Зверь в тени - Лури Джесс

Моя рука потянулась ко рту; глаза устремились к кресту. Да, быть может, мне не очень нравилось ходить в церковь, но я была уроженкой Пэнтауна. Меня воспитывали в страхе перед Богом. И нам не следовало обсуждать такие вещи на святой земле.

– Я не встречаюсь… Мы с ним не пара. Это был глупый поступок. – Мой стыд выместила злоба на Анта. Плохо было то, что вместо него передо мной стоял Клод. – И какое тебе вообще до этого дело?

Челюсть у парня отвисла, как будто я залепила ему знатную затрещину.

– Ты права, никакого, – пробормотал он, уже пошагав к церкви.

А мои ноги словно приросли к месту. Мне захотелось одновременно разрыдаться, завыть, закричать. Я не могла поверить в то, что Ант показал снимок Клоду. В сущности, он ничего не значил в сравнении со смертью Морин и пропажей Бренды. Такая мелочь на фоне этих утрат! Но поступок Анта ранил меня в тот момент, когда во мне уже не осталось места для большей боли.

Наконец, ноги меня послушались. Я вернулась обратно под дерево, молча плача и терзаясь неотвязным вопросом: кто еще из присутствующих видел меня в лифчике на этом злополучном снимке, который я по глупости позволила сделать Анту?

Через несколько минут отец махнул нам рукой, и мы последовали за ним церковь.

– Что хотели узнать репортеры? – поинтересовалась у него мама.

Она сыграла с нами два раунда в «Игру в жизнь» в трепетный сумеречный час, поболтала с Джуни о прическах и со мной о работе, расспросила отца о делах, которые он вел. Она словно озарила наши души – совсем как в прежние времена, но я тем не менее насторожилась. Из-за нее, из-за мамы, из-за того, что любой взлет может обернуться падением, и просветление ее рассудка могло смениться его помутнением, и какой именно оборот примет сложившаяся ситуация, можно было только гадать. «Пора в отпуск, Гари», – проговорила мама, и ее голос прозвучал так, словно исходил из глубокого-преглубокого колодца.

Вот почему я так испугалась, когда отец по пути в церковь рассказал ей о Бренде. О чем он думал? Мы, конечно, не могли оградить маму от всего, но мы были в состоянии контролировать дозировку сообщаемых ей новостей. Мама вроде бы восприняла новость о Бренде спокойно, но мне из-за этого стало еще тревожней. Потом я подумала: «А может, это и к лучшему?» Ведь отец Адольф не мог не упомянуть об исчезновении Бренды в своей проповеди. И мама могла услышать в церкви массу плохих новостей от других прихожан. К тому же она всегда повторяла, что ощущала в церкви поддержку.

– Они хотели узнать, что нового в деле о пропавших девушках, – ответил отец и, перекрестившись, повел нас к нашей скамье.

Я, мама и Джуни последовали за ним под финальный колокольный перезвон. Гам и суетливые передвижения в церкви прекратились одновременно с последним отзвуком колокола. Я вдохнула умиротворяющие запахи ладана и древесного мыла. Свечи зажглись, хор затянул вступительное песнопение, и отец Адольф со свитой из своих послушников прошествовал к кафедре. Отвесив поклон, он взмахнул кадилом, а потом кивком повелел одному из помощников унести его.

– Встаньте, дети мои, – произнес отец Адольф с необычайно мрачным видом.

Вся паства разом поднялась.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – нараспев произнес отец Адольф.

– Аминь, – откликнулись мы.

Мама протянула за спиной Джуни руку и сжала мою. «Я что, слишком громко прокричала “Аминь”?» Но мамины глаза были устремлены на священника.

Отец Адольф продолжил:

– Мы приветствуем всех, кто присоединился к нам на сегодняшнем богослужении. Да обрящут они утешение и силу среди своих собратьев по вере. Я благодарен вам за ваше присутствие здесь. Мы должны верить в нашего Господа, Иисуса Христа, и Его всемогущество и полагаться друг на друга. Прямо сейчас, в этот момент, три наши семьи отчаянно нуждаются в нашей любви. – Отец Адольф поднял вверх глаза, полные печали; его лицо исказила скорбь. – В нашем сопереживании нуждается Глория Хансен…

Мы все начали озираться, словно ждали, что она встанет со скамьи и обнаружит себя. Но я так и не увидела ее среди прихожан.

– Ее драгоценная дочь ныне пребывает в Царствии Небесном, рядом с Господом нашим. А наше дело – позаботиться о Глории здесь, на бренной Земле. – Отец Адольф торжественно кивнул и продолжил: – Наша любовь нужна также Тафтам…

И все опять принялись высматривать родителей Бренды, но так и не увидели их.

– Их дочь Бренда пропала. Если вам об этом что-то известно, сообщите, пожалуйста, шерифу Нильсону.

Послышались охи и ахи – от тех, кто еще не слышал новостей. За ними последовало беспокойное бормотание. Шериф Нильсон, сидевший в нескольких рядах и чуть левее от нас, поднял руку, как будто в церкви могли находиться люди, не знавшие, кто он такой.

– Мы должны неустанно молиться о спасении и скорейшем возращении к нам рабы Божьей Бренды, равно как и об Элизабет Маккейн, которую никто не видел за неделю, минувшую с ее исчезновения из ресторана. Если вы что-либо знаете, поведайте это шерифу Нильсону. Даже если это кажется вам маловажным. А теперь давайте помолимся все вместе за пропавших девушек и их родных.

Отец Адольф низко склонил голову и начал бормотать себе под нос слова молитвы. Мы все последовали его примеру. Кто-то в моем ряду встал (должно быть, приспичило). Я не обратила на это никакого внимания. Хотя я истово, всем сердцем желала, чтобы Бренда нашлась целой и невредимой, мои мысли – к величайшему стыду – занимала не молитва, а тот снимок, который Ант показывал всем подряд. «Что, если о нем узнает отец? Или, хуже того, увидит его?»

– Ты знаешь, где эти девочки!

Пронзительный крик прорезал гул слившихся в молении голосов, как острие ножа лист бумаги. Десятки пар глаз взметнулись вверх. Проскользнув мимо отца в проход, мама встала, покачиваясь из стороны в сторону и бросая в лицо священника обвинительные слова; ее собственное лицо пылало гневом. А у меня от изумления отпала челюсть.

– Ты знаешь, где эти девочки. Я разговаривала с Богом, и Он сказал, что ты должен их вернуть! – Мама медленно развернулась, ее глаза засверкали. – Вы все знаете, что с ними случилось. Им пришлось заплатить дань Пэнтауна. И все вы несете за это ответственность. – Мама начала указывать на прихожан, тыча пальцем воздух при каждом резко кидаемом слове: – Каждый. Из. Вас.

Отец Адольф торопливо сошел с кафедры. Но папа уже был рядом с мамой. Обхватив ее рукой за талию, он попытался вывести маму из церкви. Но она начала извиваться, попыталась вырваться, широко раскрыв глаза, закричала о помощи. Скованная ужасом, я лишь крепче прижала к себе Джуни и закрыла ей ладонями уши.

Шериф Нильсон шагнул к кафедре и раскатистым голосом человека, наделенного властными полномочиями, проговорил:

– Сейчас трудное время для матерей, вне всякого сомнения. Отец Адольф, вернитесь к своей пастве. Гари позаботится о своей семье.

Нильсон повернулся ко мне и кивнул: Уходите. Сейчас. Немедля.

Сгорая со стыда, я схватила сестру за руку и потащила к боковому проходу, натыкаясь на людей в поспешном бегстве. Когда мы с Джуни оказались на улице, отец уже отъезжал от парковки в направлении больницы.

– Я не хочу заходить к Анту, – заявила Джуни, пнув ногой песок. Церковь Святого Патрика была всего в полутора километрах от нашего дома, но жара удвоила дистанцию. – Я хочу домой, посмотреть телик.

– По нему ничего интересного не показывают в воскресное утро, тебе это отлично известно. И потом, это займет всего несколько минут. У Анта есть одна моя вещица, мне нужно ее забрать.

– Какая вещица?

– Фотка.

– А-а.

Следующий квартал мы прошли в молчании. Машин на улице было мало. Почти все жители Пэнтауна находились в церкви.

– Как ты думаешь, как долго мама пробудет в больнице на этот раз? – нарушила молчание Джуни.

На ней было платье в полоску; в волосы вплетены ленточки. Несмотря на девчачий наряд, выглядела сестренка гораздо старше своего возраста – лет на шестнадцать, не меньше. Эд был прав.