Тайна Иеронима Босха - Демпф Петер

Грит торопливым жестом прервала его, схватила за руку и потащила к картине.

— Михаэль, для художника-мужчины на картине слишком много женских тел, значение которых непонятно.

В Кайе мгновенно проснулось любопытство.

— Ты должен мне кое-что объяснить. Видишь мужскую и женскую части картины?

Мысли Кайе перепутались. Чего она добивается?

— Соберем все воедино, — продолжала Грит. — Бог-Отец был отодвинут в сторону еще в процессе творения, и он восседает на троне на самом краю картины. А мир содержит женские округлые формы повсюду. На створке «Земной рай» Иисус касается Евы и отворачивается от Адама. Она кокетничает, но не покоряется. В центре группа женщин, которым нашептывают о секретах любви.

Неожиданно Кайе вспомнил рассказ патера Берле — сцену службы адамитов, в которой объяснялась средняя часть триптиха. И там тема любви была на первом плане.

— Кроме того, женщины стоят в центре картины. Никто, кроме них, не купается в пруду. А если мы посмотрим на сцену ада, там женщин почти нет или…

Кайе словно впадал в транс. Он пристально вглядывался в картину, его переполняли странные предчувствия. Значит, Небриха действительно обнаружил знак Венеры. И значит, Грит знает об этих взаимосвязях или хочет возбудить его любопытство.

— …они изображены там неверными монахинями или блудницами. Они попали под влияние мужчин и потеряли свою женственность. Все остальные — мужчины. При этом надо помнить, что по средневековым представлениям ад должен быть переполнен женщинами. Только в 1475 году признали существование у женщин души, которое католическая церковь раньше категорически отрицала.

Кайе смотрел на Грит со стороны, пытаясь прочесть по ее лицу, чего на самом деле она хочет.

— И все же, Михаэль! Патер Берле до сих пор покушался на картины, связанные с женщинами, воспевающими любовь и эротизм. Какое послание заключено в этой картине, мы не знаем.

— Если оно вообще есть.

— Хорошо, мы не знаем этого мнимого послания. Но если речь идет лишь о женщинах, Берле не отступится от желания уничтожить картину. Он снова придет сюда, я уверена.

— Почему?

— Он болен, Михаэль, психически болен. Я долгие годы работала с такими пациентами и как женщина чувствовала ненависть к себе. Он действительно считает себя патером Берле. Одному Богу известно, почему он взял это имя. Ведь он испанец и мог бы здесь, в Испании, зваться, к примеру, Торквемадой. Звучало бы логичнее.

Кайе лихорадочно гадал, как выяснить истинные намерения Грит.

— Я хотел у тебя кое-что спросить. Ты рассказывала о группе мудрецов. Ты действительно веришь в ее существование? Такую группу людей нельзя не заметить.

Грит выпустила руку реставратора и пристально посмотрела на него. Затем медленно обошла вокруг собеседника.

— А знаешь, Михаэль, что передать информацию в будущее почти невозможно? То, что пытаются сделать сейчас, сохраняя данные для будущего, — напрасный труд. Пройдет время, и никто уже не сможет прочесть эти данные. Потому что компьютерная техника будет развиваться и дальше, банки данных устареют или будут уничтожены. Или информационный поток разрастется так, что для расшифровки потребуются легионы специалистов. Нельзя дать прогноз даже на пятьдесят лет вперед.

— Проблема в первую очередь для историков.

Грит посмотрела на картину и повернулась спиной к Кайе. Ее плечи и часть спины были открыты. Кайе обратил внимание, что кожа на позвоночнике темнее, чем в других местах.

— Проблема, обычная для всех. Мы знаем о жизни наших родителей, а о дедах и прадедах не имеем ни малейшего представления. Истории отдельных государств умирают медленнее, поскольку существуют архивы, но все равно умирают. А что остается? Неясные высказывания, анекдоты, на основе которых мы можем воссоздать более или менее ясную картину.

— Разве это не наше право — забывать?

Грит резко обернулась и обожгла Кайе взглядом. Глаза ее заблестели.

— Как далеко назад мы можем оглянуться? На две тысячи лет?

Кайе прокашлялся:

— На десять тысяч. Когда возникла письменность.

Грит Вандерверф кивнула и опустила глаза, будто хотела смирить свой гнев.

— А что было прежде? Что мы знаем об этом? Прошли миллионы лет, пока мы, люди, не осознали себя и не обрели свой язык. Может, уже тогда существовала потребность вырваться из настоящего и узнать о прошлом. Миллиона лет достаточно, чтобы изучить циклы этого мира и собрать знание о нем. Что, если какая-то группа людей была избрана еще тогда, чтобы сообщить, как развивалось человечество?

Она говорила тихо, быстро и как-то навязчиво, так что по спине реставратора побежали мурашки. Грит по-прежнему смотрела вниз, будто читала рукопись.

— Разве в Библии не говорится: сообщалось… написано… Ты не думал, кто сообщал, кто написал? Долгое время все передавалось из уст в уста, пока не изобрели буквы, чтобы все записать. Одна традиция сменила другую. Письменные зарисовки овладели мыслью. Эти зарисовки существуют. И наша картина — одна из них.

Кайе почувствовал, что вспотел.

— А почему ее не прочли и не объяснили раньше?

Грит покачала головой:

— Потому что церкви удалось сделать то, чего раньше в таком масштабе не происходило — истребить избранных. За два века инквизиция вытравила то, что собиралось тысячелетиями.

— По-твоему, есть тайный союз, который из века в век, из года в год передает свое знание и знание это скрыто в триптихе?

— Прежде об этом не думали. Картину считали необычной, но безобидной. С тех пор как патер Берле обнаружил рукопись…

Кайе кивнул:

— Он решил, что должен вмешаться… Звучит убедительно. И все же, Грит, это фантазии. Если бы Берле не совершил покушение, мнимое послание осталось бы скрытым под слоем краски до скончания века.

— Или пока где-то не всплыла бы рукопись Петрониуса Ориса. Ты знаешь, что архивы Ватикана собираются открыть? Если там найдется что-либо, указывающее на послание адамитов, у фанатиков возникнет потребность в действиях.

— Но та битва давно прошла. Кому может угрожать картина, если она предсказывает конец патриархата или церкви?

В глазах Грит вспыхнуло что-то, однако она сразу же овладела собой.

— Подумай, если послание существует, то Берле должен уничтожить его. Он в это верит.

— А ты откуда все это знаешь, моя маленькая адамитка?

Грит Вандерверф открыто посмотрела ему в глаза:

— Хорошо. Все не так таинственно, как ты, вероятно, думаешь. Существует достаточно женщин, которые верят в самые загадочные вещи, и считают себя ведьмами, и занимаются черной магией. Я встречала таких в первые годы учебы. Очень увлекательно, сам можешь представить. Особенно когда ты — а мне было двадцать — живешь в мире, полностью контролируемом мужчинами, и ищешь пути защитить себя от них. Одна женщина сказала мне, что ключ к решению наших проблем скрыт в некоей картине. Я давно забыла об этом, но когда мне поручили опеку над патером Берле, мне стало ясно как дважды два, почему он так ненавидит «Сад наслаждений».

В этот момент по радио раздался сигнал. Кайе отвернулся, нажал кнопку и закрыл рукой второе ухо. Грит что-то сказала ему, однако реставратор ничего не расслышал.

— Сеньор Кайе, пришел комиссар, но…

Связь прервалась.

— Охрана, ответьте, алло?

Неожиданно что-то зашумело, и в наушнике снова послышался голос:

— Все в порядке, мы проверили его. У нас были помехи.

Кайе успокоился. Он спрятал устройство в карман и хотел последовать за Грит, которая уже вышла из мастерской. Реставратор бросил последний взгляд на картину. Целая и невредимая, она сверкала яркими красками в центре мастерской.

Может, Грит пошла в его кабинет? Нужно встретить комиссара. Кайе позвонил охране на входе и сообщил, что направляется к себе в кабинет, чтобы поговорить с комиссаром Риверой. Затем вышел из мастерской, преследуемый запахом духов Грит.

III

Кайе устремился вниз по лестнице к реставрационным мастерским. Грит и комиссара Риверу в своем кабинете он не застал. Когда Кайе повернул в проход, ведущий к мастерской, у него едва не остановилось сердце. Как реставратор и предполагал, охраны у дверей не оказалось. Кайе ускорил шаг. Когда он распахнул дверь, лицо его горело.