Двадцать четыре секунды до последнего выстрела (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна

Босс чуть дёрнулся, немного отступил, прижимая к себе Джима как любимую плюшевую игрушку.

Джим не мог видеть Себа, разумеется, но как будто угадал или почувствовал, что он хочет сделать: перестал кривляться и дёргаться. Чуть наклонил голову, как бы невзначай.

«Спасибо», — подумал Себ, делая выстрел. И потом, уже не колеблясь и не дожидаясь новых поворотов диалога, уложил второго босса.

Осталось трое охранников, дезориентированных и напуганных. Джим дёрнул плечами с нарочитой брезгливостью, расправил футболку. Провёл пальцами по волосам, как будто сильно беспокоился, что ему подпортили причёску.

Себ внимательно прислушался, чтобы убедиться, что никто не крадётся сзади. Но нет — тишина, и только в порту опять загрохотало что-то металлическое и тяжёлое. Интересно, скоро ли на выстрелы и крики вызовут полицию? А главное — скоро ли она приедет?

Охранники оставались в номере, но, очевидно, разговор был окончен. Джим — безоружный, в дурацкой футболке (наверняка мятой) — явно пугал троих здоровенных мужиков. Чёрт их поймёт, о чём они беседовали, но никто не пытался наставить на него пистолет, закрыть окно, спрятаться. Просто стояли и пялились. А Джим что-то достаточно эмоционально говорил. Потом прижал ладонь к губам и помахал, посылая воздушный поцелуй. Развернулся и вышел.

Себ остался на позиции.

Он не знал, чего именно ждёт — чего угодно. Например, кто-то мог решить последовать за Джимом. Кто-то— выглянуть в окно. Но они стояли неподвижно, чего-то ожидая. Может, Джим сказал, что снайпер пристрелит их по одному, если они попытаются шевелиться?

Вторая минута.

Джим позвонит? Или уже пора сворачиваться и искать его на тёмных улицах?

Прошло ровно две минуты с того момента, как за Джимом захлопнулась дверь, и грохнул взрыв. Небольшой мощности, короткий — буквально одна слепящая вспышка, но крыша над номером затряслась, и внутри вспыхнул огонь. Погас свет.

Себ собрал винтовку, затёр возможные следы и отпечатки пальцев, бросил взгляд на мёртвого снайпера и его винтовку — и пополз на чердак.

Вдали уже слышались пожарные сирены, да и полиция должна была всё-таки приехать. 

Воздух казался удивительно свежим и чистым. Пыль и песок подошли бы лучше.

Джим нашёлся сам — на половине пути. Он так и остался в одной футболке и выглядел не угрожающе и не опасно, хотя только что взорвал как минимум троих человек, которые не пытались сопротивляться и угрожать ему. И им повезло, что обошлось без лишних жертв.

 — Ты был великолепен, детка, — ласково проговорил Джим. Себ выдохнул, переложил телефон и подарок Сьюзен в карманы штанов, запихнул пистолеты в рюкзак, а куртку отдал Джиму. Тот завернулся в неё, утонув в рукавах, и они неторопливо побрели куда-то по лабиринту проулков. Поднялись по лестнице, спустились с другой стороны.

Себ хотел было спросить, зачем был взрыв — но не стал. Сам догадался. Слишком много осталось в номере отпечатков, слишком много увидели охранники. А откуда боеприпасы? Так не зря Джим возился в ванной с проводами, ноутбуком и ещё чёрт поймёшь чем. Скорее всего, всё необходимое Себ перевёз в рюкзаке. Или кто-то доставил Джиму те компоненты, которых не хватало.

 — Мне немного мешало оружие, — проворчал Себ. — Не лучший выбор, сэр.

Джим засмеялся самым человеческим своим смехом:

 — Какая ты капризная дива. Где же сожаления, дорогой мой?

Себ чувствовал себя настолько вымотанным, что не стал возмущаться. Даже мысленно.

 — Я бы их всё равно убил. Они видели вас, видели мою работу.

 — А как же мирные жители за стенкой и чудесный фасад девятнадцатого века? — притворно охнул Джим.

 — Отель был пуст. И мне плевать на фасады.

Больше всего на свете он хотел в Британию. В свою квартиру. Закрыться на замок, выключить телефон — и спать, спать, спать.

Но Джим предпочитал неторопливую прогулку по Генуе, поэтому Себ брёл рядом, почти не обращая внимания на холод, и благодарил бога за то, что босса не прорывало на разговоры.

Они гуляли, пока не начало медленно светать. В этот момент у Джима звякнул телефон. Он прочитал сообщение — и медленно хищно улыбнулся.

 — Мы едем домой, дорогой.

Александр: часть восьмая

Александр никогда не дружил особо с техникой, он был из тех людей, у которых компьютер то и дело сходит с ума и начинает жить своей жизнью. Поэтому, когда экран внезапно почернел, а курсор пропал, Александр торопливо отпустил мышку, снял руку с клавиатуры и замер в ожидании. К счастью, он сохранил документ меньше минуты назад, и с тех пор едва ли написал больше пары предложений, так что — ничего страшного.

Во всяком случае, он себя этим успокаивал. 

Какое-то время экран оставался чёрным, а потом слегка посветлел. Александр приготовился к тому, что сейчас на нём появится множество бессмысленных надписей, которые умел расшифровывать только Мэтт. Каким-то образом тот, даже не видя экран, с первых слов Александра разбирался в проблеме и говорил что-то вроде: «Нажми F1, потом Enter, и всё заработает». И главное, это всегда помогало. 

Системный блок зажужжал громче, по экрану пошли белые полосы, а Александр потянулся за телефоном, но не успел даже взять его в руку, потому что из колонок раздалось шипение, и следом, на его фоне: 

 — Камеру включи, придурок! Да поверни ты её!

Что-то мелькнуло, и в черноте проступили мутные очертания пока непонятных предметов. Тот, кто держал камеру, явно был любителем, если не сказать — дилетантом. Различить объект съёмки было не так-то просто. Какой-то длинный коридор, кажется. Впереди силуэт — не то человек, не то машина. Было очень темно, картинка дрожала. Поправив очки, Александр наклонился к монитору. 

 — Свет включите! — попросил другой голос. — Тут чернота сплошная!

Наверное, это сказал оператор. 

Ещё пошипело, и действительно, стало светлее. В объективе возник церковный алтарь. Это явно была католическая церковь, подготовленная к рождественскому богослужению. 

 — Ну как?

 — Порядок. 

Люди в кадр не попадали, и почему-то от этого было тревожно. Александр не понимал, что это за видео и как оно появилось на его компьютере, но боялся отвести от него взгляд и что-то упустить. 

Ничего не происходило. 

А потом раздался вопль. Приглушённый, отдалённый, но совершенно явно наполненный болью и страхом. Через шипение донеслось: 

 — Нет, не надо, пожалуйста, богом прошу! Я ничего не сделал!

 — Нехорошо врать на последней исповеди! Эй, посторонись. Пусти святого отца. 

Мимо оператора прошли две фигуры, мутные и тёмные, но оказавшись возле алтаря, они попали в фокус. По спине Александра прошёл холодок, когда он увидел мужчину в криво надетом белом литургическом облачении и с непокрытой головой. Мужчина трясся от ужаса, и его удерживал за плечи громила в чёрной куртке и маске. Священник или человек костюме священника, кем бы он ни был, тихо завыл, когда громила подсечкой под босые тощие ноги заставил его упасть на колени перед алтарём, но лицом к камере. 

 — Пожалуйста, я ничего не делал! — прохныкал священник. — Вы не можете! Господь покарает вас…

 — Это точно! — хохотнул грубый голос, тот же, который сначала требовал включить камеру. — А пока карает вас. Давай, прикрой камеру пока, тут будет скучно!

Дальше была монтажная склейка, мгновение черноты, и тут же — снова церковь. Только священника обвязали верёвкой прямо поверх облачения. Громилы рядом уже не было, священник остался один, напуганный, рыдающий и, кажется, беззвучно повторяющий слова молитвы. На лице у него появилась кровь и след от удара. Наверное, он сопротивлялся. 

Громила появился опять, достал из кармана коробок спичек, чиркнул — и бросил себе под ноги, на ковёр. Обошёл алтарь, уронил спичку за него. Ещё одну — на цветы слева от алтаря. 

Уже виднелся дым. Священник кричал, но Александр не слышал ни звука: кто-то выключил микрофон. Наконец, последнюю спичку громила кинул прямо перед священником, проследил, как занимается пламя на ковре — и вышел из кадра. Экран погас.