Сборник "Избранные романы Майкла Крайтона" - Крайтон Майкл

Вошла Джулия.

— Ты что, не можешь ее успокоить? — спросила она.

— С ней что-то не так, — сказал я и показал Джулии красные пятна.

— У нее температура?

Я потрогал лобик Аманды. Она вспотела, лоб был теплее обычного, но, скорее всего, это из-за того, что она плакала. В целом ее тело не было горячим.

— Не знаю. Вряд ли.

Потом я разглядел, что у нее и на бедрах такие же красные пятна. Но были ли они там несколько мгновений назад? Мне казалось, я прямо вижу, как краснота расползается по телу ребенка. Малышка закричала еще громче — если только такое возможно.

— Господи… — пробормотала Джулия. — Я позвоню доктору.

— Да, позвони.

Я перевернул малышку на спинку — она не переставала кричать — и внимательно осмотрел все ее тельце. Покраснение действительно очень быстро распространялось — теперь я убедился в этом окончательно. И, похоже, эта краснота причиняла Аманде ужасную, мучительную боль, судя по тому, как малышка кричала.

— Прости меня, кроха, прости… — сказал я.

Да, краснота расползалась.

Пришла Джулия и сказала, что созвонилась с доктором.

— Я не стану ждать, — сказал я. — Я отвезу ее в отделение скорой помощи.

— Ты правда думаешь, что это необходимо? — спросила Джулия.

Я не ответил ей и пошел в спальню одеваться.

Джулия спросила:

— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Нет, останься дома, с детьми.

— Ты уверен?

— Да.

— Хорошо.

Джулия побрела обратно в спальню, а я схватил ключи от машины.

Малышка плакала не переставая.

— Я понимаю, это неприятно, — сказал врач-интерн. — Однако я считаю, что вводить ей успокаивающее лекарство небезопасно.

Мы стояли в огороженной занавесками палате в отделении скорой помощи. Интерн склонился над моей плачущей дочерью и заглядывал ей в уши с помощью какого-то инструмента. Теперь уже все тельце Аманды сделалось ярко-красным. Она выглядела, славно обваренная кипятком.

Мне было страшно. Я никогда раньше не слышал ни о чем подобном — чтобы дети так краснели и непрерывно плакали. Я не доверял этому интерну, он явно был слишком молод и неопытен. Как он мог быть опытным специалистом, если он, судя по всему, еще даже не начал бриться? Я постепенно сходил с ума, потому что моя дочь плакала непрерывно уже в течение часа. Я не находил себе места от волнения. А интерн как будто вообще не обращал внимания на плач ребенка. Я не понимал, как ему это удается?

— Температура у нее нормальная, — сказал интерн, делая заметки в карточке. — Но у детей такого раннего возраста это еще ни о чем не говорит. До года у них вообще может не быть температурных реакций, даже при тяжелых инфекциях.

— Значит, у нее какая-то инфекция? — спросил я.

— Я не знаю. Я подозреваю что-то связанное с вирусами, судя по этому раздражению. Но сперва нам нужно получить анализ крови… ага, хорошо, — вошла медсестра и передала интерну листок бумаги. — Угу… Хммм… — Интерн помолчал, потом пробормотал: — Хорошо…

— Что хорошо? — спросил я, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.

Интерн покачал головой, разглядывая листок, и ничего не ответил.

— Что — хорошо?!

— Это не инфекция, — наконец сказал он. — Количество лейкоцитов в норме, белковые фракции тоже в норме. У нее вообще нет никакой иммунной реакции.

— И что это означает?

Он был очень спокоен. Он стоял, нахмурив брови, и думал. Я решил, что он просто тупица. Теперь, когда всем заправляет Отдел здравоохранения, в медицину идет работать кто попало. Наверное, этот паренек — представитель нового поколения врачей-тупиц.

— Мы должны расширить диагностическую сеть, — сказал интерн. — Я сейчас вызову для консультации хирурга и невропатолога, дерматолог уже вызван, и инфекционист тоже вызван. Это означает, что с вами сейчас будут разговаривать много врачей, они будут много раз задавать вам одни и те же вопросы о вашей дочери, но…

— Ничего, это нормально, — сказал я. — Только… как вы думаете, что с ней такое?

— Я не знаю, мистер Форман. Если это раздражение неинфекционной природы, мы должны найти другие причины такой кожной реакции. Она не бывала за границей?

— Нет, — я покачал головой.

— Не подвергалась воздействию тяжелых металлов или токсинов?

— Например?

— Не бывала на свалках мусора, на промышленных предприятиях, в зоне действия агрессивных химикатов?..

— Нет, ничего такого.

— Вам не приходит в голову, что могло вызвать у нее такую реакцию?

— Да нет, вроде бы ничего… Хотя — погодите! Вчера ей делали прививки.

— Какие прививки?

Он открыл блокнот, взял карандаш и приготовился писать.

— Я не знаю — те, что положено делать в ее возрасте…

— Вы не знаете, какие ей сделали прививки? — переспросил интерн. Его карандаш замер над листом бумаги.

— Бога ради, откуда мне это знать? — я больше не мог сдерживаться. — Нет, я не знаю, какие это были прививки! Каждый раз, когда мы туда ходим, ей делают разные прививки! Вы же доктор, черт побери…

— Не волнуйтесь, мистер Форман, — начал он меня успокаивать. — Я понимаю, как вы сейчас нервничаете. Просто назовите мне фамилию вашего педиатра, я позвоню ему и все узнаю. Хорошо?

Я кивнул и отер ладонью лоб. Лоб был мокрым от пота. Я продиктовал по буквам фамилию педиатра, и интерн записал ее в свой блокнот. Я изо всех сил старался успокоиться. Я старался рассуждать здраво.

И все это время моя малышка не переставала кричать.

Через полчаса у нее начались судороги.

Они начались, когда ее осматривал один из одетых в белые халаты консультантов. Маленькое тельце моей Аманды изогнулось и задергалось. Она прерывисто захрипела, как будто ее тошнило, потом начала задыхаться. Ножки свело спазмом. Глаза закатились под лоб.

Не помню, что я тогда сказал или сделал, но прибежал огромный, похожий на футболиста, санитар, отпихнул меня к дальней стене палаты и скрутил мне руки. Я смотрел поверх его плеча на свою дочь, вокруг которой толпились шестеро людей в белых халатах. Медсестра в футболке с портретом Барта Симпсона взяла шприц и вонзила иголку прямо Аманде в лоб. Я закричал и стал вырываться. Санитар бубнил что-то про веник, повторяя одно и то же снова и снова. Наконец я разобрал, что он говорит про какую-то вену. Санитар объяснил, что у малышки обезвоживание и поэтому ей делают внутривенное вливание какого-то там раствора. И что судороги у нее начались от обезвоживания. Он называл, что ей вливают — какие-то электролиты, магнезию, калий.

Как бы то ни было, уже через несколько секунд судороги прекратились. И малышка снова закричала.

Я позвонил Джулии. Она не спала.

— Ну, как она?

— По-прежнему.

— Все еще плачет? Это она?

— Да.

Джулия услышала крики Аманды через трубку.

— О господи… — она застонала. — И что они говорят?

— Они еще не знают, в чем дело.

— Бедная малышка.

— Ее уже осмотрело с полсотни врачей.

— Могу я чем-нибудь помочь?

— Вряд ли.

— Хорошо. Держи меня в курсе.

— Хорошо.

— Я не буду спать.

— Хорошо.

Незадолго до рассвета собравшиеся консультанты пришли к заключению, что у Аманды либо кишечная непроходимость, либо опухоль мозга. Что именно, они определить не смогли, поэтому назначили магниторезонансное исследование. Небо уже начало светлеть, когда малышку повезли на каталке в смотровую комнату. В центре комнаты стоял большой белый аппарат. Медсестра попросила меня помочь подготовить малышку к исследованию — она считала, что это успокоит девочку. Нужно было вынуть у нее из вены иголку, потому что при магниторезонансном исследовании на теле пациента не должно быть ничего металлического. Медсестра выдернула иглу, и по лицу Аманды потекла кровь, заливая ей глаза. Медсестра вытерла кровь салфеткой.

Потом Аманду привязали к длинному белому столу и вкатили внутрь магниторезонансного аппарата. Моя дочь смотрела на машину с ужасом и кричала, не замолкая ни на миг. Медсестра сказала, что я могу подождать в соседней комнате, вместе с техником. Я прошел в комнату с окошком в стене, через которое был виден магниторезонансный аппарат.