— Ты отрицаешь свое участие во всем этом, делаешь вид, что ничего не помнишь и ничего не понимаешь. Boт как сейчас делаешь вид, что смущен.
— Макс!..
— Ох, как будто мне, кроме тебя, забот не хватает! Сколько у тебя осталось времени до совещания? Двенадцать часов? Десять? А ты теряешь драгоценное время на болтовню с сумасшедшим стариком. — Профессор развернул на месте свою каталку. — Будь я на твоем месте, немедленно занялся бы делом.
— Каким?
— Ну, Томас, теперь, когда мы все знаем о твоих намерениях, нам осталось только выяснить, какие же намерения у нее. Она ведь тоже решает какие-то свои проблемы, не так ли? У нее тоже есть какая-то своя цель. Итак, что ей нужно?
— Откуда я знаю? — ответил Сандерс.
— Это понятно. А вот как бы тебе это узнать?
* * *
Погрузившись в размышления, Сандерс прошел пять кварталов, отделявших его от «Иль Терраццо». Фернандес поджидала его, стоя на улице. В ресторан они вошли вмести.
— О Боже! — воскликнул Сандерс, оглядевшись.
— Все подозреваемые на месте, — пошутила Фернандес.
В дальней части зала, прямо перед ними, обедали Мередит Джонсон и Боб Гарвин. За два столика от них сидел Фил Блэкберн с худощавой женщиной в очках, похожей на бухгалтера. Рядом с ними обедали Стефани Каплан и молодой человек лет двадцати — Сандерс решил, что ее сын. А дальше, у самого окна, проводила деловой обед группа сотрудников «Конли-Уайт», разбросавших по столешнице бумаги, вынутые из портфелей, стоявших здесь же, у стульев. Эд Николс сидел посредине; по правую руку от него сидел Джон Конли, по левую — Джим Дейли, что-то наговаривавший в крошечный диктофон.
— Может быть, нам стоит перейти куда-нибудь в другое место? — предложил Сандерс.
— Не надо, — ответила Фернандес. — Они нас уже увидели. Мы можем пристроиться вон там, в уголке.
Кармайн подошел к ним.
— Мистер Сандерс, — приветствовал он их официальным кивком.
— Нам нужен столик в углу, Кармайн.
— Да, пожалуйста, мистер Сандерс.
Они сели рядом. Фернандес присматривалась к Мередит и Гарвину.
— Она могла бы быть его дочерью, — сказала она.
— Да, все так говорят.
— Это прямо в глаза бросается.
Официант принес меню. Ничего интересного из еды Сандерс для себя не нашел, но все равно заказал. Фернандес продолжала изучать Гарвина.
— А он боец, не так ли?
— Боб-то? Да, знаменитый боец. Крутой мужик.
— А она знает, как им вертеть. — Фернандес отвернулась и достала из чемоданчика бумаги. — Вот проект контракта, который Блэкберн вернул мне назад: говорит, что все в порядке, если не считать двух пунктов. Во-первых, они хотят оговорить за собой право уволить вас, если выяснится, что вы совершили, будучи их сотрудником, уголовно наказуемый поступок.
— Угу… — Сандерс задумался, что они могли иметь в виду.
— А второй пункт предоставляет им право уволить вас, если вы неудовлетворительно выполняете вашу работу по меркам современных производственных стандартов. Что бы это значило?
— У них есть что-то на уме… — И Сандерс рассказал Фернандес о разговоре, подслушанном им у дверей в конференц-зал.
Как обычно, Фернандес никак не отреагировала на рассказ.
— Возможно, вы правы, — согласилась она.
— Возможно? Не возможно, а несомненно!
— Я говорю в юридическом смысле: возможно, они затевают какую-то каверзу такого рода. И у них может получиться!
— Как?
— Жалоба о сексуальном преследовании предусматривает полное изучение всех сторон поведения истца. Если будет признано отклонение от принятых норм, и не только в настоящем, но и в прошлом, это может послужить поводом аннулировать жалобу. У меня был клиент, проработавший на компанию десять лет, но компания смогла предъявить доказательства того, что в анкете сотрудник допустил неточность. На этом основании дело было закрыто, а истца уволили.
— Значит, они что-то выкопали в моем прошлом?..
— Скорее всего, да.
Сандерс нахмурился: что же они могли найти?
Она ведь тоже решает какие-то свои проблемы… Итак, что ей нужно?
Фернандес достала из кармана диктофон.
— Я хочу кое-что обсудить с вами, — сказала она. — Я не все поняла.
— Ладно.
— Тогда послушайте.
Она передала диктофон Сандерсу, и тот прижал его уху.
В динамике отчетливо послышался его собственный голос: «…поставим их в известность позже. Я ей передал наши соображения, и сейчас она разговаривает с Бобом, так что предположительно на завтрашнем совещании нам нужно будет придерживаться этой позиции. Ладно, Марк, в любом случае, если будут какие-либо изменения, я свяжусь с тобой перед началом совещания и…» — «Брось ты этот телефон», — раздался громкий голос Мередит, а затем шуршание чего-то, похожего на ткань, звук поцелуя и тупой стук аппарата, упавшего на подоконник, сопровождаемый треском разрядов.
Опять шелест. Затем тишина.
Фырканье. Шорох.
Прислушиваясь, Сандерс пытался реконструировать происшедшее тогда в кабинете. Вот сейчас они, обнявшись, идут к кушетке — голоса становятся тише и неразборчивей. Вот снова его голос: «Подожди, Мередит…»
«О Боже, я весь день тебя хочу…»
Шуршание, тяжелое дыхание — трудно понять, что в тот момент происходило. Мередит негромко простонала. Опять шуршание.
«О, как здорово чувствовать тебя всего, я не могу спокойно терпеть, когда тот тип касается меня. Эти идиотские очки… Ох, я вся горю, я так давно толком не трахалась…»
Шорох. Статические разряды. Опять шорох. Сандерс почувствовал легкое разочарование: он не мог толком представить, что там происходило, а ведь он сам участвовал в событиях. Никого эта пленка не убедит… В основном на ней были записаны какие-то смутные звуки неясного происхождения, перемежаемые долгими периодами сплошного молчания.
«Мередит…» — «О-о-о… Не говори ничего… Нет! Нет!»
Теперь Сандерс слышал, как она хватает воздух мелкими глотками.
Опять тишина.
— Ну и хватит, — сказала Фернандес.
Сандерс выключил диктофон, положил его на стол и покачал головой.
— Из этого совершенно нельзя понять, что же происходило там на самом деле.
— Ничего, и этого хватит, — успокоила его Фернандес. — И не беспокойтесь о доказательствах — это моя забота. Но вы слышали, что она сказала вначале? — Она сверилась с записями в блокноте. — Вот она говорит: «Я весь день тебя хочу», а попозже: «Как здорово чувствовать тебя всего, я не могу спокойно терпеть, когда тот тип касается меня, эти идиотские очки, ох, я вся горю, я так давно толком не трахалась…» Вы эту часть прослушали?
— Да, прослушал.
— Так, и о ком она говорит?
— Когда?
— Ну, кто этот тип, чьих прикосновений она не выносит?
— Я думаю, это ее муж, — сказал Сандерс. — Мы говорили о нем раньше, еще до начала записи.
— Расскажите-ка…
— Ну, Мередит пожаловалась, что ей пришлось платить своему мужу отступного при разводе, и сказала, что постели он ужасен. Она сказала: «Я ненавижу мужчин, которые сами не знают, что делают».
— Значит, вы полагаете, что слова: «Я не выношу, когда да этот тип меня касается» — относятся к ее мужу?
— Ну да…
— А я так не считаю, — возразила Фернандес. — Они развелись довольно давно, развод был тяжелым, и муж ее ненавидит. Сейчас у него другая подружка — они вмести уехали в Мексику. Нет, я не думаю, что она имела в виду бывшего мужа.
— Кого же тогда?
— Не знаю…
— Это может быть кто угодно, — предположил Сандерс.
— Не думаю. Вот послушайте еще раз, прислушайтесь к ее интонациям.
Она перемотала ленту и поднесла диктофон к уху Сандерса. Несколько секунд спустя он опустил аппаратик.
— Она какая-то… взбешенная.
— Я бы сказала, рассерженная, — кивнула Фернандес. — В самом разгаре свидания с вами она вспоминает кого-то другого. «Тип»… Похоже, она в эту минуту кому-то мстит.
— Не знаю… — неуверенно сказал Сандерс. — Мередит любит потрепаться, она всегда в такие минуты о ком-то вспоминает. О прежних парнях, там… Она не из тех, кого можно назвать романтической особой.
