Черный клинок - ван Ластбадер Эрик

Но тут он почувствовал запах духов Марион, увидел ее улыбку, и она полностью завладела его вниманием.

– Ты пришла вовремя, – заметил он. – Мне нравится твоя пунктуальность.

Она недовольно скривила рот.

– Ты ушел от меня слишком рано. Я просто рвала и метала.

– В самом деле?

– В самом деле. Мне нравится, как вы, американцы, произносите эти слова, – сказала она, посмотрев на него своим особенным нежным взглядом. – Ты ушел, а я крепко обняла твою подушку и воображала, что это ты.

Когда она вела себя подобным образом, у него, что называется, слюнки текли.

– а о чем ты думала в тот момент?

Марион взглянула на официанта и заказала себе вино. Потом опять обратила свой взор на Хэма.

– Я вспоминала о том, как ты проделываешь со мной все эти свои штучки, о которых, кстати, у меня не хватило духу попросить тебя минувшей ночью.

Он рассмеялся и сказал:

– Ты мне совсем не кажешься женщиной, у которой не хватает духу попросить о чем-нибудь.

– Это все наносное, – призналась она. – Все мы, женщины, надеваем на себя маску, потому что так нам, как и актерам под пристальным взглядом зрителей, легче передвигаться по сцене жизни. Кстати, окружающие далеко не всегда могут разобрать, кто мы такие и что представляем собой на самом деле.

– Звучит как-то призрачно, неопределенно, – заметил Хэм, – будто говорит сама Мата Хари.

– Все мы по-своему шпионы, не так ли, Хэм? Ничто так не нравится нам, как прятаться под маской, отыскивая друг у друга слабости и пытаясь найти путь к другим маскам. Нет, нет, не отрицай этого! – Она приложила палец к его губам. – Ты ведь не такой человек, который привык говорить только правду, не так ли? – Она улыбнулась. – Интересно, а каким был маленький Хэмптон Конрад? Может, мне поинтересоваться у твоих родителей?

– Ты что, собираешься писать на меня некролог? Мать у меня умерла, а отец, поверь мне, – из него слова не вытянуть.

Официант принес вермут «Кампари» и бутылочку содовой, Марион отпила глоток искрящегося красного вина.

– Боже, что это с тобой? – промолвила она, отодвинув стакан с вином. – Может, нам перенести этот ленч на другой день, когда у тебя будет настроение получше?

Хэм вложил стакан обратно ей в руку.

– Никуда не уходи. Порой моя работа приносит мне немалую головную боль.

– Хочешь сказать, что ты такой же, как и все?

Хэм заметил, как каменеет ее лицо, когда она сердится. Он почти ощущал, как ее пробирает дрожь.

– Я не посвящал тебя в свои служебные дела.

– Да, – подтвердила Марион. – Никогда и ни во что. И не посвящай впредь.

– О'кей, ты права. По характеру я очень скрытный и не терплю, когда кто-то начинает совать свой нос куда не надо.

– Хэм, я только хотела... – Она опустила глаза, а когда опять взглянула на него, то увидела, что выражение его лица смягчилось. – Признаюсь, когда я осталась одна, я так испугалась.

– Чего испугалась?

– Что ты разглядишь меня под маской и тебе не понравятся моя истинная натура.

– Не будь дурой. Мне очень понравилось все, что я увидел минувшей ночью и прочувствовал.

– Ну что же, что было, то прошло, – примирительно сказала Марион. – Я хочу сказать, что мой отец во многом был необычным человеком, настоящим патриотом, в самом деле настоящим, и, позволь мне прямо сказать, таких, как он, теперь осталось немного. Но, по правде говоря, для меня он был куском дерьма. И не только для меня, но и для моей матери. Он приползал домой, когда не был в бегах, надравшись, как скотина. Надирался он этим ирландским виски так, что от него несло перегаром за целую милю. Каждый раз он пытался улечься рядом с матерью, но, конечно же, впустую. Он бил ее нещадно, потому что, как я догадываюсь, хотел этим доказать ей, что он настоящий мужчина. И еще его просто распирало от злости. Он ненавидел всех – богатых, протестантов и, само собой разумеется, англичан. – Тут она взглянула на свои руки, покоящиеся на крышке стола, а затем продолжала: – Немало воды утекло, прежде чем я, научилась гордо держать голову перед мужчинами. Многих я отпугнула своими крутыми манерами и твердыми убеждениями. – Она пожала плечами. – Но все же порой мне кажется, что мне надо научиться как-то приспосабливаться.

– Ничего тебе не надо, – запротестовал Хэм. – Все, что надо, бери от меня.

Марион лишь улыбнулась и отпила еще глоток вермута с содовой. Молчание затянулось. Наконец Хэм сказал:

– Мои предки тоже никогда подолгу не жили вместе. Отец смотрел на мать как на вещь, как, скажем, на какую-нибудь вазу в доме. Я долго не мог понять, в чем тут дело. Они существовали каждый сам по себе. А ребенку, как известно, трудно расти, когда он чувствует, что его родители не переваривают друг друга.

– И ты был на чьей-то стороне?

– Разумеется, – ответил Хэм. – Мать мне всегда казалась обиженной, поэтому, естественно, я старался защитить ее. А потом обиженным оказался отец. В ту пору он стал похож – как бы это лучше сказать? – на... на пророка Моисея, сходящего с гор. На его стороне был закон, а против закона не попрешь. – Хэм посмотрел куда-то вдаль. – По правде говоря, в ту пору мне хотелось, чтобы он помирился с матерью. В известном смысле я, как и отец, предал ее. И с тех пор предательство уравняло меня с ним. Я мог лишь сожалеть об этом, но поделать с этим ничего не мог.

Марион безотчетно прильнула к нему и крепко-крепко поцеловала в губы. Теперь отчужденность совсем исчезла с ее лица.

– Дорогой мой Хэм, – сказала она. – Ты так не похож на других мужчин из моей жизни. – Она дотронулась до него. – Когда ты целуешь меня, мне так сладко от этого.

Хэм испугался, что открыл сокровенное, – то, что таил в себе долгие годы. И все же ему от этого стало легче. Он посмотрел ей пристально в глаза и проникся их теплом и бездонностью. Марион опять отодвинула стакан с вином.

– Ты что, настроился рассказывать мне всякие истории о грехопадении?

– А это зависит от того, что считать грехопадением.

– Ну вот, например, то, как я сегодня утром, обнимая подушку, воображала, что обнимаю тебя, не просто обнимаю, а... – Она прервалась на минуту, пока официант не положил на столик меню, а затем отодвинула меню и сказала:

– Я есть не хочу.

– Ну съешь хотя бы салат, – попросил Хэм, а когда она отрицательно покачала головой, заказал два поджаренных чизбургера с ветчиной и луком и шесть стаканчиков кока-колы.

– И еще принесите охлажденного вина для кока-колы, – заказал он официанту.

– Надеюсь, ты не ждешь, что я начну поглощать все это? – спросила Марион.

– Если бы ждал, то заказал бы побольше.

Они болтали о всяких пустяках, пока не принесли еду. Увидев, что Хэм уселся поудобнее в предвкушении трапезы, она продолжила прерванный разговор:

– Я вот о чем думаю. Это касается компании «Экстент экспортс», где я работаю. Владельцы ее – пара кусков дерьма, двое толстопузых жадных братцев, готовых перегрызть глотки друг другу. Платят они мне чисто символически, а прикидываются, будто от моего жалованья зависит все их состояние. Им, черт бы их побрал, ничего не стоит прибавить мне зарплату. Но вот сегодня утром я как раз и думала, чтобы такое сотворить. Хочется сделать что-то такое стоящее.

– Не верится, что боссы клюнут на твою приманку, – заметил Хэм, жуя чизбургер с ветчиной.

– Ну еще бы, этого им только не хватало, – согласилась Марион. – А поэтому я им ничего и не открою.

– Чего не откроешь?

– А то, что мы собираемся перехватить у них партию грузов.

При этих словах Хэм чуть было не подавился куском ветчины.

– А кто это «мы»?

– Ну то есть ты и я, – пояснила Марион. – Я все продумала: мне нужен сообщник в этом деле, а с твоими связями в военном ведомстве, я уверена, мы смогли бы...

– Забудь об этом и не думай.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что сказал. Ты намерена спереть товары у своей компании да еще хочешь втянуть в это дело и меня. Ты что, чокнулась?

– Ладно, прощаю тебе эти слова. – Она минуту-другую смотрела ему в глаза. – Знаешь ли, когда ты ешь, то похож на малого ребенка. Глядя на тебя, мне тоже есть захотелось.