Пропащий - Кобен Харлан

– А теперь?

Я недоверчиво посмотрел ему в глаза. Конечно же, ходили слухи. Кен не был богат, и очень многие недоумевали – как это он может столько времени скрываться, не имея ни цента? Лично мне было все ясно: мой брат не скрывается – он был убит в ту же ночь. Но большинство было уверено, что родители тайком подкидывают ему денег.

– Не понимаю, – пожал я плечами, – зачем ей было это говорить? После стольких лет…

– Лекарства, – повторил отец. – Она умирала, Уилл…

Неоконченной фразой он намекал на многое. Я немного подождал и спросил:

– А как ты сам думаешь – он жив?

– Нет, – ответил отец и отвернулся.

– Мама тебе что-нибудь говорила?

– О твоем брате?

– Да.

– Примерно то же, что и тебе.

– Что Кен жив?

– Да.

– И больше ничего?

Отец пожал плечами:

– Сказала, что Кен не убивал Джули. И вернется, как только закончит кое-какие дела.

– Какие?

– Она была не в себе, Уилл…

– Но ты спрашивал ее?

– Конечно. Она бредила и не слышала, что я говорю. И я постарался успокоить ее, сказав, что все будет хорошо.

Он снова отвернулся. Я хотел показать ему фотографию Кена, но в последний момент передумал. Надо было хорошенько подготовиться, прежде чем вступать на этот путь.

– Я сказал ей, что все будет хорошо, – повторил он.

Сквозь стеклянную дверь виднелись выцветшие фотографии на стенах. Там не было ни одного нового снимка: дом как будто попал в петлю времени, остался замороженным в том виде, в каком был одиннадцать лет назад. Как в песне про дедушкины часы, которые остановились со смертью старика.

– Я сейчас, – сказал отец.

Я смотрел, как он встал и ушел в темноту. Но недостаточно далеко – я заметил, что отец опустил голову и плечи его затряслись. Мне еще не приходилось видеть его плачущим. И не хотелось теперь.

Я отвернулся и подумал о второй фотографии – той, что осталась наверху, – на которой они с матерью такие счастливые. Может быть, он вспомнил как раз о ней?

Среди ночи я проснулся и обнаружил, что Шейлы рядом нет.

Я сел в постели и прислушался. Тишина. По крайней мере, в квартире – с улицы доносился обычный шум ночного города. Я посмотрел в сторону ванной: там было темно. Свет нигде не горел.

Мне захотелось позвать Шейлу, однако тишина вокруг была какая-то странная – хрупкая, как мыльный пузырь. Я выскользнул из кровати и пошел по ковру, который тянулся от стены до стены, – необходимая деталь интерьера в домах с тонкими перекрытиями. Наша квартира была небольшой, всего с одной спальней. Я выглянул в гостиную.

Шейла находилась там. Она сидела на подоконнике и смотрела вниз, на улицу. Я залюбовался ее лебединой шеей и чудесными волосами, рассыпавшимися по белоснежной коже, и вновь ощутил прилив желания. Наши отношения еще находились на той ранней стадии, когда любовь и радость жизни неразделимы, когда любишь трепетно, дрожа и умиляясь, и не можешь насытиться любовью – и в то же время знаешь, знаешь наверняка, что скоро твое чувство перерастет во что-то более зрелое и глубокое.

До этого я был влюблен лишь один раз, много лет назад.

– Эй! – позвал я.

Шейла слегка повернула голову, но этого мне хватило: в лунном свете блеснули слезы на ее щеках. Она плакала бесшумно, не всхлипывая и не вздыхая, – только слезы лились из глаз. Я остановился в дверях, не зная, что сказать.

– Шейла…

На нашем втором свидании Шейла показала мне карточный фокус. Она отвернулась, держа в руке колоду, а я должен был запомнить две карты и вложить их обратно. После этого все карты были торжественно брошены на пол, за исключением тех, что загадал я. Шейла держала их в руке и радовалась, как ребенок, проделав этот нехитрый трюк. Я улыбался в ответ, хоть и чувствовал себя довольно глупо.

Шейла в самом деле была довольно чудной. Да, она любила карточные фокусы. А еще – вишневую колу. Пыталась петь оперные арии и читала запоем. Запросто могла заплакать над телесериалом. Довольно похоже изображала Гомера Симпсона и мистера Бернса (Смитерс и Апу получались у нее хуже).

Но больше всего на свете Шейла любила танцевать. Она закрывала глаза, клала голову мне на плечо и забывала обо всем на свете.

– Прости меня, Уилл, – сказала она, отвернувшись.

– За что?

Она продолжала смотреть вниз, на улицу.

– Иди спать. Я посижу пару минут и приду.

Мне хотелось остаться и сказать что-нибудь утешительное, однако я не знал, что именно. Нечто неуловимое возникло между нами, и теперь любые слова могли только навредить. По крайней мере, так мне казалось. Поэтому я совершил страшную ошибку – вернулся в постель и стал ждать.

Но Шейла так и не пришла.

Глава 3

Лас-Вегас, штат Невада

Морти Майер спал мертвецким сном, лежа на спине в своей постели, когда кто-то приставил дуло пистолета к его лбу.

– Просыпайся!

Морти широко раскрыл глаза. В спальне было темно. Он попытался приподнять голову, но пистолет не пускал. Взгляд Морти метнулся к ночному столику… часов там не было. Только тут он вспомнил, что будильника давно нет – с тех самых пор, как умерла Лия и он продал их старый дом с четырьмя спальнями.

– Слушайте, парни, – начал он, – я отдам, вы же знаете…

– Вставай! – скомандовал голос.

Пистолет отодвинулся в сторону. Морти поднял голову и, вглядевшись, различил лицо мужчины, обмотанное шарфом. Ему невольно вспомнилась радиопьеса «Тень» времен детства.

– Чего вы хотите?

– Ты должен мне помочь.

– Я вас знаю?

– Вставай!

Морти покорно свесил ноги с кровати и с трудом поднялся. Голова протестующе гудела: сон прервали в тот момент, когда возбуждение от выпитого уже проходит, а похмелье начинает набирать силу подобно надвигающемуся шторму.

– Где твой саквояж?

Морти немного успокоился. Вот, оказывается, в чем дело! Он присмотрелся, надеясь заметить следы ранений на теле незнакомца, но было слишком темно.

– Вы? – спросил Морти.

– Нет. Она внизу.

Она?

Морти нагнулся и вытащил из-под кровати кожаный докторский саквояж, потертый и рваный, с испорченной молнией. Позолоченные инициалы Майера, когда-то так ярко блестевшие, давно исчезли. Лия подарила ему этот саквояж в день окончания медицинского колледжа Колумбийского университета, больше сорока лет назад. После этого Морти тридцать лет проработал терапевтом и вырастил вместе с Лией троих детей. И вот теперь ему почти семьдесят, он живет один в грязной комнатенке и должен всем на свете.

Игра… Для Морти она была смыслом жизни. В течение многих лет он еще как-то держался, продолжая тянуть лямку, и не давал игре захватить его полностью. Однако в конце концов демоны в его душе взяли свое, как это всегда и бывает.

Кто-то считал, что до поры до времени его сдерживала Лия. Может быть, и так… В любом случае, с тех пор, как она умерла, бороться стало незачем. И для демонов наступил звездный час. Морти потерял все, включая врачебную лицензию, подался на Запад и в итоге угодил в эту вонючую дыру. Он ходил играть почти каждый вечер. Его сыновья, уже взрослые и семейные, больше с Морти не общались, обвинив его в смерти Лии. Они посчитали, что он свел их мать в могилу. И может быть, были правы.

– Быстрее, – сказал незнакомец.

– Да-да, сейчас.

Они спустились по лестнице в подвал, где горел свет. В этом здании когда-то помещалось похоронное бюро. Морти снимал квартирку на первом этаже и пользовался подвалом, где раньше хранили и бальзамировали тела умерших.

В дальнем углу подвала был устроен покатый спуск с автостоянки наверху, напоминавший детскую горку. Прежде по нему сгружали трупы. Плитка, покрывавшая стены подвала, начала осыпаться, вода включалась лишь с помощью гаечного ключа, а у стенных шкафов отсутствовали двери. Но воздух до сих пор хранил запах тлена – призраки прошлого не желали уходить.

Раненая женщина лежала на железном столе. Морти сразу увидел, что дела обстоят неважно. Он молча посмотрел на своего спутника.