Колодец пророков - Козлов Юрий

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98

Но не сразу и не так быстро.

Светлый плащ (майор Пухов давно мечтал приобрести себе такой, да все не получалось) Нура окрасился кровью. «Где они, черт побери, находят такие хорошие вещи?» – с грустью подумал майор. Он не уставал удивляться тому, как легко и естественно сочетают гулийцы черную бандитскую душу с внешними проявлениями благонамеренности и богатства. Чем дольше он имел дело с гулийцами, тем сильнее укреплялся во мнении, что понятие греха как такового им неведомо. Это была особенность народа, изрядная часть представителей которого столетиями жила грабежами и набегами.

Пухов как бы с недоумением и осуждением посмотрел на рукоятку «Fovea». Он не только сломал Нуру нос, но и разворотил верхнюю челюсть. Впрочем, Hyp (в отличие от Гелисхана, которому Пухов выбил зубы в казино несколько раньше) мог утешиться тем, что в земной жизни ему уже не придется тратиться на стоматологов и зубных ортопедов. Все расходы возьмет на себя Аллах.

Майор Пухов избавил рухнувшего на палас Нура от двух пистолетов, одетого в пластиковые ножны, помещенного в носок на правой ноге кинжала, вишневого цвета кожаного с золотыми углами и арабской монограммой бумажника, без чувства меры (разве хорошо быть таким богатым в стране, где большинство людей живет за чертой бедности?) наполненного пластиковыми кредитными картами и красноватыми, как последние советские червонцы, новыми двухсотдолларовыми банкнотами с изображением президента Кеннеди в мерцающем, переливающемся перламутровом овале.

Hyp наконец пришел в сознание, но даже не попытался подняться. Его поведение огорчило майора. Пухову показалось, что он вышиб из него мозги и Hyp его не узнал.

– Такой симпатичный мотель, – слегка подбодрил гулийца носком ботинка в ребра Пухов, – жалко взрывать. Сколько Гелисхан привез в Форос, где отдыхал тогдашний председатель Госкомимущества? Десять миллионов долларов в красивом таком чемодане на колесиках. Ты плохо распоряжаешься гулийской собственностью, Нурмухамед, – майор опустился на корточки, провел дулом «Fovea» по разбитому лицу руководителя службы безопасности Республики Гулистан. – Хотя, конечно, – резко поднял с паласа за воротник плаща, прислонил как манекен к стене гулийца, – что вам какой-то жалкий мотельчишка, когда скоро вашей станет вся Россия? Hyp, я сниму все милицейские посты на твоей дороге к Аллаху, если ты ответишь на три, всего на три, Hyp, вопроса.

У гулийца хватило сил плюнуть. Плевок получился каким-то твердым и острым. Пухов вытер платком со щеки сгусток темной крови, внутри которого как заноза торчал косой обломок зуба.

– Не стоит уподобляться верблюду, Hyp, – сделал он замечание гулийцу. – Я не договорил. Кто отдал вам мою мать? Что вы собираетесь предпринять в Москве? Московский адрес генерала Сака. Три вопроса – три ответа. И вот уже гурии омывают твои усталые ноги в садах Аллаха… – Hyp определенно еще раз вознамерился плюнуть, и майор Пухов был вынужден ткнуть ему в глаз согнутым пальцем. – Ты рискуешь предстать пред очами Аллаха слепым, Hyp!

Пухов пощадил глаз гулийца, но тем не менее он превратился в розовый пузырь. Майор с прискорбием констатировал, что начал слишком уж резво. В нетронутом глазу Нура не прочитывалось ни малейшего страха. Только досада, ненависть и презрение. Пухов понял, что Hyp не скажет ему ничего, даже если он будет резать его на куски. Гулийцы легко (в обе стороны) преодолевали границу между войной и миром, богатством и бедностью, лишениями и роскошью, жизнью и смертью (в одну сторону, но генерал Сак, похоже, решил и здесь отличиться). И крайне трудно – между верностью и предательством.

Майор Пухов смотрел в нетронутый глаз Нура и видел низко летящие вертолеты, поливающие гулийские селения железным огнем; бредущих в ночи по лунным дорогам гулийских старух, которых на блокпостах принимали за привидения и на всякий случаи расстреливали; искалеченных гулийских детей; оставленные жителями, разграбленные войсками дома; перетертые танковыми гусеницами в грязный кисель гулийские поля; кладбища виноградников; горящие нефтепромыслы; плывущие по горным рекам, объеденные рыбами трупы.

Много раз майор Пухов задавался вопросами – почему Россия не может покорить Гулистан? И, если не может покорить, почему не хочет оставить гулийцев в покое, уйти из Гулистана? Иногда он спрашивал об этом самих гулийцев (перед смертью люди, как правило, говорят что думают), но их ответы его не удовлетворяли. Не вполне удовлетворяли его и ответы русских, утверждавших, что воюют в Гулистане за единую и неделимую Россию. Они как будто не видели противоречия в том, что Россия, без боя отдавшая едва ли не треть своей территории – четырнадцать союзных республик – вдруг как с цепи сорвавшись принялась сражаться за почти неразличимый на карте Гулистан. Россия напоминала дурака, без звука отдавшего людям на большой дороге золотую десятку, но почему-то вознамерившегося отчаянно драться за медный грош.

«Эта война, сынок, не может завершиться до выяснения одного любопытного обстоятельства, – заметил как-то в баньке на Лубянке генерал Толстой. – Ты знаешь, что я – убежденный старый миротворец, но в данном случае речь идет не о мире, а о воле к жизни. Воля к жизни, сынок – это непринятие навязанных извне условий существования, в нашем случае – рабства. Для России проиграть гулийскую войну равносильно склонить покорно выю, лечь под населяющие ее нерусские народы, вернуться во времена Золотой, Синей и какой-то там еще Орды. Для гулийцев, сынок, выиграть эту войну – значит опустить Россию, превратить ее в б…ь, дающую всем и каждому по первому намеку. Тайна номер один этой войны, сынок, заключается в том, что гулийцы воюют не за независимость своего государства – им ее предоставят, как только они согласятся ее принять от русского правительства; не за свободу – все эти годы у них ее было в избытке; не за демократию – у них феодально-племенные отношения, они срать хотели на западную демократию; а исключительно против России, как материальной и духовной – пока еще – реальности. Мы не можем их победить, сынок, потому что едва ли не половина населения России – национальная принадлежность здесь не имеет значения – ненавидит Россию точно так же, как гулийцы. Тайна номер два этой войны, сынок, заключается в том, что Россия в Гулистане воюет за себя против себя сама с собой. И, похоже, терпит поражение…»

Пухов втолкнул руководителя службы безопасности Республики Гулистан Нурмухамеда в кабинет руководителя казино мотеля «Глория» Гелисхана, усадил в кресло по центру кабинета, прикрутив руки Нура к спинке кресла прихваченным из будки охраны электропроводом. К недостаткам электропровода можно было отнести его плохую завязываемость – он нечетко держал узлы. К достоинствам – что при подключении к источнику электричества провод, не теряя функции веревки, возвращал себе функцию отменного проводника электричества.

Впрочем, майор Пухов чувствовал, что все это без толку. Похоже, Hyp принял твердое решение уйти к Аллаху, не тратя слов на майора Пухова.

Пухов почувствовал странную потребность оправдаться перед Нуром, хотя и не сомневался – окажись он во власти Нура, тот поступил бы с ним аналогичным образом. Майор Пухов был в этой жизни кем угодно – убийцей, диверсантом, шпионом, верным цепным псом и псом блудливым и неверным, – но никогда не был холодным, равнодушным палачом.

– Ты же не хочешь, – неожиданно для себя самого майор перешел на гулийский язык, – чтобы я казнил всех подряд подвернувшихся под руку гулийцев? Что с нами случилось, Hyp? Ты помнишь ту ночь в Исламабаде?

…В последних числах августа 1984 года они взрывали штаб-квартиру афганского полевого командира, бойцы которого незадолго перед этим уничтожили в ущелье советскую колонну. Штаб-квартира находилась в старой английской вилле на окраине Исламабада. Ее охраняли не афганцы, а пакистанские коммандос из спецподразделения «Черный аист». Пухов снял четверых из снайперской винтовки с глушителем и прибором ночного видения и сквозь прибор, превращающий ночной воздух в зыбкую зелень, напоминающую пронизанную солнцем морскую воду, наблюдал за Нуром (тогда капитаном советской армии Нурали Мехмедовым), достававшим из рюкзака мины и размещавшим их по периметру здания. Hyp устанавливал последнюю – под крыльцом – когда дверь вдруг открылась. На крыльцо вышел парень в традиционных белых подштанниках. К счастью, он был без оружия, если не считать ножа, который парень мгновенно выхватил из подштанников и – прежде чем Пухов поймал его в прицел и нажал курок – успел всадить по самую рукоятку в плечо Нура. Hyp сумел отползти в кусты. Парень же, надо думать, не без шума, как-то кинематографически растянулся на крыльце башкой вниз, а босыми ногами в традиционных подштанниках вверх. Собственно, дело было сделано. Джип с радиопередатчиком стоял в ста метрах от виллы в зарослях граната. Пухову оставалось только добежать до джипа, послать сигнал на взрыв и давить, давить на газ. Он, однако, прислонив винтовку к ограде, перелез в сад и, обдирая в кровь лицо о шипы роз, добрался до истекающего кровью Нура. Пухов убрал с крыльца картинно развалившегося парня в традиционных подштанниках, закрыл дверь, заблокировав термическим железным штырем замок. Сад был предварительно очищен, поэтому Пухов, не таясь (иначе бы не успел) потащил Нура прямо по мельхиоровой в лунном свете дорожке к калитке. Он бы и не смог перетащить его через довольно высокую ограду.

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98