Навлекая беду - Скоттолайн (Скоттолини) Лайза (Лиза)

— Вынуть из папки все документы и отдать их другому. Думаю, они обратятся к Эпштейну. Берегись! Он юрист хоть куда!

Энн прикусила губу.

— Могу я чем-нибудь помочь, или все испорчено безнадежно?

— Ты ничего не портила. Я все сделал собственными руками. По правде говоря, мне надо было зализать свои раны после увольнения, а потом я поговорил бы с Бет наедине. Теперь же все в порядке. Билл тоже был моим клиентом и всегда выступал от имени Бет. Единственная, о ком я беспокоюсь, — ты. Бенни звонила мне домой, рассказывала, как ты от них улизнула. Она тебя ищет. Приходила на твою улицу, но там была вечеринка, и какой-то старичок ее не пустил. Даже Мэри с Джуди не смогли его умаслить.

Энн улыбнулась. Коповски пленных не берет.

— Бенни даже копам звонила. Чтобы они тоже тебя искали. Ты сейчас где? Тебе нельзя оставаться одной. Саторно все еще на свободе. Я хочу видеть тебя… Хочу быть рядом…

Нет, этого Энн допустить не могла. В ее кошмар и так вовлечено немало людей.

— Мэт, у меня все прекрасно! И не надо держать меня за руку!

С обеих сторон потоком шли люди. Все спешили на салют и махали ей на прощание.

— Этот парень — убийца, — говорил Мэт. — Возможно, он преследует тебя прямо сейчас. Где ты находишься? Я слышу голоса.

— Я в такси и еду к тебе домой. Поэтому оставайся там и жди меня. — Это она хорошо придумала. Мэт будет сидеть на месте, пока Энн не поймает Кевина. — Мне пора. Слышишь сигнал? Аккумулятор садится…

— Не слышу я никакого сигнала! Сдается мне, ты опять собралась что-нибудь учудить… Бенни сказала, что у тебя есть пистолет. Это правда?

— Нет, что ты! «Пушки» такие страшные! И стреляют сами, без предупреждения. Или ты забыл? Опять сигнал! Приду, как только смогу. Тут такие пробки! Жди!

Энн нажала «отбой», а на экране появилось очередное сообщение: «ВЫ НЕ ОТВЕТИЛИ НА ОДИН ЗВОНОК». Наверное, опять Бенни. Она может догадаться, где Энн. Последние два раза Росато звонила со своего мобильного, а мобильная Бенни — нешуточная угроза ее планам. Энн набрала номер «голосовой почты» и стала слушать. Оказалось, это вовсе не Бенни, а Гил.

— Энн, мне так неловко за прошлый вечер… — Язык у него заплетался, в голосе слышались слезы. — Зря я тогда, знаешь… Джэми меня выгнала… А может, встретимся вечерком? Ну, там… Пообщаемся… Ни фига себе! Ты глянь! Я в баре на углу Шестнадцатой улицы и Паркуэй, ты о нем знаешь, и я вижу тебя по телевизору! Какая ты!.. Мне нравится твоя…

Энн стало противно, и она удалила сообщение. Этого еще не хватало! Гил всего в пяти кварталах и, конечно, видел транспарант с «супербутербродом». Остается лишь надеяться, что он не полезет к ней. Энн выключила телефон и сунула его в карман. Небо становилось все темнее. Солнце уже скрылось за кленами, плоскими крышами и кольцеобразными антеннами. Его меркнущие лучи заливали небо ярко-оранжевым. Пора.

Энн затянула пакет веревкой и положила его к остальным, у входа в переулок. Естественно, она сразу вспомнила, как бегала по этому переулку в цилиндре Дяди Сэма. Как это было давно… Энн пошла к Паркуэй, но у своего дома задержалась. На крыльце по-прежнему лежали цветы. Она знала о том, что за дверью. Вспомнила о забрызганной кровью прихожей. Какая грязная штука — убийство. Удушливый запах смерти… Здесь умерла Уилла. И ее губителя ждет возмездие. Энн склонила голову, скользнув в тень.

Она присоединилась к толпе, двигавшейся к Паркуэй, и приглядывалась на ходу к людям, воскрешая в памяти внешность Кевина. Темные волосы, форма головы — Энн старалась не пропустить ни малейшего признака, промелькни хоть что-то похожее. Во что он будет одет? Бог его знает. Во что-нибудь неприметное. Энн оглянулась вокруг. Человек триста были в футболках под американский флаг. Она стремительно шла мимо, стараясь замечать как можно больше. Ни один из прохожих не был Кевином.

Энн не вынимала руку из кармана с «береттой». Так ей было спокойнее. Толпа приближалась к Паркуэй. Барьеры исчезли. Восемь полос вели будто прямо в умытый небосклон — во что-то смутно-розовое, аквамариновое, прозрачно-аметистовое. Сумерки опустились как-то вдруг, и в них неожиданно вспыхивали яркие пятна: огонек чьей-то сигареты, ярко-розовый неоновый браслет на детской руке, озерцо белого света от фонарика, прихваченного из дому благоразумной пожилой парой.

Геометрические контуры города светились в честь праздника красным, белым и синим. На крыше одного из зданий — вывеска из бегущих по кругу огней: «С ЧЕТВЕРТЫМ ИЮЛЯ!» В ночном воздухе слышались болтовня, смех, детский плач; ветерок пах средством от комаров и местным пивом. Художественный музей был справа от Энн — огромное здание в греческом стиле, обычно купающееся в янтарном свете прожекторов. А своей теперешней кричащей расцветкой оно было обязано красно-бело-синим лазерам; они не переставая шарили по небу. Огромную лестницу, по которой карабкался Сильвестр Сталлоне в «Рокки», скрывали леса, металлическая сцена и стойки освещения. Там работала «разогревочная» группа. Из развешанных на деревьях громкоговорителей доносился скрежет гитар.

Энн взглянула на часы. Ровно восемь. Уже почти стемнело. Она опаздывала. Проходя площадку для игры в тибол, Энн ускорила шаг. Площадку сплошь покрывали одеяла и шезлонги. Население Филадельфии нетерпеливо ждало салюта. Энн прокладывала путь среди уличных торговцев, предлагавших газированную воду, хот-доги, сладкую вату и трубочки. Желавшие заполучить на ужин супербутерброд уже повалили через улицу к шатру. Из громкоговорителей неслось соло ударника. В ночном воздухе стоял грохот.

Она не без труда пересекла улицу. Толпа начала прогонять группу со сцены, требуя продолжения праздника. Пришла пора читать Декларацию. И миллион людей дожидались салюта. Пробраться сквозь эту тесно стоящую кучу народа было почти невозможно. Энн, не отпуская лежавшую в кармане «беретту», протискивалась мимо потных спин и плеч, стремясь к «овалу Икинса» — к пространству перед Художественным музеем, состоявшему из газонов, садов и фонтанов.

Чтение Декларации независимости началось. Даже простоватый говорок рэп-звезды не сделал эти слова менее замечательными.

«Когда ход событий заставляет народ разорвать союз с другим народом, когда ему приходит время занять среди мировых держав…»

Энн тянула шею, стараясь увидеть, куда идет, и приметила темную статую сидевшего верхом на лошади Джорджа Вашингтона. Он, казалось, направлялся к большому круглому фонтану в «овале Икинса»; с флангов его охраняли два фонтана поменьше, из которых била подцвеченная красная, белая и синяя вода. Огромный навес, где продавались супербутерброды был прямо за ним, и там вовсю толпился народ. Проклятие! Как Кевин найдет ее в такой толчее? И сможет ли она воспользоваться оружием? Что ж… Наверное, ее план был не лучшим из возможных, но менять что-либо теперь поздно. Остается держать пистолет в руке и не снимать его с предохранителя. Кевин об этом ничего не узнает, а она будет уверена, что никого не поранит.

Теперь говорила молодая киноактриса. Микрофон противно гудел. «Мы не считаем нужным доказывать следующие истины: все люди созданы равными; Всевышний наделил их несомненными и неотъемлемыми правами, среди которых право на жизнь, право на свободу, право на стремление к счастью…»

Энн приободрилась. Слова, прекраснейшие из когда-либо написанных! Она имела право на счастье, на свободу и на жизнь. У нее замечательная работа, милые соседи, подруги… У нее новая любовь. Кевин отбирал у нее заслуженное по праву. Она обогнула очередное одеяло с семьей и удержала чуть не упавшего малыша, положив на его теплую голову ладонь. В темноте Энн то и дело натыкалась на сброшенные кроссовки и туфли. Она шла отдельно от замершей в восторге толпы.

Чтение продолжил страстный бродвейский актер:

«Но если долгая череда оскорблений и посягательств преследует единственную цель, если главный замысел — подчинить людей ничем не ограниченному произволу — становится очевидным, то право этих людей, их долг — сбросить такое правительство и позаботиться об иных хранителях, которым они доверят свое будущее спокойствие».