Укус тени - Жибель Карин

Он вспоминает о единственной по-настоящему нежной и бескорыстной женской любви в его жизни — материнской любви. Вспоминает о чувстве безопасности, которое он испытывал, когда находился рядом с отцом или старшим братом. Вспоминает о своих беззаботных детских играх, о первых увлечениях, о запрещенных шалостях, о привлекательных запретных плодах, о волнующих открытиях.

Да, Бенуа вспомнил обо всем этом. Он снова услышал все некогда услышанные им слова, почувствовал запах всех духов, которые когда-либо чувствовал, увидел все женские лица, которые когда-либо видел, — и красивые, и не очень. Он вспомнил о каждом разочаровании, каждой досаде, каждой пролитой слезе. Вспомнил о каждой радости, каждом восторге.

Он снова крепко обнял первую в своей жизни женщину, снова ласково погладил ее, снова вошел в нее — раз, другой, третий.

Он снова повстречался с Гаэль, снова пережил тот волнующий момент, когда их взгляды впервые встретились и когда он понял, что его судьбой будет именно эта девушка — на всю оставшуюся жизнь.

Вот только жизнь эта может оказаться очень короткой. Да, его жизнь теперь может прерваться в любую секунду. Его жизнь — это короткий выход актера на ярко освещенную сцену, после чего он возвращается за кулисы. И затем… Куда деваются подобные воспоминания? Они исчезают, канув в небытие, превращаются в дым, разлагаются вместе с гниющим трупом человека, который так бережно хранил их в своей памяти. Хранил непонятно зачем.

Впрочем, он, Бенуа, предпочел бы отправиться в мир иной, уже ничего не помня, не имея прошлого и каких-либо привязанностей. Чтобы ни о ком и ни о чем не жалеть.

Чтобы умереть, избавившись от груза тех грез, которые никогда не станут явью, и тех сожалений, которые охватывают человека, когда он переступает границу между жизнью и небытием.

«Гаэль, мне следовало как можно более убедительно показывать тебе, как много ты для меня значишь… Жереми, мне нужно было чаще брать тебя на руки, чтобы узнать тебя получше и чтобы ты получше узнал своего отца… Мама, мне надо было просто сказать тебе, что я тебя люблю. Сказать это хотя бы один раз. Мне казалось, что я не раз доказывал тебе свою любовь. Тогда почему же я не говорил тебе, что я тебя люблю? Почему я не говорил этих простых слов и не совершал всех этих несложных поступков по отношению к близким мне людям, когда у меня еще было будущее и когда слово «завтра» имело какой-то смысл?.. Мама… Мама, зачем ты дала мне жизнь, если ее у меня рано или поздно отнимут?»

Бенуа вытирает слезы и всматривается в темноту, которая изводит, мучает, терзает его, словно сильнодействующая кислота. Темнота окружает его со всех сторон, и ему от нее не спастись.

Или нет, от нее можно спастись. Его единственным спасением теперь являются воспоминания. За них он и будет цепляться, как утопающий за соломинку…

Воспоминания и надежда — пусть даже эфемерная, — что ему удастся отсюда выбраться и что он сможет снова и снова кричать близким ему людям: «Я вас люблю!» Да, он снова и снова будет повторять эти слова, которые так редко произносил раньше. Он будет говорить о своей любви к близким, пока не охрипнет.

Вчера Лидия не приходила мучить его. Решила, наверное, сделать перерыв.

Она словно дает ему возможность собраться с силами перед очередным истязанием.

Возможно, последним истязанием.

Она лишь на несколько секунд заходила в подвал. Заходила, чтобы посмотреть на него, Бенуа. Или чтобы проверить, жив ли он еще. А также чтобы показать ему упоминавшиеся ею анонимные письма с приколотыми к ним газетными вырезками.

Их, видимо, ей и в самом деле присылали — если, конечно, она не состряпала их сама.

У ее безумия явно нет никаких граней…

Бенуа машинально прикасается кончиками пальцев к одной из ран на торсе. Эта рана, похоже, начала гноиться и теперь причиняет ему боль.

Он знает, что Лидия придет опять. Его ждут унижения, нож, электрошокер, яд… Каким истязаниям она подвергнет его сегодня?

Круглые сутки трястись от страха — таков теперь его удел. Удел всех тех, кто оказывается в полной власти другого человека.

Она теперь вряд ли будет тянуть время. Он опять в состоянии испытывать боль, не теряя при этом сознания, а потому она снова начнет его мучить. Она будет мучить его, пока он не сознается.

В унисон с его недобрыми предчувствиями раздается звук шагов, предвещающих очередную серию мучений. У Бенуа резко подскакивает артериальное давление. Его мышцы невольно напрягаются, вызывая боль.

Лидия неспешно спускается по ступенькам. Вот она уже у самой решетки.

Орудия пыток — у нее под рукой. Ей нужно всего лишь выбрать какое-нибудь из них. Выбрать в угоду своим прихотям, своему настроению. Или своим гормонам.

Это ведь, в конце концов, всего лишь игра… Игра в истребление.

— Привет, Бен… Как ты себя чувствуешь?

Она разговаривает словно бы с пустотой, но это не имеет значения. Она взяла себе привычку разглагольствовать, задавая вопросы, чтобы затем самой же на них и отвечать.

— Ты подумал? Ты готов к чистосердечному признанию?

Бенуа глубоко вздыхает. «Если я в чем-то признаюсь, мне конец», — в который уже раз думает он.

— Я никого не убивал, Лидия. Я невиновен…

— Как хочешь, — говорит Лидия, вздыхая. — Должна признать, ты оказался более стойким, чем я предполагала… Гораздо более стойким! Но у всех нас есть свои слабые места, и мне кажется, что я нашла твою ахиллесову пяту…

Его кровь начинает течь по венам с умопомрачительной скоростью — словно отчаянный гонщик, решивший наплевать на светофоры. Но Бенуа, тем не менее, умудряется сохранить невозмутимый вид: он чувствует, что Лидия смотрит на него испытующим взглядом.

— Я вчера совершила небольшую прогулку, — продолжает Лидия. — Погода стояла холодная, но прогулка получилась не такой уж и плохой… Подышать свежим воздухом — это так полезно! Ты хоть помнишь, какой он, свежий воздух?

Можно сказать, что нет. Он, к сожалению, почти забыл ощущение дуновения ветерка в лицо.

Лидия достает из кармана какой-то предмет и бросает его внутрь «клетки». Это — фотография, и она, планируя по спирали, опускается вниз. Когда фото касается пола, Бенуа протягивает руку, берет его и… чувствует, как сердце начинает бешено колотиться.

— Она и в самом деле красивая, твоя жена… А твой сын такой милый! Я подумала, что тебе будет интересно узнать, что они вполне счастливы и без тебя! Видишь, они вчера гуляли по берегу Ду.

— Ты… Ты за ними следила?.. Зачем?!

— Сама толком не знаю. Мне просто показалось, что твои жена и сын — ключ к тому, чтобы сломить твое упрямство.

Лидия садится на стул, а Бенуа медленно поднимается с пола.

— В твоем пальто я нашла связку ключей… Среди них, наверное, есть ключи и от входной двери твоего дома. Поэтому сегодня ночью я отправлюсь к тебе домой. Нанесу визит твоим домочадцам. И пойду я к ним, как ты понимаешь, не с пустыми руками! Я прихвачу с собой электрошокер и пистолет…

Она закуривает сигарету.

— Я хорошенько помучаю их. А потом… убью.

У Бенуа перехватывает дыхание. У него вдруг появляется ощущение, что его мозг кипит, а по венам течет не кровь, а расплавленный металл.

— Если, конечно, ты и дальше будешь отказываться и не скажешь мне то, что я очень хочу услышать от тебя, — добавляет Лидия.

«Если я не признаюсь, она их убьет».

Бенуа, растерявшись, не может вымолвить и слова.

— Особенно тщательно я займусь твоим сыном. Я принесу тебе что-нибудь, так сказать, на память… Что тебе принести? Его ручку? Или…

Бенуа в ярости бросается к решетке. Он уже давно не совершал таких быстрых движений. Как ни странно, у него, похоже, еще остались кое-какие силы.

— Если ты хотя бы прикоснешься к моему сыну или к моей жене, я тебя в порошок сотру! — орет он.

— Ну давай, Бен! Сделай это прямо сейчас! — Лидия ухмыляется, покачиваясь на стуле. — Может, попробуешь сломать решетку? Покажи мне, на что ты способен!

Она бросает окурок на пол.