Обман - Фрэнсис Клэр

Видя, что еще немало людей ждут очереди побеседовать со мной, Бэрроу отодвигается, уступая место молодому человеку, которого я сразу узнаю, но не могу вспомнить, откуда он. Озадаченное выражение лица, наверное, выдает меня, так как молодой человек поспешно представляется Тимом Шварцем. Теперь я вспоминаю. Он – директор благотворительного фонда помощи румынским сиротам, которому была перечислена прибыль от организованного Гарри концерта. Я видела его однажды на благотворительном приеме, а затем – уже в толпе на самом концерте. С виду он очень серьезный и достаточно жесткий человек с маленькими внимательными круглыми глазами, словно у зверька. На лице гримаса постоянного раздражения. Мне кажется, он очень способный. Я извиняюсь перед ним за провал в памяти.

Шварц изображает понимание и останавливает на мне свой странный взгляд.

– Миссис Ричмонд, мне весьма неудобно вас беспокоить, но получили ли вы мое письмо?

– Понимаете, я только что вернулась из Америки. У меня пока ни до чего не дошли руки. Я скоро займусь почтой. На следующей неделе.

По его глазам видно, что он уже обдумывает следующий вопрос.

– Вы знаете, в воскресенье я буду недалеко от вашего дома. Может быть, вы позволите мне зайти к вам на полчаса?

Я рассеянно улыбаюсь, соображая, как бы от него избавиться. Мы прилетели из Америки всего два дня назад, и выходные кажутся мне желанным раем. Можно будет хоть немного передохнуть.

– Боюсь, что в воскресенье это невозможно, – говорю я.

– Всего полчаса, – повторяет Шварц, изобразив неубедительную улыбку, тут же исчезнувшую, и с нетерпением добавляет: – Это срочное дело. Связано со счетами фонда. Мы не можем продолжать дела, пока с ними не все улажено… – Он запинается, как будто ему трудно объяснить, а мне – понять все это.

– Если это касается концерта, то не уверена, что смогу помочь вам, поскольку я почти не занималась его организацией.

– Вероятно, вы правы, но я уже несколько раз пытался поговорить с советниками вашего супруга и… – Он разводит руками, показывая бесполезность этой затеи. – Послушайте, может быть, в понедельник будет удобнее?

– С какими советниками мужа вы говорили?

– С юрисконсультом Леонардом Брейтуэйтом и бухгалтером по фамилии Гиллеспи.

– И они не смогли быть вам полезными?

– Сказали, что не могут.

– Ну что же, тогда…

– Понимаете, вы – единственная, кто может помочь.

Этот аргумент для моей уставшей головы оказывается слишком сильным.

– Ну что, значит, в понедельник? – повторяет он.

– Понедельник? – растягивая слово переспрашиваю я. – Не уверена. У меня так много дел…

– Я был бы весьма вам признателен. Это действительно очень важно.

Я чувствую, что мне не удастся от него отделаться.

– Хорошо, – усталым голосом говорю я и понимаю, что мы договорились о встрече и что мне придется уделить ему время.

Мы уславливаемся на полдень.

Сразу после того, как Тим Шварц отходит, я жалею о том, что не договорилась на другой день. Понедельник и так будет слишком загруженным: надо разобрать почту, да и других проблем полно.

Сначала никто не замечает, что я осталась одна. Я откидываю голову, чтобы расслабить плечи и шею, и думаю о том, как вечером опять окажусь дома, где не будет ни Энн, ни остальных и мне не придется пересиливать себя. Странно, но в Калифорнии я ужасно боялась возвращения домой. Мне казалось, что это напомнит о смерти Гарри и я стану снова и снова ее переживать. Но когда мы вернулись и я вошла в дом, то поняла, что все будет в порядке. Ожидание было намного тяжелее самого возвращения.

– Эллен!

Это Чарльз. Он берет меня под руку и ведет к свету.

– За тобой присматривать надо, – многозначительно замечает он. – Совсем расклеилась, бедная.

Энн, беседовавшая с одним из священников, торопится к нам.

– Конечно! – уверенным тоном произносит она.

Я не знаю, к чему она это сказала, так как слышать слова Чарльза Энн не могла. Помахав на прощание священнику, она берет меня под другую руку, и вместе с Чарльзом они ведут меня на улицу. Я вполне могу идти и сама, но боюсь отказаться от помощи, чтобы не обидеть их.

– Скажи папе, что мы ждем его к обеду, хорошо? – говорит мне Энн.

При моем приближении отец начинает шаркать ногами и смотрит в сторону. Для него вся эта ситуация очень сложна. Даже когда я была ребенком, мы не знали, как наладить отношения друг с другом, настолько мы разные. Часто, когда отец на меня смотрит, кажется, будто он сомневается, что мы вообще связаны родственными узами. Я – высокая блондинка, а он среднего роста и был жгучим брюнетом, пока не поседел и не облысел. Он не следит за политикой, а я – за спортом. После смерти мамы нам пришлось искать общие интересы, и мы стараемся изо всех сил. Я звоню ему раз в неделю, и мы добросовестно говорим о детях, о здоровье и о состоянии наших лужаек.

Сейчас отец растягивает рот, пытаясь изобразить улыбку, но получается гримаса. Я вижу, что ему не терпится сбежать отсюда. Обед с родственниками для него нелегкое испытание. К тому же, хоть он об этом прямо и не говорит, я уверена, что в Корнуолле у него есть женщина, к которой он, наверное, торопится вернуться. А почему бы и нет? Он все еще крепкий мужчина, неплохая находка для одинокой вдовы. Я за него даже рада.

– Пап, тебе не обязательно оставаться. Лучше поторопись на поезд.

Он начинает протестовать, но не так сильно, чтобы я не смогла его переубедить.

– Думаю, от меня здесь особого толку не будет, – наконец соглашается он.

– Конечно, пап.

– Ну а с едой, ты сама понимаешь. – (Отец ест только простую пищу и вряд ли оценит французский ресторан, который выбрали Энн и Чарльз.)

Я обнимаю его за шею и целую. Он неуклюже чмокает меня в щеку и высвобождается из объятия в нетерпении отправиться в путь, раз уж все улажено. Затем машет рукой в направлении родственников Гарри, но так невыразительно, что этого, пожалуй, никто и не замечает. Он спускается по ступенькам и оборачивается ко мне. Но если он и хотел что-то еще сказать, то передумал, и с последней попыткой улыбнуться уходит дальше по улице. Я смотрю, как отец останавливает такси и садится в машину. Машу ему рукой, но он не оглядывается.

Появляется запыхавшаяся Энн.

– Он уехал! Ему что, надо было ехать? – Она расстроена, как всегда, когда нарушаются ее планы. – Где же он пообедает?

– Я не думаю, что он голоден. Ему надо было возвращаться. Он просил извиниться перед тобой.

Энн смотрит на меня, как бы укоряя за то, что я позволила ему удрать, а затем опять берет меня под руку. Чарльз занимает свое место с другого бока, слегка сжав мой локоть, и мы готовы отправиться в путь.

Джек, избавившись от последних приглашенных, занимается Дианой, которой, похоже, поддержка нужна куда больше, чем мне. Диана заметно сдала со времени смерти Гарри. Она ссутулилась, кожа посерела, а платье свободно болтается на худом теле. Теперь она выглядит намного старше своих шестидесяти шести лет. Смерть сына – тяжелый удар для матери, даже для Дианы, всегда производившей впечатление сильной женщины, несмотря на свою хрупкость и пристрастие к алкоголю.

Солнце светит ярко. Мы спускаемся по ступеням. Прежде чем пройти половину пути, я вдруг обнаруживаю двух фотографов, появившихся буквально ниоткуда. В голову приходит нелепая мысль: неужели это Энн заказала их, как заказывают фотографов на свадьбу?

– Ну это уж слишком, – мрачно произносит Чарльз. Он явно разозлен. – Вот этого как раз не нужно было делать.

Мне тоже непонятно, зачем пришли эти люди. Ведь Гарри находился в парламенте не так уж и долго. Его нельзя было отнести к числу очень богатых или могущественных людей. Видимо, единственное, что может вызвать интерес у журналистов, так это его загадочная смерть.

Энн нарочито поднимает подбородок, всем своим видом демонстрируя независимость. Я же опускаю глаза вниз. Мне не хочется, чтобы кто бы то ни было прочел на моем лице мои истинные чувства.