– Не могу сказать, что осуждаю ее. Столько месяцев она пыталась справиться с болезнью, но ничего не добилась. И к тому же она хочет заниматься медицинской практикой, а не играть в психологические изыски.
– Но ты, с другой стороны...
– А у меня злобный ум – слишком долго крутился рядом с тобой.
– Да-а, – проворчал он. – Ну что ж, мне понятны твои предположения насчет менингита, если мамаша болела именно им. Припадки у всех – и у матери, и у дочери. Но ты не знаешь наверняка, так ли это. И если она что-то скрывает, то почему она вообще упомянула об увольнении из армии? Зачем вообще говорить о том, что она была в армии?
– Почему моя исповедующаяся сочинила эту историю? Если она страдает синдромом Мюнхгаузена, она и дальше будет дразнить меня полуправдами. Было бы в самом деле полезно получить ее увольнительные бумаги, Майло. Узнай точно, что произошло с ней в Южной Каролине.
– Могу попытаться, но нужно время.
– И еще кое-что. Сегодня я пошел посмотреть медицинскую карту Чэда Джонса, но она пропала. Была взята в феврале ассистентом Эшмора и до сих пор не возвращена.
– Эшмора? Того, что был убит?
– Того самого. Он был токсикологом. Стефани полгода назад просила его просмотреть историю болезни Чэда, как раз когда у нее появились подозрения по поводу Кэсси. Он сделал это, но очень неохотно – занимался только научными исследованиями и не принимал пациентов. Тогда он заявил, что не нашел ничего подозрительного. Так почему же он вновь взял историю болезни Чэда? Уж не открыл ли что-нибудь новое о Кэсси?
– Прежде всего: если он не работал с пациентами, то как мог узнать что-либо о Кэсси?
– Мог увидеть ее имя в списках поступления или выписки из больницы. Такие списки выходят ежедневно, и каждый из врачей получает их. Имя девочки появляется в них раз за разом, и это, возможно, вызывает любопытство Эшмора, так что он решает вновь просмотреть документы о смерти ее брата. Ассистент – женщина по имени Дон Херберт. Я пытался разыскать ее, но она уволилась на другой день после того, как взяла историю болезни, – ничего себе, нашла время. А теперь Эшмор погиб. Мне не хочется показаться помешанным на заговорах, но все это выглядит странно, согласен? Херберт могла бы разъяснить, в чем дело, но от Санта-Барбары до Сан-Диего ни в одной адресной книге нет ни ее адреса, ни номера телефона.
– Дон Херберт, – повторил Майло. – Первая буква как у Хувера?
– Среднее имя Кент. Как у герцога.
– Отлично. Попытаюсь найти след до окончания смены.
– Был бы признателен.
– Прояви свою признательность, накормив меня. Приличная еда в доме есть?
– Я полагаю...
– А еще лучше haute cuisine [27]. Я что-нибудь подберу. Чтобы вкусно пожрать, очень дорогое, и все за твой счет.
Он заявился в восемь часов, держа на вытянутых руках белую коробку. На крышке – изображение ухмыляющегося островитянина в юбке из травы, вращающего на пальцах громадную лепешку.
– Пицца? – спросил я. – А как же насчет haute и очень дорогого?
– Подожди, пока не увидишь счет.
Он отнес коробку в кухню, поддел ногтем бечевку, снял крышку, вынул кусок и съел его, стоя у стола. Затем вытащил другой кусок, отдал его мне, взял еще один себе и присел на стул.
Я взглянул на свой кусок. Расплавленный сыр, украшенный грибами, луком, перцем, анчоусами, колбасой и множеством других продуктов, которые я не мог определить.
– Что это такое, ананас?
– И манго. И канадский бекон, и брэтвурст, и чоризо [28]. То, что ты держишь, приятель, настоящая «Паго-Паго пицца» со Спринг-стрит. Предельно демократичная кухня. По кусочку от всех видов пищи. Урок гастрономической демократии. – Он ел и разговаривал с набитым ртом: – Маленький индонезиец продает это с прилавка поблизости от центра, и люди выстраиваются в очередь.
Сорт свиной колбасы.
– Люди выстраиваются в очередь и для того, чтобы заплатить штрафы за нарушение правил парковки.
– Ну, как хочешь, – заявил Майло и опять нырнул в коробку, держа руку под куском, чтобы поймать капли расплавившегося сыра.
Я подошел к буфету, отыскал пару бумажных тарелок и поставил их на стол вместе с салфетками.
– Ого, прекрасный фарфор! – Он вытер подбородок. – Что-нибудь выпьем?
Я вынул из холодильника две банки кока-колы.
– Это подойдет?
– Если холодная.
Покончив со вторым куском, он вскрыл банку и отпил глоток.
Я сел к столу и откусил от куска.
– Неплохо.
– Майло знает толк в жратве. – Он с жадностью отпил еще коки. – Что касается твоей мисс Дон К. Херберт, то к ней никаких претензий: никаких вызовов в полицию не зарегистрировано. Еще одна святая невинность.
Он сунул руку в карман, вынул лист бумаги и вручил его мне.
Дон Кент Херберт, дата рождения: 13 декабря 1963 г.
Рост 5 футов 6 дюймов, вес 170 фунтов, каштановые волосы, карие глаза, автомобиль «мазда-миата».
Внизу напечатан адрес: Линдблейд-стрит, в Калвер-Сити.
Я поблагодарил Майло и спросил, известно ли ему что-нибудь новое по делу об убийстве Эшмора.
Он покачал головой:
– Относят к обычному голливудскому нападению.
– Подходящий тип для нападения. Был богат. – Я описал дом на Норт-Виттиер.
– Не знал, что исследовательская работа так хорошо оплачивается, – заметил Майло.
– Не сказал бы, что это так. У Эшмора, наверное, был какой-то независимый доход. Это объяснило бы, почему клиника приняла его на работу в то время, когда она избавлялась от врачей и не приветствовала субсидии на исследования. Весьма возможно, что он пришел со своим приданым.
– То есть заплатил за свое поступление на службу?
– Такое случается.
– Я хотел бы спросить вот о чем. Это касается твоей теории, почему Эшмор начал проявлять любопытство. Кэсси поступала на лечение и выписывалась из клиники, начиная с момента рождения. Почему же он ждал до февраля и раньше не совал нос в чужие дела?
– Хороший вопрос. Подожди-ка.
Я принес выписки, которые сделал из истории болезни Кэсси. Майло придвинулся к столу, я стоял рядом и переворачивал страницы.
– Вот, – нашел я. – 10 февраля. За четыре дня до того, как Херберт взяла историю болезни Чэда. Вторая госпитализация Кэсси из-за проблем с желудком. Диагноз: расстройство желудка неизвестного происхождения. Возможно, сепсис – основной симптом – кровавый понос. Это могло вызвать у Эшмора предположение о каком-нибудь специфическом отравлении. Может быть, его профессиональный интерес преодолел апатию.
– Однако не настолько, чтобы он поговорил об этом со Стефани.
– Верно.
– Поэтому можно предположить, что он искал, но ничего не нашел.
– Тогда почему не возвратить назад медицинскую карту? – возразил я.
– Небрежность. Возможно, Херберт должна была сделать это, но не сделала. Знала, что скоро уходит, и ей было наплевать на бумаги.
– Когда увижу ее, спрошу об этом.
– Ага. Кто знает, может, она прокатит тебя в своей «миате».
– Трепись, трепись, – ответил я. – О Реджинальде Боттомли есть что-нибудь новенькое?
– Пока нет. Фордебранд – сыщик из Футхилла – сейчас в отпуске. Поэтому я заказал разговор с парнем, который его временно заменяет. Будем надеяться, что он посодействует.
Майло поставил банку на стол. Лицо его стало напряженным, и я подумал, что знаю причину. Он думал, известно ли тому, другому детективу, кто он, Майло, такой. Побеспокоится ли он ответить на вызов.
– Спасибо, – сказал я. – За все.
– De nada [29]. – Он потряс банку. Пустая. Облокотившись на стол обеими руками, Майло взглянул на меня.
– Что случилось?
– Ты выглядишь неуверенным. Как будто проиграл.
– Думаю, да. Все это только теории, а Кэсси до сих пор в опасности.
– Понимаю, что ты имеешь в виду. Самое лучшее – сосредоточиться, не отклоняться в сторону. Это рискованно в таких запутанных случаях – я-то знаю, часто бывал в подобных ситуациях. Чувствуешь себя бессильным, начинаешь бросаться из стороны в сторону и заканчиваешь тем, что мудрее не стал, а годы прошли.
