Милорд (СИ) - Баюн София

Виктор только кивнул и открыл дверь.

— Ника! Ника, солнце мое, принеси мне ключ! Ника, чтоб тебя!

Дверь спальни открылась и она появилась на пороге — мутная растрепанная тень на фоне черноты позади.

— Нашли убийцу? — хрипло спросила она, делая шаг вперед. Она куталась в свитер и сонно щурилась на белый свет в ванной.

— Нет, черт возьми, Дмитрий приперся угрожать Лере, — выдохнул он. — Принеси ключ, хорошо? Мы возвращаемся.

— Так убийцу не нашли? — спросила Ника, склонив голову к плечу.

— Какая тебе разница?! Ты слышала, что я сказал?!

«А вот сейчас тебе лучше бы заткнуться», — заметил Мартин, отчетливо понимая, что совет опоздал.

— Единственно правильные слова… облегчение… — пробормотала она, а потом подняла глаза. — Слышала. Тебе страшно. Кто-то, кого ты любишь, заперт там, где ты не можешь достать, — Ника сделала шаг назад, — и кто-то жестокий, на кого ты не можешь повлиять, может заставить того, кого ты любишь, страдать. Верно?

— Ника… — прошептал он, и слово отозвалось болезненным, мучительным осознанием.

— Ты сказал отдать ключ только если найдут убийцу. Когда Лера позвонит и скажет, что можно вернуться, — на темно-сером силуэте дрогнула черная черточка улыбки. — Я слышала, она не хочет ехать. Я слышала, она отказалась, когда ты предложил приехать.

— Ты паршивая, злобная сука… — выдохнул он, бесполезно дернув цепь.

— Я делаю, как ты мне сказал. Как ты меня научил, — ее голос был таким же бесцветным, как и всегда. Ни одной нотки торжества, истерики или злорадства в нем не слышалось, и от этого было только страшнее.

Дверь спальни захлопнулась — без прощания, без эффектной финальной фразы и поклона залу. Виктор стоял, бессильно опустив руки, и не находил сил рваться с цепи и кричать в закрытую дверь — наверное потому что отчетливо понимал, что это бесполезно.

Мартин смотрел в проем с легким удивлением, растерянно водя пальцами по косяку. А Мари за его спиной заходилась привычным смехом и глухими бархатными аплодисментами:

— Как интересно, какой поворот! Какая хорошая девочка, котенок, какая славная! Умеет делать больно!

Хоть кто-то не пренебрегал экзальтированным торжеством и пафосными жестами. Мартин прикрыл ладонью усталые глаза — что-то в этом мире да было незыблемо.

Действие 14

Ничего не будет

— Ах ты паскудная дрянь! — с нежностью шептал Виктор, вытирая руки о подол разорванного платья.

Мертвая девушка на полу смотрела в потолок алыми провалами пустых глазниц. Никогда еще Ника не казалась ему такой ошеломительно, совершенно прекрасной.

Он смотрел на нее и чувствовал, как губы растягиваются до боли, ввинчивающейся в виски тугими винтами, но улыбался шире и шире с каждой каплей крови, которую ему удавалось собрать скользкой ладонью.

В маслянисто блестящей на белом кафеле алой луже едва угадывались очертания маленького ключа.

А Мартин смотрел широко раскрытыми глазами — серыми и больными.

«Я все еще в тебя верю», — вдруг тихо сказал он, и Виктор почувствовал прикосновение к виску — легкое и теплое, знакомое с детства.

И в этот момент тьма отступила.

Он рывком сел в ванне и безумными глазами уставился в черноту перед собой.

— Мартин, я больше не могу… — в отчаянии прошептал он. — Прошу тебя, помоги мне, я больше не могу…

«Я делаю все, что в моих силах, — тихо отозвался он, и Виктор почувствовал горячую сухую ладонь, накрывшую глаза. — Но прекратить можешь только ты».

— Что ты делаешь, Мартин? — прохрипел он, пытаясь сбросить ладонь, которая начала едва заметно давить, заставляя откинуться назад, к воде. — Что ты… делаешь?

К горлу подступала склизкая комковатая злость.

Мартин со своими печальными интонациями, Ника с пустым взглядом — чего хотят от него эти люди, какого черта смеют мешать?

Нужно вырвать проклятый стояк, нужно забрать ключ, поехать к сестре…

Вырвать стояк, забрать ключ, а перед этим, чтобы не тратить время, взять за остатки волос эту тварь, которая держит его на цепи, и бить лицом о мраморную столешницу, пока…

Невидимая сила опрокинула его, ударив затылком о дно ванной и взметнув веер брызг ледяной воды.

… пока от лица не останутся только перемешанные с кровью обрывки кожи и осколки костей. Почему он тогда вывихнул ей всего четыре пальца! Стоило взять пассатижи и сломать все, раздробив каждый сустав.

Выдрать ее так, чтобы не осталось ничего — никаких надежд, мыслей о любви. Доказать раз и навсегда, что кроме жестокости и похоти для нее ничего не будет, только кровавая чернота в конце…

Глоток воздуха был отвратительно теплым и шершавым.

— Мартин, прошу тебя… сделай что-нибудь, сделай!

В этой темноте нет огоньков, нет светящихся рыбок и теплых рук, которые не дадут упасть. В этой скользкой черноте, в которую он срывался раз за разом — только мучительные, болезненные видения, которые вызывают электрические разряды эйфории в первые несколько секунд, а потом превращаются в глухую боль, постепенно становящуюся невыносимо-режущей и обрывающуюся глотком воздуха.

— Мартин!..

…

— Прекрати это! — Мари вцепилась в его плечи, пытаясь оттащить от проема. — Какого хрена ты творишь, совсем спятил?!

— Уйди, — рыкнул Мартин, пытаясь сбросить ее руки. — Не лезь!

— Да что же вы за люди! Это же пытка! О-господи-пощади, какая гадость! — взвизгнула она, отшатнувшись от проема. — Ты нас обоих угробишь! Весь свой план! Он очухается, поймет, что ты сделал и все! А если он решит снова тебя запереть?!

— А что мне остается, — огрызнулся он, а потом тихо попросил: — Отстань, Мари, и так паршиво.

— Да ты ничем не лучше его! — всхлипнула она. — Как у тебя совести-то хватает…

Мартин рывком встал и обернулся. Голова закружилась, и он чуть не упал спиной в проем, но взметнувшаяся ненависть удержала его на ногах.

— Не смей говорить о совести, дрянь!.. — прошипел он и почувствовал, как рефлекторно вздрогнула в замахе его окровавленная ладонь. Несостоявшийся удар неожиданно отрезвил, и Мартин тяжело сел обратно, привалившись к косяку, а потом прошептал: — Не сейчас. Только не сейчас.

И отвернулся к проему, где Виктор судорожно хватал перекошенным ртом спертый влажный воздух. Мартин закрыл глаза и протянул руку, почувствовав под ладонью горячую кожу, по которой стекала еще не согревшаяся вода.

Мари молча села позади, прижалась к нему, обняла и несколько секунд молча смотрела в проем. Мартин чувствовал, как ее липкие пудровые духи словно царапают горло, как по-птичьи часто бьется ее сердце.

— Он позовет тебя, — неожиданно убежденно сказала она, указывая в проем поверх его плеча. — И скажет убить ее.

Мартин не оборачивался.

…

Виктор весь день провел в безуспешной борьбе с цепью и попытках договориться с Никой. Утром она поставила в коридоре еду и кофе на подносе, так, чтобы Виктор мог дотянуться только до его ручки. Впрочем, он и не пытался на нее бросаться, понимая, что это бессмысленно — ключ она не носила с собой, а держала на кухне.

Она оказалась милосердным тюремщиком — Виктор понимал, что его Ника бросила бы умирать с голода, но все же видел, что в ее взгляде нет даже потаенного злорадства. За весь день она не сказала ни слова, только когда Мартин пытался уговорить ее отдать ключ смотрела тоскливо, как умирающая собака.