Зверь в тени - Лури Джесс

– Хорошо, – кивнула я.

Меня отвели в переговорную комнату; Ант уже сидел в ней. Увидев парня, я едва не развернулась и не сбежала. Ант был бледным, как мел; в голубых глазах застыл ужас; левый глаз, который у него всегда был чуть меньше правого, теперь казался узкой щелкой.

– Спасибо, что пришла, – проговорил Ант писклявым, молящим голосом.

Он настолько походил на прежнего Анта, нашего друга, что я не сбежала, хотя и не села. А осталась стоять, скрестив руки на груди, – разделенная с ним пятью ярдами и разошедшимися путями-дорожками, по которым уже нельзя было пройти обратно до перекрестка, чтобы изменить выбор. Я пошла по пути спасения людей – тех, кого могла спасти во время стремительного забега из детства во взрослую жизнь. А Ант заблудился, прибился не к той стае и последовал за ее вожаком по опасной дорожке.

– Я сожалею, – молвил парень.

А потом выложил все – взахлеб, торопливо проглатывая окончания слов, словно боялся, что не сможет договорить, если запнется. Все, начиная с того, как погибла Морин.

Все случилось в ту ночь, после нашего выступления на ярмарке, после того, как Ант с Эдом отвезли домой меня, а Рикки Бренду. Эд с Рикки снова встретились и позвонили Морин – узнать, не хотелось бы ей развлечься. Оказалось, что там, на ярмарке, она надумала покурить травку в трейлере того парня-затейника с бородкой Авраама Линкольна. А когда вышла поискать нас, мы уже уехали. Решив, что мы ее бросили, Морин не в духе вернулась домой. Рикки убедил ее, что вышло недоразумение, и вместе с Эдом заехал за ней.

Ант не знал всего, что они с ней потом сделали.

Он знал лишь то, что они задушили Морин и бросили ее тело в карьер.

Меня стало потряхивать, и я обхватила себя руками. А Ант продолжал рассказ; его слова сыпались все быстрей и почему-то (так мне показалось) уверенней. Как будто он в очередной раз декламировал свой монолог из плохой пьесы, уже отрепетированный им многократно. Ант понизил голос почти до шепота, когда признался, что это он вместе с Рикки похитил Бренду. Он якобы не сознавал, что делал. «На меня что-то нашло», – так выразился парень. Но он не убивал Бренду, он только держал ее сначала и помог переодеть потом.

Бет Маккейн Эд похитил самостоятельно. И это он подарил золотые сережки с шариками-висюльками сначала Морин, а затем Бренде, хотя вскоре потерял к ней интерес. Третий комплект он приберег для Джуни, которую заманил в хижину.

Эд подключил сканер полицейской волны, чтобы быть в курсе всех действий копов.

Как выяснилось, ни Эд, ни Рикки ничего не знали о том, что делала Морин с Нильсоном, моим отцом и еще одним полицейским в подвале шерифа той ночью. Со слов Анта, они выбрали Морин своей жертвой, потому что знали ее, потому что она нравилась Рикки и потому что им казалось, что Морин легко уломать. Когда я спросила, почему они с Рикки похитили Бренду, раз она уже разонравилась Эду и могла бы остаться жива, Ант потерялся.

– Я не знаю, не знаю… – запричитал он плаксивым голосом, как обескураженный ребенок.

У меня не было ни времени, ни сил на то, чтобы выслушивать этот детский лепет. Я была слишком взвинчена, чтобы смолчать, позволить Анту и дальше пребывать в своем удобном незнании.

– Почему вы с Рикки это сделали, Ант?! – заорала я.

Ант уставился в стекло за моей спиной. Я знала, что за ним стоял агент Райан, он предупредил меня, что будет наблюдать за разговором. Скорее всего, за стеклом стояли и другие полицейские. Возможно, и Нильсон. И медленно вращавшиеся катушки магнитофона записывали все до единого слова.

– Они могут просто уйти, – выдавил, наконец, Ант, почесывая руку. Потом вытер рукавом нос и уставился на стол так, словно на столешнице была высечена его судьба. – Матери, я имею в виду. Или жены.

Его слова спутали мои мысли паучьими тенетами.

– О чем ты говоришь, Ант?

– Я слышал, как ругались мать с отцом. Давно. Но не то чтобы очень. После той вечеринки, на которой вы все смотрели «Корни», а мы не смогли прийти из-за того, что отец напился.

Речь шла о той вечеринке, на которой мы с Клодом в перерыве между сериями сбежали в тоннели, и я приложила ухо к двери Анта. Я слышала часть ссоры его родителей. Ссоры, после которой Ант так изменился.

– Мать сказала, что с нее хватит. Она собиралась уйти от отца… Ты знала, что они способны на такое? – Ант вскинул голову, впился в меня выпученными глазами. – Просто взять и бросить тебя?

Мой вздох наткнулся на ком в глотке. Я это знала. Они могли быть не с тобой, даже если сидели рядом, даже если жили с тобой в одном доме. Но это не было ответом на вопрос.

– А причем здесь Бренда, Ант? Вы лишили ее жизни, а нас – подруги. Зачем?

Плечи парня поникли, из глаз полились слезы.

Он действительно не знал зачем? Осознание этого подействовало на меня как сильный удар под дых; дыхание перехватило. «Господи! Что же сделал с нами этот городишко, в какие игры заставил играть, прежде чем мы поняли, что к чему, какие ставки в этой игре…» Внезапно я ощутила такое одиночество, что подумала, что умру от него.

Когда Ант, наконец, взял себя в руки, и слезы перестали течь по его распухшему лицу, он сказал мне, где спрятал ту злосчастную фотографию со мной в одном лифчике. «Он меня только за этим позвал?» Ант нуждался в прощении хоть за что-то, если не за все. Впрочем… знай я это, все равно бы пришла.

Я не испытывала ненависти к Анту, но и утешать его мне не захотелось. Он заслужил тюремное заключение. Ант сделал свой выбор, они с Рикки загубили Бренду. И разжалобить меня у Анта не вышло.

Наша встреча продлилась двадцать минут. Дольше выдержать я не смогла.

А после встречи с Антом я поговорила с агентом Райаном об отце Адольфе и попросила его проследить, чтобы Анта в тюрьме посещал другой священник. Я сделала это ради маленького Анта – того, который в начальной школе делал нам мебель для Барби. Мне хотелось верить в то, что Ант найдет обратный путь к себе прежнему. Эта задача стояла перед всеми нами, обитателями Пэнтауна. И главное – чтобы каждый получил такой шанс.

Найти путь к Свету и Добру.

Глава 57

После выписки из больницы мама сумела справиться и не только приспособиться к новым обстоятельствам, но и встретить их достойно (насколько это было возможно). И отцу, и шерифу Нильсону были предъявлены обвинения. Обоих спрятали в гостинице – для их безопасности, как нам сказали. Нильсона сместили с поста шерифа, и ему светил серьезный срок за фотографии, на которых оказались запечатлены женщины и девушки, арестованные им в последние шесть лет.

Отцу предложили сделку о признании обвинения и сотрудничестве, и он пошел на это, дав показания против других влиятельных людей Сент-Клауда, посещавших «вечеринки» Джерома Нильсона. Это спасло отца от тюрьмы, но прокурорского звания и лицензии на оказание юридических услуг он лишился.

Мама заявила, что ей этого недостаточно.

Она подала на развод, и «плевать на все, что говорит отец Адольф». Еще одним неожиданным, но приятным событием стало переселение в наш дом миссис Хансен, занявшей кабинет отца. «Это временно», – сказала она. Просто она не могла пока уехать из Сент-Клауда: оставались кое-какие дела.

Миссис Хансен настояла на том, чтобы мы называли ее по имени. «Плевать на все эти правила, – заявила она под стать маме. – А то строят из себя почтенных, добропорядочных граждан днем, а ночью готовы плясать с дьяволом. Мне хочется, чтобы вы были со мной искренни, и я отвечу вам тем же».

С собой миссис Хансен принесла свою сверкающую занавеску из янтарного бисера и повесила ее между кухней и столовой зоной. А еще она начала убираться, готовить и говорить мне и Джуни, что делать. Это было просто здорово. Когда разум мамы начинал сбоить, Глория (мне и правда стало легче называть ее по имени) ловко приводила ее в чувство. Ей на самом деле удавалось гораздо быстрее вывести маму из ментального оцепенения, чем когда-то нашему отцу. Ну, а если маму заносило слишком далеко, чтобы можно было обойтись без докторов, Глория без лишних проволочек отвозила ее в больницу. И как-то так получалось, что с ее помощью мама всякий раз возвращалась домой гораздо быстрее, чем раньше, иногда даже не задерживаясь там на ночь.