Черная метка - Корнуэлл Патрисия

– Марино, если хочешь отдохнуть, я могу ей посветить. – Хэм пытался искупить свою непростительную ошибку.

– По-моему, достаточно очевидно, что она лежала на этом самом месте, когда ей наносили удары. – Я сказала это, так как не считала, что в данном случае необходимо восстанавливать цепочку событий.

– Съемка покажет наверняка.

Это был старый французский метод, при котором вначале на пленку снимается пятно крови, а потом – геометрически вычисленный источник крови. После многократной съемки получается трехмерная модель, показывающая, сколько ударов было нанесено и в каком положении находилась жертва при каждом ударе.

– Здесь слишком много народу, – громко заметила я.

По лицу Марино стекал пот. Я чувствовала жар его тела и ощущала его дыхание, когда он работал рядом.

– Немедленно передай это в Интерпол, – сказала я тихо, чтобы никто не услышал.

– Понял.

– Патрон "спир" тридцать восьмого калибра. Когда-нибудь слышал о таких? – спросил Эгглстон Марино.

– Да. С пулей повышенной убойности. "Голд-дот", – ответил тот. – Сюда это никак не вписывается.

Я вынула химический термометр и установила его на коробке с одноразовыми тарелками, чтобы измерить температуру среды.

– Я и без этого могу сказать, док: двадцать четыре и три десятых градуса, – заявил Хэм. – Очень тепло.

Я осматривала и ощупывала тело, а Марино подсвечивал мне фонариком.

– Нормальные люди не покупают патроны "спир", – заметил он. – Нужно заплатить десять-одиннадцать баксов за коробку из двадцати штук. Не говоря уже о том, что ты должен стрелять не из какого-нибудь дерьмового пистолета, иначе он разорвется у тебя в руке.

– Скорее всего пистолет пришел с улицы. – Неожиданно рядом со мной оказалась Андерсон. – Значит, это наркотики.

– Преступление раскрыто, – съязвил Марино. – Вот спасибо, Андерсон. Ребята, можем расходиться по домам.

Я ощущала резкий, сладковатый запах свертывающейся крови. Вынула химический термометр, который установил Хэм. Ее внутренняя температура составляла 31,4 градуса. Я оглянулась. В комнате, кроме нас с Марино, находилось трое. Я почувствовала нарастающую злость и разочарование.

– Мы нашли ее сумочку и пальто, – продолжала говорить Андерсон. – В бумажнике шестнадцать долларов, поэтому вряд ли он туда залезал. И, кстати, рядом стоял бумажный пакет с пластиковым контейнером из-под пищи и вилкой. Похоже, она принесла ужин с собой и разогрела его в микроволновке.

– Откуда ты знаешь, что она его разогрела? – спросил Марино.

Андерсон была поймана врасплох.

– Два плюс два не всегда дает двадцать два, – добавил Марино.

Наступила ранняя стадия трупного окоченения. Подбородок Ким Люонг затвердел, мелкие мышцы шеи и рук – тоже.

– Она слишком одеревенела за два часа, – сказала я.

– Отчего это происходит? – задал вопрос Эгглстон.

– Мне тоже интересно. Я всегда этому удивлялся.

– У меня однажды был случай в Бон-Эр...

– Что ты делал в Бон-Эр? – спросил полицейский с фотоаппаратом.

– Это длинная история. Короче, у одного парня во время секса случился сердечный приступ. Подруга подумала, он просто заснул. На следующее утро просыпается, а он мертвее мертвого. Она испугалась: вдруг все узнают, что он скончался в постели, – и пыталась посадить его в кресло, а тот стоит, прислонившись к креслу, как гладильная доска.

– Я серьезно, док. Почему это происходит? – повторил Хэм.

– Мне тоже хочется об этом узнать, – раздался от двери голос Дианы Брей.

Она стояла в дверном проеме, сверля меня глазами.

– Когда человек умирает, его организм перестает вырабатывать аденозинтрифосфат, поэтому тело деревенеет, – ответила я, не удостаивая Брей взглядом. – Марино, можешь ее подержать, пока я снимаю?

Он приблизился ко мне, его крупные ладони в перчатках скользнули под левую половину тела женщины. Я вынула камеру и сделала снимок раны под левой мышкой, на мягких тканях левой груди и одновременно сравнивала температуру тела и среды, рассчитывая время появления как трупных пятен, так и трупного окоченения. Я слышала чьи-то шаги, негромкое бормотание и кашель. Из-под хирургической маски стекал пот.

– Я не могу работать в тесноте, мне нужно свободное место, – сказала я.

Никто даже не пошевелился.

Я посмотрела на Брей и остановилась.

– Мне нужно свободное место, – резко повторила я. – Уберите отсюда людей.

Она кивнула в сторону выхода. Полицейские, выходя за дверь, снимали хирургические перчатки и бросали их в красный мешок для биологически опасных отходов.

– Ты тоже, – приказала Брей Андерсон.

Марино работал, как будто бы Брей не существовало. Сама Брей не отводила от меня глаз.

– Я даже думать не хочу о том, чтобы еще раз выехать на подобное место преступления, – сказала я, не отрываясь от работы. – Ни ваши полицейские, ни криминалисты – никто, вы слышите, никто не должен дотрагиваться до тела, пока не прибуду я или один из моих людей.

Я в упор посмотрела на нее.

– Я ясно выражаюсь?

Казалось, она обдумывала мои слова. Я зарядила новую кассету с пленкой в свою тридцатипятимиллиметровую фотокамеру. Глаза устали, потому что освещение было тусклым, и я взяла фонарик Марино. Посветила им под углом на область вблизи левой груди Ким, а потом на правое плечо. Брей придвинулась ближе посмотреть, что я изучаю, и аромат ее духов пугающе смешался с запахом крови.

– Место преступления принадлежит нам, Кей, – произнесла она. – Я понимаю, что вы не привыкли работать таким образом – вероятно, все то время, которое вы находитесь здесь, вам приходилось действовать по-другому. Именно об этом я говорила, когда упоминала...

– Чушь собачья! – грубо бросил ей Марино.

– Капитан, держитесь от этого подальше! – взорвалась в ответ Брей.

– Это вам лучше держаться подальше! – повысил голос Марино.

– Заместитель Брей, – вмешалась я, – закон штата Виргиния устанавливает, что контроль над телом осуществляет судебно-медицинский эксперт. Тело входит в мою юрисдикцию.

Я закончила фотографировать и встретила взгляд ее голодных светлых глаз.

– Тела нельзя касаться, изменять его положение или мешать судмедэксперту любым другим образом. Вам ясно? – повторила я.

Я сняла перчатки и сердито швырнула их в красный мешок.

– Вы только что лишили это дело доказательной базы, заместитель шефа полиции Брей.

Я закрыла рабочий чемодан и защелкнула замок.

– Вы с прокурором быстро его закроете, – в ярости добавил Марино, срывая свои перчатки. – Такое расследование называется халявой.

Он обвиняющим жестом ткнул толстым пальцем в сторону мертвой женщины, как будто ее убила Брей.

– Вы позволили убийце остаться безнаказанным! – кричал он. – Вы, ваши игры в политику и большие сиськи! С кем вы трахнулись, чтобы получить это назначение?

Брей побагровела.

– Марино! – Я схватила его за руку.

– Вот что я вам скажу...

Марино, выйдя из себя, вырывался от меня, тяжело дыша, как раненый медведь.

– Ты знаешь, что разбитое лицо этой женщины не имеет отношения к политике, ты, хренова сучка! Как бы тебе понравилось, если бы на этом месте лежала твоя сестра? О, проклятие! Что я говорю? – Марино всплеснул обсыпанными тальком руками. – Ты ведь даже не представляешь, что можно кого-то любить!

– Марино, вызывай перевозку, – приказала я.

– Марино больше никого не будет вызывать. – Голос Брей напоминал звук захлопывающейся металлической двери.

– И что ты собираешься со мной сделать? Выгнать с работы? – не успокаивался Марино. – Давай, увольняй. А я расскажу всем репортерам – отсюда до Северного полюса, – почему ты меня выгнала.

– Увольнение для вас слишком мягкое наказание, – проговорила Брей. – Лучше продолжайте быть отстраненным от работы без сохранения содержания. Это может продлиться очень-очень долго.

Она гневно вышла, словно королева, готовая отдать приказ своим армиям пойти на нас войной.