Черное сердце - ван Ластбадер Эрик

– А что ты скажешь о своем приятеле Киме? Он – вьетнамец, был на войне, мастер пыток.

– Это не Ким, – даже не задумываясь, возразил Трейси. – Во-первых, это он втянул меня в расследование, – Трейси не имел права рассказывать Туэйту подробности о работе Фонда, поскольку внутри страны у фонда не было никакого юридического статуса. – Во-вторых, избиение – это не его стиль. Он предпочитает более чистую работу. К тому же он почти не разбирается в электронике. А «клоп» сделан мастером. У меня ощущение, что я на правильном пути: Джон был отравлен именно таким способом.

– Ты не возражаешь, если я пока, ну... не поверю на слово? Давай сначала послушаем, что скажет твой отец.

– Справедливо, – Трейси слегка расслабился.

Туэйт встал.

– Мне пора в участок. Сегодня полно работы. Благодарю тебя за гостеприимство, но где трое – там толпа. Сегодня я сниму номер в гостинице, счет оплатит моя страховая компания. Я тебе сообщу, где, – он взял измятый пиджак. – К тому же у тебя есть мой рабочий номер.

Он пристально посмотрел на Трейси, потом, преодолев колебания, все же сказал:

– Ты знаешь, а ты классный парень. И когда я увидел тебя в действии... я даже обрадовался, что мы тогда не подрались. Ты такое можешь! Я такого никогда не видел, и вряд ли когда увижу.

– Меня этому учили, – просто ответил Трейси. – И я пользуюсь этой наукой только тогда, когда есть крайняя необходимость. Когда требуется выжить.

Туэйт покачал головой, хитро подмигнул:

– Ну-ну! На мой взгляд, ты «выживаешь» слишком даже хорошо, – он скомкал галстук, сунул его в карман пиджака. – И вряд ли мог добиться таких успехов, если бы на самом деле это тебе не нравилось.

Лицо Трейси подернулось тенью. Свет лился сзади, и Туэйту показалось, что Трейси даже стал как-то выше ростом – или Трейси нарочно создал такую иллюзию?

Что же касается Трейси, то он вспоминал один разговор с Хируге. «Кокоро, – сказал тогда сэнсей, – суть всего сущего. Проникнуть в нее и выжить – вот единственно доступный человеку акт героизма».

– Ты просто спятил, – ответил Трейси.

– Вполне возможно, – ухмыльнулся Туэйт.

Июль 1967 года – август 1968 года

Баран, Камбоджа

По возвращении из Ангкор Тома Сока и его подразделение ждал сюрприз: в лагере появился новый человек. Но не новый солдат. Человек был немолод, к тому же даже не кхмер.

Весь день новичок бродил по лагерю, и солдаты терялись в догадках. Сам, похоже, знал, кто это такой, но когда Сок спросил брата о новеньком, тот улыбнулся и сказал:

– Подожди до вечера. Тогда вы все узнаете, я не хочу портить вам сюрприз.

После ужина товарищ Серей – тот самый офицер, который когда-то испытывал Сока, – созвал всех в кружок и, как Сам и предсказывал, представил новенького. Он оказался японцем. "Это – мит Мурано, – объявил Серей. – Он учитель, проделавший долгий путь, чтобы помочь нам в борьбе за новую Кампучию. Внимательно прислушивайтесь к нему и выполняйте все его указания столь же беспрекословно, как выполняете приказы «Ангки».

Это был кряжистый человек с жесткими как проволока волосами и тяжелым, будто высеченным из гранита, лицом. Как потом понял Сок, лицо это просто не могло улыбаться. А одобрение свое он выражал странной гримасой: обнажал зубы, оскал этот напоминал оскал мертвеца.

Глаза у него были странные – веки захлопывались как у ящерицы. И он смотрел на каждого так внимательно, будто в данный момент для него ничего не существовало, а порой радужная оболочка словно подергивалась каким-то беловатым налетом: эти глаза пугали, будто на тебя смотрел пришелец из иных миров.

Сок однажды набрался смелости и спросил у Мурано, отчего у него так изменяется взгляд, когда он смотрит на ученика.

Японец сложил руки на груди и глянул на Сока: в этот миг глаза его словно заволокло какой-то молочной пеленой.

Сок вздрогнул. Ему показалось, будто в душу, в сердце его проникло что-то неумолимое, страшное. Это нечто вползло в него, как холодный, отвратительный змей, и лишь невероятным усилием воли ему удалось стряхнуть с себя это ощущение.

А потом глаза Мурано стали такими, как обычно – черными.

– Вот теперь ты знаешь, – мягко произнес Мурано. – Я вместе с вами вступаю в поединок. Когда мы сражаемся, я сливаюсь с вашим телом, вашим разумом, вашими рефлексами, с вашей животной сутью. «Кокоро».

Поначалу Сок этого не понимал, но со временем знание наполняло его, как наполняют реки в сезон дождей пересохшее русло. Постороннему же могло показаться, что Мурано дает своим ученикам лишь уроки физической агрессивности.

Но ничто не могло быть дальше от правды, и позже Сок понял, что это впечатление – на благо, лучше не просвещать противников, пусть так и думают.

– Это состояние не имеет ничего общего с физическим состоянием, – объяснил ему как-то Мурано. Он говорил по-французски с акцентом, кхмерского он не знал. – Но это и не духовное состояние: подобное разделение искусственно, человек создал его для своего удобства. Справиться с тем или иным состоянием по отдельности нетрудно, трудно постичь их целостность, постичь истину.

Он вытянул правую руку и сжал кулак.

– Подойди, – приказал он, – и попробуй отвести мою руку.

Сок старался изо всех сил, но рука Мурано не сдвинулась ни на миллиметр.

– Вот так-то, – сказал Мурано. – Если я скажу, что я сильнее тебя, это будет правдой. Но если я скажу, что ты не можешь справиться со мною только потому, что я использую силу своих мускулов, это будет неправдой. Можешь ты мне объяснить, в чем разница?

Сок честно признался, что не может.

– В бою, – продолжал Мурано, – человек превращается в единое целое. Но это – не внутреннее состояние. Истина слишком необъятна, поэтому слушай меня внимательно. Если ты это поймешь, ты справишься и со всем остальным, с более высокими ступенями постижения.

Если ты смотришь на противника и думаешь: «Вот сейчас я сделаю рукой это», – считай, ты уже побежден. Существует нечто, именуемое реактивной агрессивностью. Она есть в каждом человеческом существе, но суть ее не изучена и не понята до конца, – Мурано поднял палец, призывая к вниманию. – Вот, например, ты ведешь автомобиль. Автомобиль получает удар, начинает вертеться на месте, затем переворачивается, – палец Мурано очертил в воздухе несколько кругов. – Машина взрывается, она объята пламенем, ситуация становится критической. И мозг оценивает ее посредством ощущений, выносит суждение и соответственным образом реагирует.

Твоя рука ударяет в дверцу с такой силой, что металлические пружины отпускают замок и ты выпрыгиваешь. Происходит ли это потому, что у тебя – необыкновенно сильные мышцы, тело культуриста? Или потому, что ты тщательно продумал путь к спасению? Нет, – Мурано покачал головой, – Тебе удалось выбить дверь, потому что твой организм почувствовал опасность, смертельную опасность. Нечто примитивное, глубинное продиктовало тебе то самое спасительное движение. Твое существо обрело невероятную для тебя силу, источник которой – стремление к выживанию. И это – реальность. Такое случается каждый день. Вот что называется реактивной агрессивностью, и человек вполне может научиться пользоваться этой силой по собственному желанию.

Это и есть кокоро. И верь мне, когда я говорю, что больше никто в мире не сможет научить тебя этому методу борьбы. Ты можешь научиться многим методам от многих сэнсеев – это хорошо. Ты молод, а я поощряю в молодых стремление к экспериментам.

Но сам дух: убивающий дух – он здесь. Я прошу тебя только о безраздельном внимании. Остальному научит тебя время. Но слепой вере в этой науке места нет. Ты смотришь, ты слышишь, ты чувствуешь. И ты учишься. Это единственный способ, которым можно постичь кокоро...

А теперь начнем.

Вряд ли стоит говорить, что с этого момента жизнь Сока изменилась полностью. С ним произошла метаморфоза. Он нашел в себе – или, точнее, Мурано помог ему обнаружить – свое животное начало. Оно было агрессивным, жестоким, и как, ему казалось на первых порах, пугающе примитивным. Поначалу он ощущал его биение в себе, его трясло, как в лихорадке. Как будто выпустили из клетки огромного льва. Он чувствовал его запах, он почти физически его ощущал.