Согнутыми пальцами он сгребал ветки, всхлипывал и бормотал, почти бессвязно:
– Сухое, все сухое... я тебе покажу... раз я тебе не нужен... Все, что я ради тебя делал... Ненавижу... О папа! Почему? Почему ты...
Загремел спичечный коробок. Дважды Дирк зажигал спичку, и дважды она ломалась у него в руках. Третья вспыхнула голубым пламенем, разбрасывая крошечные серные искры, и превратилась в небольшой желтый язык пламени, плясавший в сведенных ладонях.
– Ну так получи!
Он бросил зажженную спичку в собранную груду веток. Спичка полыхнула, едва не погаснув, но потом разгорелась и подожгла пучок сухой травы.
Мгновенно пожранная огнем, трава исчезла, и тут же загорелся листок, а на прутьях появились яркие оранжевые точки пламени. Первые крошечные огоньки разрастались, вверх взлетел горящий лист.
Пламя радостно устремилось в лицо Дирку, и он попятился.
Он больше не всхлипывал.
– Папа, – прошептал он, когда пламя лизнуло нависающую ветку с живой листвой. Порыв ветра раздул огонь и разбросал золотые искры по соседним деревьям.
– Папа.
Голос Дирка звучал неуверенно, он стоял и нервно вытирал руки о куртку.
– Нет.
Дирк удивленно покачал головой. Саженец перед ним вспыхнул, огонь мягко шептал.
– Нет! – закричал Дирк. – Я этого не хотел...
Но его голос заглушил пистолетный треск пламени, шепот перешел в рев.
– Перестань! – кричал Дирк. – Боже, я не хотел этого. Нет! Нет!
Он прыгнул вперед, в яркое пламя, стал неистово топтать горящие ветви, разбрасывать их, а они, падая, создавали десятки новых очагов пожара.
– Перестань! Пожалуйста, перестань!
Он цеплялся за горящее дерево, пока жар не отогнал его. Он подбежал к другому саженцу, сорвал с него пышную ветку, стал бить ею огонь, всхлипывая. Раздуваемое западным ветром, красное, оранжевое и черное пламя распространялось среди деревьев, и Дирк остался один в дыму и летящем пепле.
– О папа, прости! Я не хотел.
Глава 67
Ставень стучал на ветру, но Майклу Кортни не спалось не только по этой причине. Он чувствовал себя в ловушке, прикованный цепями верности, которые не мог разорвать; он отчетливо ощущал угнетающее мрачное давление Тёнис-крааля – дом теснил его.
Тюрьма, обитель горечи и ненависти.
Он беспокойно ворочался в постели, а ставень стучал и стучал.
Наконец Майкл отбросил покрывало, и под его шагами заскрипели половицы.
– Майкл.
Голос из соседней комнаты, пронзительный, подозрительный.
– Да, мама.
– Ты куда, дорогой?
– Ставень провис. Хочу закрыть.
– Надень что-нибудь, дорогой. Простудишься.
Задыхаясь, потея, ощущая физическую тяжесть, Майкл чувствовал, что должен выйти из этого дома в холодную свободу ветра и ночи. Он быстро, но бесшумно оделся и, неся обувь в руках, вышел по длинному коридору на большую переднюю террасу.
Отыскав ставень, он закрепил его, потом сел на ступени и обулся, прежде чем выйти во двор и пройти через лужайки. Он стоял на нижней террасе садов Тёнис-крааля, а вокруг вздыхал и качал деревья западный ветер.
Стремительность ветра усиливала непоседливость юноши: уйти из долины, подняться на откос. Майкл пошел мимо загонов к конюшне. Но вдруг остановился, застыв на полушаге. За холмом, в стороне ЛайонКопа, виднелось оранжевое сияние.
Майкл побежал, на бегу будя конюхов.
Он распахнул одно стойло и, подбегая к лошади, сорвал с колышка узду. Торопясь, он неловко вложил удила в рот лошади и затянул подпругу. Потом вывел лошадь во двор, где уже стояли проснувшиеся недоумевающие конюхи.
– Пожар! – Майкл показал на холмы. – Созовите всех и приведите помощь. – Он вскочил на неоседланную лошадь и осмотрел всех. – Приведите всех людей, приведите мулов и фургон. И приходите как можно быстрей.
Он ударил лошадь пятками и умчался со двора, наклоняясь вперед, к холке.
Семьдесят минут спустя Майкл остановил лошадь на верху откоса. Лошадь тяжело дышала. Еще пять миль; на плантациях Лайон-Копа лежит круг огня, яркий даже на фоне забрезжившего рассвета. Над ним черное облако, оно поднимается, и ветер разносит его, закрывая звезды.
– О Боже, дядя Шон!
Восклицание прозвучало криком физической боли, и Майкл снова погнал лошадь вперед. Безжалостно провел ее вброд через Бабуинов ручей, так что вода показалась взрывающимся льдом, потом вверх по противоположному берегу и вдоль холмов.
Кобыла шла сбивчивым галопом, когда Майкл пригнал ее во двор фермы Лайон-Копа.
Здесь уже стояли фургоны и множество черных с топорами. Майкл так резко остановил лошадь, что она чуть не упала.
– Где нкози? – крикнул он, узнав в рослом зулусе личного слугу Шона.
– Уехал в Питермарицбург.
Майкл спрыгнул с лошади и отпустил ее.
– Пошли человека в город за помощью.
– Уже, – ответил зулус.
– Надо перегнать скот из верхних загонов, вывести лошадей из конюшни, огонь может прийти сюда, – продолжал Майкл.
– Я уже послал женщин сделать все это.
– Ты молодец. А теперь пошли.
Зулусы садились в фургоны, сжимая топоры с длинными рукоятями. Майкл и Мбежане побежали к переднему фургону, и Майкл взял вожжи. В этот миг во двор въехали два всадника.
В темноте он не видел их лица.
– Кто здесь? – крикнул Майкл.
– Бростер и Ван Вик!
Ближайшие соседи.
– Слава Богу! Возьмете другие фургоны?
Они спешились и пробежали мимо Майкла.
Майкл встал, широко расставив ноги, расправил плечи, взмахнул хлыстом и громко щелкнул им над головами передних мулов. Те натянули постромки, фургон покачнулся и загремел, выезжая со двора.
Галопом мчась по главной подъездной дороге к плантации, они встретили зулусских женщин с детьми со всей округи, направляющихся к ферме; мягкими голосами те здоровались с мужчинами и желали им быть резвыми как ветер.
Но Майкл их едва слышал – он стоял, не отрывая взгляда от столба огня и дыма, вздымавшегося из самого сердца плантации Шона.
– Эти деревья мы посадили два года назад, – заговорил рядом с ним Мбежане. – Но огонь приближается к старшим деревьям. Нельзя надеяться остановить его здесь.
– Тогда где?
– По эту сторону деревья моложе, а дорога шире. Можно попробовать здесь.
– Как тебя зовут? – спросил Майкл.
– Мбежане.
– Я Майкл, племянник нкози.
– Знаю, – кивнул Мбежане и продолжал: – Поверни на следующем перекрестке.
Они подошли к перекрестку. На участке впереди росли молодые деревья десять футов высотой, толщиной в руку мужчины – сплошная масса темной листвы и переплетенных веток. Далеко за ними на границе огня стояла высокая зрелая акация. Над ней возвышалась стена искр и темного дыма, она быстро приближалась по ветру. При такой скорости огонь доберется сюда через час.
Такой огонь с разгону перепрыгнет дорогу в тридцать-сорок футов шириной; нужно рубить молодые акации, чтобы просвет вырос до семидесяти футов.
Майкл свел фургон с дороги и остановил мулов. Он спрыгнул, встречая остальные подходящие фургоны.
– Отъезжайте на двести ярдов, пусть ваши рабочие начинают рубить, валите акации со стороны огня, нужно расширить просеку. Я со своими начну здесь, – крикнул он Ван Вику.
– Хорошо.
– Мистер Бростер, отправляйтесь в конец участка и идите нам навстречу, срубайте деревья полосой в тридцать футов.
Не сказав ни слова, Бростер уехал. Эти мужчины вдвое старше Майкла без споров признали его право командовать.
Выхватив топор у ближайшего зулуса и на бегу отдавая распоряжения, Майкл кинулся к молодым акациям. Все столпились вокруг него. Майкл выбрал дерево, занял нужную позицию и взмахнул топором, описавшим широкую горизонтальную дугу. Дерево вздрогнуло от удара и обрушило на него дождь листьев. Майкл перехватил топор и ударил с противоположной стороны. Лезвие рассекло мягкую древесину, дерево устало поникло, покорно застонало и легло на землю. Майкл переступил через него и подошел к следующему. Вокруг него вдоль дороги растянулись зулусы, ночь сотрясали удары их топоров.
