. В два часа вас устроит?

В тот вечер он заказал на ужин пиццу с четырьмя видами сыра и артишоками, собираясь съесть ее во время документального фильма телесети Пи-би-эс о кубке Америки по парусному спорту.

Просматривая программу, Дюран чувствовал почти физическую общность с командой; он пригнул голову, когда парусник достиг буя и начал разворачиваться. Движения команды казались впечатляюще быстрыми и плавными на судне, которое так резко кренилось, что вода заливала корму.

Пицца лежала на тарелке нетронутой — регата захватила все внимание Дюрана. Брызги пены вздымались под выступающим носом судна, хлопали вялые паруса и тут же натягивались, когда яхта ловила ветер. Джеффа пронзило столь страстное желание быть там, что он не смог бы вымолвить ни слова, если бы с ним заговорили. Его наполняло какое-то особое чувство. К своему удивлению, психотерапевт обнаружил, что повторяет движения матросов, как бы предугадывая их. «Как собака, которая бегает во сне», — подумал он.

«Откуда берется столь странное чувство?» — удивлялся Джеффри. Все было так знакомо: плеск и журчание воды, движения команды, канаты, паруса, привкус соли и искристое небо. Дюран в точности знал, что делает команда и что сделает в следующий момент до того, как это на самом деле происходило. Он предвидел каждое перемещение галса, точный момент, когда менялась инерция корпуса, ветер наполнял паруса, и яхта бросалась вперед.

Джеффри не мог припомнить, чтобы он хоть раз ходил под парусом и, несмотря на это, ощущал себя бывалым матросом: информация хранилась в мозгу, как на жестком диске компьютера, и ошибка исключалась. Однако ничего конкретного он вспомнить не мог. Когда Дюран пытался выудить из памяти хоть единственный миг, проведенный в море, его разум сковывало так же крепко, как море держит корабль, поймавший ветер. Паруса натягивались, и лодка успокаивалась, плывя по ветру.

«Так и я, — думал Дюран. — Моя голова в кандалах». В такие минуты он вспоминал — то ли в шутку, то ли всерьез — о реинкарнации. Откуда, как не из прошлой жизни, пришли к нему навыки управления судном? «Переселение душ объяснило бы многое, — размышлял Дюран, — но не такое». Действительно, объяснить жизнь после смерти легко. Труднее дать ответ на незамысловатый, но опустошающий вопрос, который психиатр беспрестанно задавал себе: «Как случилось, что я так одинок на свете? Почему я даже не могу вспомнить — управлял ли яхтой и каково было в объятиях матери? Я словно черновой набросок самого себя…»

Махнув рукой на обманчивую «лестницу Иакова» собственной психики и невеселых мыслей, он переключил программу. По Эм-ти-ви показывали спортивную программу, да и клиентов в ближайшие пару часов он не ждал.

Когда на следующий день в дверях появилась сестра Нико, Дюран, к своему удивлению, заметил, что она не одна.

Рядом с ней, покачиваясь на каблуках, стоял невысокий человек в стиле ретро. Казалось, ему чуть больше или чуть меньше пятидесяти. Спутника Эйдриен Коуп отличали стриженные с лазерной точностью короткие баки и пронзительный взгляд бусинок-глаз. Даже не глядя на его руки, психотерапевт мог бы поручиться, что пальцы визитера желты от никотина.