Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
Я вскочил, и попрощавшись с жизнью, рванулся в ее сторону. Маша стояла у джипа и растерянно поводила коротким иностранным автоматом из стороны в сторону. По дороге я заметил два тела. Одно из них куда-то отползало, оставляя за собой темно-красный след. Второе лежало совершенно неподвижно. Темно-серый пиджак был в небольших рваных дырках, через которые сочилась кровь.
Пока я подбегал, Маша уже залезла в машину. У самого BMW я увидел еще два тела. Одно лежало на спине с размозженной головой, другое привалилось к заднему колесу, словно отдохнуть. Вот теперь мы стали убийцами.
Я отметил, что никаких эмоций этот факт у меня не вызвал, вскочил в УАЗик, завелся, включил заднюю передачу, и на самом полном ходу, которая эта передача позволяла, выехал из собственного двора.
– Ни фига себе, – сказал я посмотрев на Машу в тапочках с помпончиками и автоматом в руках.
Маша ничего не ответила, посмотрела на автомат и осторожно опустила его стволом вниз. Через минуту мы подъехали к трассе. Метров за 50 до нее я остановился.
– Надо брать такси.
Я засунул автомат Маши под сиденье, а свой под китель. Потом, подумав, протер тряпками все, чего я и Маша могли коснуться в УАЗике руками. Включая дверные ручки снаружи. Мы вылезли, дошли до трассы и вскоре уже сидели в десятке какого-то частника, двигаясь в сторону Жуковского.
В машине Маша заплакала. Без единого звука. Я обнял ее и понял, что вытирать слезы мне нечем. Тогда я начал их сцеловывать. Шофер, был уверен, что девушка провожает своего солдата с побывки обратно на чеченский фронт. Наверно, не обратил внимание, что я сильно старше призывного возраста. А может, принял за контрактника. Он сидел, уперевшись в руль руками и не оборачивался, боясь нас смутить.
За час дороги Маша почти успокоилась. Я чувствовал себя каким-то оглушенным. Мы въехали в Жуковский. Я тихим голосом указывал шоферу дорогу до аэродрома. Немного поплутав, мы вскоре подъехали к КПП. Не вылезая, я назвал караульному имя майора Козлова. Часовой, не проверил ничего, открыл ворота и мы въехали на территорию аэродрома. Когда мы доехали до здания штаба, Маша вытащила из сумочки деньги и передала их мне. Я расплатился, и мы отпустили шофера. Надо было срочно приходить в себя, о чем я и сказал Маше. Маша вздохнула, кивнула и чуть-чуть попудрилась.
* * *
– Ребята! Да на вас лица нет! – приветствовал нас майор Козлов.
– А что на нас есть? – устало спросила Маша, глядя на тапочки с помпончиками.
– Ромео! А где тачка, пушка? – Козлов посмотрел на меня с явным недоумением.
– Пушка тут. Но лучше ее выкинуть.
Я, морщась, вытащил Калашников из под кителя, повесил его на шею и зачем-то обнюхал ствол.
– Понятно. А тачка?
– Тачку махнул, не глядя.
– На Джульетту?
– Нет. На ваши бабки.
– Но бабки-то привез?
– Да.
– Ну и отлично! А это казенное говно не к нам приписано. Не с нас и спросят. Главное, что все живы-здоровы.
– Не все, – задумчиво сказал я.
– Что не все? Бабки не все?!
– Нет. Бабки все.
– Ну вот. Зачем пугать-то?
– Знаешь, – медленно произнес я, вытирая рукой совершенно сухой лоб. – Я ведь и сам испугался.
– Ладно, ребята. Вы давно не виделись. Вам надо пообщаться. Или вы торопитесь?
Мне понравился ход мысли Шурика.
– Надо, – сказал я, понадеявшись, что в моем голосе прозвучало достаточно благодарных интонаций. Мы не торопимся. А когда ты улетаешь обратно?
– Через пару часов. Но я лечу в Казань. Если хотите со мной – свистните. Вот ключи. Идите в комнату отдыха на втором этаже. И отдыхайте.
– Мы хотим лететь в Казань, – сказал я. – И свистим. Спасибо.
Мы поднялись на второй этаж.
– Вот, сказал я, закрывая дверь на ключ. Наконец-то мы одни.
– Смешно, – сказала Маша. – Но давай чуть попозже. А то я еще в себя не пришла.
– Маша, – сказал я.
– Да, – сказала Маша. – С автоматом на шее мне еще никто трахаться не предлагал. Это предложение, от которого трудно отказаться. Проверь дверь. И сними автомат.
– Руки вверх, – сказал я и снял с нее бежевую блузку. – Кругом! – И я расстегнул лифчик. Затем я расстегнул свой китель, снял его и заботливо расстелил на полу.
– Ну что, ложись? Здесь, кстати, очень тепло.
И я с беспокойством посмотрел на нее. Маша была девушка с характером.
– Военно-полевой роман, – сказала Маша, чуть поджав губы, и осторожно легла на гимнастерку.
Я медленно расстегнул ее джинсы, а потом с усилием их стянул.
– От тебя пахнет чем-то кисло-горьким. Порохом что ли?
– Да. Кровь, пот, машинное масло. Помнишь был журнал с таким названием. КПМ.
– Помню. Не ложись. Включи какую-нибудь музыку. Хоть телевизор. И проверь, закрыта ли дверь!
Я включил телевизор. Трахаться под новости не хотелось. Я пощелкал. Ловилось только два канала. Я поискал вокруг и увидел видеокассету.
– О, – сказал я. – Будем любить друг друга под классику.
– Моцарт?
– Эммануэль. Старый солдатский фильм.
– Хорошо, дорогой! Ставь Эммануэль и учти. Я смотрела этот фильм. Я знаю, что в любви должен быть третий. Но пусть им будет не Калашников. Убери его подальше.
Я вставил кассету и подошел к Маше. Посмотрел сверху. Красивая женщина. Загорелое тело. Пепельные волосы. Подрагивающие соски. Лежит на гимнастерке. На полу. С ума сойти. Я аккуратно отодвинул автомат и лег рядом.
Melodie d’amour chantait le coeur d’Emmanuelle
Qui bat coeur a corps perdu
Melodie d’amour chantait le corps d’Emmanuelle
Qui vit corps a coeur blessu [68]
Я провел рукой по трусикам. Потом еще раз. Какое-то сочетание вдохновения и страха. Я был готов зарыдать как слабонервная девушка на первом причастии.
Tu est si belle,
Emmanuelle;
Cherches le coeur,
trouve les pleurs;
Cherche toujours,
cherche plus loin;
Viendra l’amour
sur ton chemin. [69]
Еще через несколько минут я перестал сдерживаться. Я целовал ее между грудей, ее соски и шею. Потом я услышал: «Ну давай же, солдат!». Я, немного запутавшись, снял штаны и положил Машу на бок. Чтоб не придавить ее своим телом к жестокому полу.
– Господи, – сказал я. – Господи!
– Давай, – сказала Маша. – Давай!
Обычно во время секса мою голову не покидают какие-то мысли. Иногда отвлеченные. Иногда очень конкретные. Иногда для усиления возбуждения я осознанно стараюсь что-нибудь представить. Вообразить. Но в этот раз мыслей не было. Меня переполнили естественные, природные ощущения. В какой-то библейской ветхозаветной чистоте и силе.
И призвали Ревекку, и сказали ей: пойдешь ли с этим человеком? Она сказала: пойду. И благословили Ревекку, и сказали ей: сестра наша! да родятся от тебя тысячи тысяч, и да владеет потомство твое жилищами врагов твоих.
Маша почти не стонала. Только дышала чуть резче обычного. И если души существуют, то ее в это время была высоко. И недалеко от моей.
О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные.
О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! И ложе у нас – зелень;
Кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы.
– Я хочу так, – сказала она и перевернулась на живот. Маша кончила уже несколько раз судя по вздрагиваниям и изменениям дыхания. А я еще держался. Мне казалось, что вот так и выглядит дзенское не-сознание. Вроде бы сознание есть. И этот раз я запомню на всю жизнь. И я понимаю, что я его запомню.
