Парк Горького - Смит Мартин Круз

– Как вы собираетесь меня убивать? Сзади, в упор? В сердце или в голову?

– В рот, – сказал Приблуда.

– Во дворе? Или в доме? Лучше в ванной – проще вымыть.

Майор со злостью налил в стакан лимонаду. В этом доме водка была запрещена. Аркадий единственный от этого не страдал. После целого дня игры в волейбол охранники по вечерам перед сном еще играли в настольный теннис.

– Гражданин Ренко, вы больше не старший следователь, у вас нет никакого чина и звания, так что я могу просто сказать, чтобы вы заткнулись.

– Можно и по-другому, майор. Теперь, когда я ничто, мне нет нужды вас слушать.

Почти то же самое говорила ему Ирина, подумал он. Как легко меняются представления.

– Скажите, майор, – спросил он, – вас кто-нибудь пытался убить?

– Только вы, – Приблуда оттолкнул стул и ушел, не закончив есть.

С расстройства Приблуда стал работать на огороде. В нижней рубашке, подвернутых и подвязанных под коленями носовыми платками штанах он яростно дергал сорняки.

– Уже поздно сажать что-нибудь, кроме редиски, но, может быть, что и получится.

– Какая норма? – спросил с крыльца Аркадий. Он украдкой поглядывал на небо: не возвращается ли самолет из Москвы?

– Это удовольствие, а не работа, – пробурчал майор. – И я не дам разорить его. Понюхайте-ка, – он взял горсть торфянистой земли и поднес к своему лицу, напоминающему свиное рыло. – Земля нигде на свете не пахнет одинаково.

В небе было, пусто, и Аркадий снова обратил взгляд на Приблуду с пригоршней грязи. Этот жест заставил вспомнить, как Приблуда копался в трупах в Парке Горького. В памяти всплыла расправа майора на Клязьме. Однако сейчас они беседовали на деревенском огороде, Аркадий располосован от ребер до низа живота, а Приблуда перед ним на коленях.

– Денежки Ямского нашли. Они-то и есть всему помеха, – сказал Приблуда. – Всю дачу разобрали по досточке, перекопали весь участок. Потом, слыхал, нашли под каким-то сараем, где он держал дохлых уток и гусей. Там было целое состояние, только не пойму, ради чего он так старался. На что он собирался его тратить?

– Кто знает?

– Я сказал, что вы невиновны. С самого начала я говорил, что на вас вины нет. Фет – дерьмовый осведомитель, так что могу похвастаться, что до всего дошел собственным чутьем. Все говорили, что ни один старший следователь не пойдет против прокурора и не станет проводить, как утверждали вы, собственное расследование. А я сказал, что вы пойдете, потому что один я знал, как вы старались меня доконать. Говорили, что, раз Ямской был такой продажный, как вы утверждали, значит, и вы такой же и что все дело в том, что два жулика не поделили между собой. Я сказал, что вы способны погубить человека безо всякой причины. Я-то вас знаю. Вы самый что ни на есть ханжа и лицемер.

– Как это?

– Я выполняю приказ, а вы объявляете меня убийцей. Какое мне дело до заключенных из владимирской тюрьмы? Лично я против них ничего не имел, я их даже не знал. Для меня они были только врагами государства, и мне было поручено от них избавиться. Не все на свете можно сделать при идеальном соблюдении законности, на то у нас и разведка. Вы должны были понять, что я действовал по приказу. А вы по своей прихоти, чтобы показать превосходство, хотите повесить на меня дело, другими словами, убить меня за то, что я исполнял свой долг. Так что вы хуже убийцы, вы – выскочка и карьерист. Смейтесь, смейтесь, но признайте, что между долгом и голым эгоизмом – большая разница.

– В том, что вы сказали, есть смысл.

– Ага! Значит, вы знали, что я выполнял приказы…

– Нашептывания, – возразил Аркадий. – Вы делали то, что вам нашептывали.

– Да, нашептывали, что из того? А что станет со мной, если я не послушаю?

– Придется уйти из КГБ, с вами перестанут разговаривать родные, друзья будут сторониться вас, вы не сможете ходить в специальные магазины, учителя откажутся от ваших детей, и они провалят экзамены в университет, вас вычеркнут из очереди на автомашину, вам перестанут доверять на любой работе, куда бы вы ни поступили, и, кроме того, если бы их убили не вы, то убил бы кто-нибудь другой. У меня была дрянная семейная жизнь, не было детей, и я не особенно старался достать машину.

– Что я и говорил!

Аркадий снова стал следить за реверсным следом карабкающегося вверх реактивного самолета. Это к нему не относилось, если только они не намеревались его бомбить. Он слушал, как копал и шуршал семенами Приблуда. Пока он жив, жива и Ирина.

– Если я невиновен, то, может быть, вам не придется меня расстреливать.

– Абсолютно невиновных не бывает, – ответил майор, продолжая копать.

Самолет доставлял новых следователей, продукты и чистое белье для Приблуды. Иногда следователи были другие, иногда те же самые; некоторые применяли наркотики, другие прибегали к гипнозу, все они оставались на ночь и уезжали. Теперь, хотя у него была чистая одежда, Приблуда каждый день – когда не было видно следователей – повязывал голову платком и надевал свое огородное обмундирование – закатанные и подвязанные под коленями носовыми платками штаны, нижнюю рубашку и поношенные ботинки. Пистолет висел поблизости на колышке. Проклюнулись рядками упрямые ростки редиски, салата и моркови.

– По-моему, лето будет сухое, – говорил он Аркадию. – Приходится сажать поглубже.

Он обычно, ругаясь, тащился позади Аркадия, когда тот совершал свои длительные прогулки.

– Я не собираюсь убегать, – уверял его Аркадий. – Даю слово.

– Тут есть болота. Там опасно, – майор стоял в десяти метрах позади. – А вы даже не знаете, где ступить.

– Я не лошадь. Если сломаю ногу, вы же меня не пристрелите.

Аркадий впервые услышал, что Приблуда рассмеялся. Хотя майор и был прав. Иногда Аркадий отправлялся на прогулку, еще одурманенный пентоталом натрия, и тогда, не замечая, натыкался на дерево. Он выходил на прогулки, как обычно поступают люди, когда чувствуют, что это единственный способ прийти в себя. Прочь из дома, подальше от полотенец, брошенных на кровать на случай, когда от инъекций его начинало ломать. Допрос – это в значительной мере процесс следующих друг за другом родов, но с каждым разом все более неуклюжим способом, когда повивальная бабка пытается дюжину раз, но каждый раз по-новому, принять одного и того же младенца. Аркадий ходил до тех пор, пока кислород не нейтрализовал дневную дозу отравы, тогда он садился где-нибудь в тени дерева. Поначалу Приблуда настаивал на том, чтобы он сидел на солнце, понадобилась неделя, чтобы он разрешил сидеть в тени.

– Я слыхал, что сегодня – ваш последний день, – ухмыльнулся Приблуда, – последний следователь, последняя ночь. Я приду за вами, когда будете спать.

Аркадий закрыл глаза и слушал насекомых. С каждой неделей становилось немного жарче, а насекомые трещали немного громче.

– Хотите, чтобы вас похоронили здесь? – спросил Приблуда. – Вставайте. Мне уже надоело, пошли.

– Ступайте на свой огород, – сказал он, не открывая глаз, надеясь, что майор наконец уйдет.

– Вы, наверное, здорово ненавидите меня, – помолчав, сказал Приблуда.

– У меня на это не осталось времени.

– Не осталось времени? У вас ничего не осталось, кроме времени.

– Когда я не сплю, не одурманен наркотиками и в состоянии думать, у меня нет времени беспокоиться из-за вас. Вот и все.

– Я же собираюсь вас убить.

– Не расстраивайтесь, не придется.

– А я и не расстраиваюсь, – повысил голос Приблуда. Овладев собой, добавил: – Я ждал этого целый год. Вы ненормальный, Ренко, – сказал он с раздражением. – Забываете, кто здесь кто.

Аркадий промолчал. Над полем раздавался торжествующий писк пичуг, одолевающих ворону; он звучал в небе как музыкальный такт. По самолетам Антонова ближнего радиуса действия, по регулярной частоте полетов и по направлению на целительный юг он определил, что находится в часе езды от аэропорта «Домодедово», расположенного недалеко от Москвы. Все допрашивавшие его психиатры были из московской клиники КГБ имени Сербского, поэтому он предположил, что Ирину держат там.