Волаглион. Мой господин. Том 2 (СИ) - Баунт Софи

— Ты знала?!

— Кто ж мог предположить, что ты настолько не сдержан. Хотя о чем я? Несдержанность — твое второе имя.

— Ты сама сделала Лари зелье! Знала, зачем оно! Знала, что Илари-я хочет переспать со мной в обличье Инги. Уму непостижимо! — Я хлопаю себя по лбу от негодования. Но сейчас важней другой вопрос, и я его задаю: — Если тебя это злит, почему позволила?

Сара многозначительно поджимает губы, и на меня снисходит озарение. Это была проверка. Ведьма надеялась, что я откажу Инге, скажу, что она мне не интересна, ведь я уже давно ухлестываю за другой. За Сарой. А я взял — и переспал.

— Пожалуйста, оставь меня, — шепчет ведьма с закрытыми глазами.

— Сара...

Я обнимаю ее за плечи, прижимаю к себе, зарываюсь носом в рыжие локоны, пахнущие лавандой, а через секунду — получаю звонкую пощечину. Банка с грязью падает на пол. Разлетается на осколки. Сара окидывает меня уничтожающим, болезненным взглядом и уходит, одним взмахом погасив за собой все свечи в подвальной комнате.

Дом сорок семь — обитель молчания.

Со мной никто не разговаривает. Сара меня ненавидит. Рон меня ненавидит. Инга делает вид, что ненавидит, чтобы Рон был спокоен, а когда натыкается на меня, то опускает голову и разглядывает ногти. Иларий прячется: его я сам избегаю.

Теперь есть только Ричард, который большую часть времени проводит в отключке на подоконнике. Странно это. Разве попугаи долго спят? Попробовал его разбудить, ткнув в крыло, так он грохнулся на пол — и не проснулся! Я уложил его обратно и сделал вид, что ничего не было. Потом признался. Ричард лишь фыркнул. Сидит перья начищает на спинке соседнего массивного стула. Мебель в столовой добротная, старинная, тяжелая.

Я колупаю вилкой бедро жареной курицы. Аппетит на нуле. Ричард своровал с тарелки ляжку. Я в ступоре дивился, как этот каннибал обгладывает кость. И бесился, что не могу поужинать в гостиной. Точнее могу. Но там Инга и Рон милуются.

Если раньше они старались вести себя сдержанно, то сейчас, когда я появляюсь в поле зрения, разыгрывают страстный спектакль.

Я никогда не проявлял чувств на людях. Для меня это дико. Видимо, из-за воспитания, ведь мать бросила нас, когда мне и четырех не было, отец не водил домой женщин, а слово «секс» и всё, что с ним связано было чем-то таинственно-страшным. Даже сегодня я могу смутиться, если кто-то начнет обсуждать свою интимную жизнь — еще хуже мою, — а уж взгляд Сары и вовсе возвращает в детство, из глубин подсознания выползает склизкое чувство, которое я испытывал, когда отец ловил за непотребствами: просмотром эротических журналов, добытых в школе, скажем.

Сара думает, что я не замечаю ее печали. А я-то как раз всё вижу. Привык замечать любые (самые микроскопические) нотки, разочарования или гнева, за ними следовали жестокие наказания вечером, ведь отец не сразу говорил, в чем я провинился.

Старый страх вернулся в причудливой форме: ракурс камеры моего сознания теперь направлен исключительно на ведьму, отчего буквально едет крыша.

Весь день Сара смотрела так, словно я ее не интересую, будто я ее не задел, однако это неправда. Я читаю тоску, обиду, отчаяние. Ярость! Она презирает меня. Или ненавидит сама себя за то, что чувствует?

Я уверен, что видел слезы в глазах ведьмы. И это худшее на свете — я предал ее, она думала, что слова о любви искренни, а получается: я лживый урод. Ничем не лучше Висы.

— Грустишь?

Жестикуляцией показываю Ричарду, как закручиваю на шее петлю, чтобы повеситься.

— Из-за Лари? Кажется, он рыдал у себя в комнате.

— Прошу, не говори мне о нем.

— Брось ты это. Ну подумаешь, тебя слегка охомутал паренек. С кем не бывает?

— Он не парень. Он... она, ай, долго объяснять. Да и неважно. Я не о нем... не о ней, тфу! Ни о том думаю.

От мыслей об Иларии, о том, что он и она страдают, становится вдвойне паршиво. Илари-я же все-таки девушка. А я обидел ее не меньше Сары. Почему я разочаровываю всех женщин, с которыми общаюсь?! Собственная мать — и та меня бросила.

— А-а-а... о Саре, значит. Помиритесь. Не вешай клюв.

— Помиримся? В ее глазах я — похотливая свинья.

— Ты мужчина. Мужчина, у которого давно не было девушки. Подумаешь, сорвался. Не так уж это ужасно.

— Видимо, что-то ужасное есть. Достаточно посмотреть на отвращение в ее взгляде.

— Это обида, мой дорогой друг. И это поправимо. С другой стороны, может, ревность, наоборот, полезна? Может, напротив, стоит ее вызывать в такой, как Сара? Прочувствовать боль ревности — равно начать дорожить тем, о чем ты раньше не задумывался... или кем. До того, как со мной случился птичий конфуз, я не задумывался, как сильно люблю Кэт. Я был шикарен. Самоуверен. Я вообще не знал, что такое ревность! Разве мог кто-то быть лучше меня? Но... потом я стал... этим. И кое-что понял.

Я иступлено моргаю. Ричард прав. Сара была холодна ко мне — никаких эмоций! — но когда я выказал «интерес» к другой, появилась реакция. Пусть негативная. Но она показала — неравнодушие. И это прекрасно!

У неприступной ведьмочки есть чувства ко мне! Я был на верном пути. А теперь? Как поступить? Пойти извиниться? Или ходить безразличным?

Сложный вопрос. С ведьмой всё никак у людей. Строит из себя королеву с ледяным сердцем. Ха! Таким уж ледяным? Маска! Мы все носим маски. Сара — профессиональней всех.

— Похвально, что ты еще не набухался, как обычно.

— Я не много пью.

— Да, лишь утром, днем и вечером.

Я протяжно вздыхаю. Отмахиваюсь. И здесь Ричард прав. Мне пора завязывать, но если раньше алкоголь мог убить в перспективе, то теперь я могу им упиваться до потери сознания, запивая виски каждую неурядицу. И все же, надо прекращать. Перестать страдать, поднять зад и решить проблему. Я никогда не сдавался! Что же сейчас со мной происходит? Когда я успел превратиться в плаксивое чмо?

— Мой маленький алкоголик, поверь взрослому женатому мужчине. Сара от тебя без ума.

— Она смотрит на меня, как на облезлую собаку, бесится, закатывает глаза, когда видит...

— Класс! Она тебя хочет.

— Интересные у тебя представления о любви.

— Опыт.

С минуту сидим в молчании, затем я отодвигаю тарелку и обращаюсь к Ричу:

— Я, конечно, могу и обойтись без подсказок попугая, но... посоветуй, как выйти из ситуации.

— О, у тебя есть отличная возможность сделать это прямо сейчас! — восклицает Ричард. — Волаглион здесь. В комнате Сары.

— Ты знаешь про демона?

— Я какой-никакой, а муж Кэт. Лучшей подруги Сары, если забыл. Конечно, знаю! А ты иди наверх. В эту секунду она, как никогда, нуждается в тебе.

Не зайти.

Дергаю ручку двери в спальню ведьмы — заперто. Сара не одна. Я слышу голос Волаглиона. Они ругаются о чем-то.

Липну ухом к двери. Слов не разобрать. Решаю воспользоваться потайным входом, через который меня проводил Олифер. Позаимствовав свечу из канделябра в коридоре, захожу в комнату.

Сквозь паутину и хлам протискиваюсь к двери, но едва касаюсь ручки, меня одергивают за край кофты.

Олифер.

— Какая встреча, — улыбаюсь. — Я тут хочу подслушать, о чем они говорят. Думаю, чуть-чуть приоткрыть дверь, чтобы звук заходил.

Мальчик тянет меня к зеркалу. Достает из кармана тюбик помады и рисует треугольники, которые начинают вертеться, и через зеркало в комнату врывается свет торшера. Заглянув в зеркало, понимаю, что оно стало прозрачным.

Волаглион и Сара стоят посередине комнаты, сцепившись взглядами, точно дикие коты.

— Они нас не видят?

Олифер кивает.

— Где же ты раньше...

Осекаюсь на крике Сары.

— Никогда! — громко восклицает она. — Я не буду убивать трехлетнего ребенка!

— Ты не вольна выбирать. Твое дело — выполнять приказы.

— Тогда убей меня. Потому что этого я не сделаю.

— Любовь моя, у тебя нет права решать, повторяю. Ты моя. Наш союз не разрушит ни смерть, ни Армагеддон. Ибо он вечен. Не забывай.