Снежная смерть - Обер Брижит

15

Кто-то хватается за мое кресло. Это Иветт, она плачет, ее горячие слезы капают на мои холодные руки. Мне бы очень хотелось расплакаться. Освободиться от наступающего ледника, неумолимо заполняющего мои вены и легкие.

— Простите меня, — говорит она, непрерывно сморкаясь, — но он начал резать мне ляжку насадкой для бетона. Мне так жалко этого бедного мальчика, я не хотела кричать… Но я не смогла… Он придвигал дрель все ближе к моему животу, и…

Это я виновата. Это я выстрелила.

Я слышу, как стучит зубами Жюстина, она совсем раздета.

— Возьмите мою кофту, — говорит ей Иветт, — вы меньше меня, она вас укроет.

Рядом со мной Бернар, он дышит слишком громко, он тучный, и его эмфизема при стрессе усиливается. Он бормочет: «Ночью надо спать. Шоколад вреден для зубов», как будто повторяет мантры.

— Как же ты иногда противен, бедный мой Бернар, — шепчет ему Франсина. — Мне понятно, почему от тебя все отказались.

— Мне надо мыть руки. А семья — это навсегда!

— Ох, заткнись! — огрызается Мартина. — Давай иди! Как подумаю, что мне столько времени пришлось возиться с этой жирной свиньей! Побыстрее бы Господь прибрал его!

— Господь любит блаженных! — смеется Мерканти.

— Господу нравится иметь их рядом с собой, наверху, он собирает их, как Отец непоседливых детей, — елейным тоном отвечает она.

Мерканти ржет. Мартина бормочет сквозь зубы: «Нечестивец!». Если существует жизнь после смерти, надеюсь, что в ней я увижу, как ты подходишь к Святому Петру, лживая твоя глотка. Увижу, как он низвергнет тебя в адскую бездну.

На какое-то мгновение меня пронзает мысль, что, может быть, именно жестокие люди и угодны Господу, а в аду окажусь я сама.

Доказательство: я и так уже в аду.

Они выпихивают нас в ночь и холод, подгоняя ударами, потому что мы двигаемся слишком медленно. Бьют рукояткой пистолета, ногами. К ударам привыкаешь. Эта ночь достаточно красива, чтобы умереть? Буря улеглась. Наверное, на небе звезды.

Они спорят, в каком виде следует расположить наши тела на снегу. Надо ли нас раздеть? Надо ли оставить нас умирать от холода, или убить, а потом закопать в снег, словно мы погибли под лавиной?

— Все-таки пожар в доме — это было бы лучше! — ноет Кристиан.

— Говорят тебе, это уже было! — огрызается Летиция. — Ты и впрямь недоумок!

— Никогда не говори так! Ясно?

— Недоумок!

— Сука, вот я тебе переломаю эти ходунки!

— Стоп! — орет Ян.

Но его никто не слушает.

Рядом со мной Бернар безостановочно что-то бормочет. Быстрее, блокнот.

— «Спасайтесь, они всех нас убьют!» — вполголоса читает Иветт. — Я вас не оставлю!

— Мне надо помыть руки, — говорит Бернар, — когда воды в бочке нет, надо ее наполнить.

— «Пусть Бернар уйдет!» — читает она дальше напряженным голосом. — Да, тебе надо уйти, уходи, быстро! Иди прямо в деревню! Беги!

— Я грязный, — говорит Бернар. — Я такой грязный, мне надо в ванную. В минуте шестьдесят секунд.

Он уходит! Он уходит! Только бы они не заметили! Кто-то натыкается на меня, рука шарит по моим коленям.

— Ах, это вы, — говорит Жюстина. — Легионы тьмы объединились, они рычат, словно закованные в цепи титаны. Вся эта область будет во власти Зла!

— Надо помолиться, — предлагает Иветт. — Отче наш, иже еси на небеси…

Ужас насущный даждь нам днесь…

— Да святится имя твое, да придет царствие твое…

Царствие Зверя, вот что придет к нам. Жюстина присоединяется к Иветт. Потом вступает мадам Реймон, и когда она произносит «и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим», ее акцент уже не кажется мне таким забавным.

Слышу, как прыскает от смеха Летиция.

— Вот уж точно, как овцы, блеют!

А Мартина восхищается:

— В самые трудные моменты жизни люди чувствуют себя ближе всего к Господу!

— Где жирный? — спрашивает Кристиан.

Нажимаю на кнопку, и кресло делает рывок вперед.

— Эй ты, спокойно! — кричит он. — Она меня чуть не повалила! — говорит он в сторону, а потом повторяет: — Где жирный?

Еще один рывок вперед, меня бьют прямо в лицо, чувствую, как нос сплющивается от удара, из глаз брызжут слезы.

— Тихо, тебе сказали! — рявкает Ян.

— Подожди, сейчас я ее угомоню, — бурчит Мерканти, приподнимая меня.

Пытаюсь отбиваться, но это ничего не дает, он кидает меня в снег, хихикая, ложится на меня, только бы Бернар ушел подальше, из носа течет кровь, заливает мне рот, я захлебываюсь, я… Слышу, как кричат Жюстина, Иветт и мадам Реймон, Мерканти что-то ворчит надо мной, я уже не здесь, мыслями я далеко, гремят выстрелы, с каждым из них к горлу подступает тошнота, мне остается только радоваться тому, что я слышу их крики, жалобные крики ужаса, означающие, что они живы. «Эй, эй!» — кричит Кристиан, наверное, они забавляются тем, что заставляют их бегать по снегу, краткое ощущение боли где-то внутри меня, поворачиваю голову, чтобы не чувствовать это пахнущее тухлятиной дыхание, Мерканти поднимается с довольным ржанием, поднимает меня, говорит: «Ну, счастлива?», швыряет меня в кресло. Мне наплевать!

Мой блокнот. Не сдаваться. Никогда не сдаваться.

«В чем смысл всех, — я сморкаюсь, резко вытираю нос, — этих убийств? Я думала, что Леонар убивает, чтобы получить наследство. На самом деле это несчастный идиот».

Протягиваю листок перед собой. Кристиан, запинаясь, читает вслух:

— Э, да она нас оскорбляет!

— Вовсе нет, она права! — говорит Мартина. — К чему вся эта мясорубка?

— Ну, если это убийца, это нормально, чтобы он убивал! — кричит Кристиан.

— Но не кого попало, дебил! — осаживает его Летиция.

— Ах ты! Я тебя предупреждал!

Звук пощечины, способной свалить быка. Летиция издает пронзительный вопль. После которого следует выстрел. Один-единственный. Сухой. Его эхо долго звучит в маленьком дворике. Уже такой знакомый запах сгоревшего пороха! Кристиан кричит от боли, и этот крик все усиливается, словно сирена.

— Ты что, больная? — рычит Ян. — Ты видела, что натворила? Кристиан! Кристиан! Она разнесла ему колено!

— Мне больно! — визжит Кристиан. — Ой, как мне больно!

— Надо успокоиться, — примиряющим тоном школьной учительницы говорит Франсина. — Надо успокоиться. Кристиан, перестань кричать, пожалуйста! Крик, как ты мог заметить, никогда еще не облегчал боль.

— Будет знать, как бить даму! — восклицает Летиция.

— Сучка! — орет Кристиан.

— Хватит вам! — кричит Мартина.

Совсем рядом со мной Иветт, Жюстина, мадам Реймон, они дрожат, они до смерти испуганы, я ловлю руку Жюстины, Иветт шепчет мне: «Надеюсь, они перебьют друг друга». Есть такой шанс. Но что до нас, нам надо воспользоваться собственными шансами. Я продвигаю кресло вперед, совсем чуточку. Слава Богу, Иветт понимает мое намерение и поворачивает меня в нужную сторону. Мы перемещаемся сантиметр за сантиметром, волоча за собой, как хвост, сморкающуюся Жюстину.

«Готические психопаты» орут друг на друга, с жаром обсуждая свои психо-артистические теории, а Кристиан скулит, как раненое животное.

— Основной вопрос — это мотивация! — вопит Ян. — Мотивация, мать ее!

— Логика — это императив нормы! — парирует Франсина. — Да здравствует анархистское искусство! Долой диктатуру разума!

— Вы самые настоящие дилетанты, — сокрушается Мерканти, — любители чертовы! Чтобы творить искусство, нужны не теории, а яйца!

— Ведь нашей целью было поли-экспрессивное произведение! — провозглашает Летиция.

И некоторое время они спорят. Мне вдруг вспоминаются занятия в университете: «В объединении злоумышленников извращенцы слишком часто находят помощь и конкуренцию, которые расширяют поле их деятельности и усиливают причиняемый ими вред». Закрытый клуб кровавых убийц.

Франсина ходит взад и вперед, декламируя обрывки фраз:

— Наши дорогие постояльцы… еще немного чаю… Вкусная еда так дорога, моя дорогая, что нам будет дороже…