Колодец пророков - Козлов Юрий

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98

Августа, наверное, час пыталась выскользнуть из зацепившегося за торчащую арматуру пожарной лестницы, обнаружившего свойства резинового каната платья, прежде чем вызванные жильцами ОМОНовцы (почему ОМОНовцы?) с зычным матом не втащили ее на балкон третьего этажа (ближайшего к месту зацепа). Единственное, что успела сделать Августа (в общем-то, не так уж мало) – выхватить из расстегнутой на американский манер кобуры вносящего ее на руках в чужую квартиру милиционера пистолет и прицельно (промахнуться было невозможно) выстрелить себе в сердце.

Она и впрямь превратилась (или убедила себя в этом) в светящуюся точку. Епифания не соврала: в промежуточном, напоминающем чуть затуманенное ночное небо пространстве обнаружилось немало летящих по самым разным траекториям точек. По ходу дела они группировались в подобие эскадрилий и летели дальше совместно, излучая в пространство нестрогий сигнал «свой-чужой». В принципе здесь не было стопроцентно чужих и стопроцентно своих. Любая точка могла присоединиться к любой эскадрилье. Но сначала каждая искала себе спутников не столько по родственному принципу или принципу духовной близости, но по некоему сущностному (невыразимому в словах и непостигаемому в мыслях) подобию.

Августа уже успела освоиться в туманном ночном небе, когда увидела одинокую, почти и не излучающую никакого сигнала, едва мерцающую точку. Она послала ей свой сигнал и рванулась навстречу, ощущая, как оставленный (внизу?) земной мир теряет смысл и очертания, смываемый сильнейшей и чистейшей волной любви, сострадания и отчаянья. Только здесь в ночном туманном небе Августе открылось, как должен относиться человек к человеку. Ей показалось, что она не долетит до отца, потому что из светящейся точки превратилась в таящую в ночном туманном небе слезинку. Он был уже совсем близко. Августа вдруг ясно (как будто всегда знала) поняла, что представляет из себя так называемая загробная жизнь. Все было немыслимо – гениально – просто. Загробная жизнь – это всего лишь…

…Сначала она ощутила невыносимую боль в груди. Потом услышала гул. Чуть позже пришло ощущение земного тела. Августа, впрочем, успела подумать, сколь несовершенно, неприспособленно к полету ее земное – из плоти и крови – тело, прежде чем гул начал отливаться в свинцовые формы произносимых слов. Ей, только что побывавшей светящейся точкой в ночном туманном небе, познавшей иные формы общения, показалось мучительным и недостойным вникать в свинцовый смысл звучащих над ее головой слов.

Но, увы, надо было вникать, потому что говорили о ней.

– Да, это она, – констатировал мужской голос, – не может быть никаких сомнений.

– Тогда каким образом ей почти удалось уйти? – услышала Августа другой мужской голос. – И кто ее вернул?

Августа ничем не обнаруживала своего возвращения. Она сообразила, что лежит совершенно обнаженная, со связанными руками и ногами то ли на операционном, то ли просто на столе, и ветер из форточки приятно холодит ей пятки. И еще ей открылось, что для этих двух мужчин в принципе не имеет значения, слышит она их разговор или не слышит, потому что речь идет о вещах, на которые произнесенные (да и не произнесенные) слова повлиять не могут.

– Она неожиданно и, что очень важно, на людях воспользовалась чужим оружием, то есть использовала свой единственный шанс, – сказал первый. – Если бы она вздумала стреляться у себя дома, пуля бы расплющилась о ее сердце, как о стальной слиток.

– Я смотрел акт судмедэкспертизы, – сказал второй, – она разнесла себе сердце в клочья ровно сутки назад. Зачем ты помог ей вернуться?

Августа самую малость приоткрыла глаза. Взгляд ее как-то странно устремился сразу вверх, влево и вправо. Августа вспомнила бесхозного мальчишку из ближайшей к подмосковному дому творчества писателей – она однажды летом жила в нем с отцом и матерью – деревни. Он ловил в речной протоке раков и бил камнем рыбу. Августа не верила, что проворную быструю рыбу можно оглушить камнем, но мальчишка ей это продемонстрировал на примере двух кормящихся под мостками плотвиц. Он сказал, что камнем в принципе можно оглушить любую рыбу, за исключением Щуки, потому что щука одновременно смотрит во все стороны и вверх.

Августа, стало быть, вернувшись в земную жизнь, стала смотреть, как щука.

Прямо над собой она увидела круглую – разделенную внутри на разнокалиберные мелкие – лампу. Лампа парила под потолком, как летающая тарелка. Можно было предположить, что Августа находится в операционной, но в особенной. Кроме лампы под потолком и стеклянных шкафов со скальпелями и хирургическими пилами, в операционной не было никакой техники, предположительно помогающей медперсоналу сражаться за жизнь пациента. Августа догадалась, что лежит на столе в прозекторской. Она не имела ничего против того, чтобы лежать на столе, если бы ей зачем-то не связали руки и ноги. Потом она увидела собственную воинственно нацелившуюся на лампу левую грудь, украшенную то ли вырезанной из цветной бумаги звездочкой, то ли живым цветочным лепестком. Августа не сразу поняла, что звездочка-лепесток на левой груди – не что иное, как шрам на месте входа пули. Приглядевшись пристальнее, Августа определила, что Нежно-розовый шрам удивительно напоминает – лежа на столе, она смотрела на него снизу вверх – цифру «9».

Вслед за щучьим зрением к Августе вернулось и обоняние. Она явственно ощутила витающий в прозекторской сладковато-формалиновый запах временно остановленной в своем разложении человеческой плоти. Запах разлагающейся плоти сочился из коридора под дверь прозекторской, попутно смешиваясь с еще более тошнотворно-сладким запахом… бананов. Определенно, бананы разлагались быстрее, нежели человеческая плоть, и их, в отличие от плоти, не сдабривали формалином.

У Августы исчезли последние сомнения: она в морге! Ведь морги, как всем известно, именно то место, где в Москве хранятся залежавшиеся бананы. Она даже знала, в каком именно она морге – на Большой Пироговской улице, где работает Епифания. Августе показалось странным, что Епифания не присутствует в прозекторской при разговоре двух пожилых (судя по голосам) мужчин над ее обнаженным (и связанным!) телом.

Несколько раз (когда Епифания дежурила ночью) Августа приезжала к ней в морг. Разглядывая лежащие на полках (как в огромном спальном вагоне) трупы, Августа ощущала себя пассажиром-безбилетником в экспрессе, движущемся в общем-то в единственно возможном направлении, но без остановок и с очень сильным опережением графика. Тишину спального вагона изредка нарушали какие-то звуки, и Августе казалось: идет контролер! Хотелось быстрее покинуть вагон, потому что смерть была принципиальным и неподкупным контролером. Но, оказывается, мертвых тревожили розничные торговцы бананами, которым Епифания разрешала унести указанное в записке оптовика-хозяина количество картонных коробок. Августа не спрашивала у Епифании, почему та устроилась в морг, потому что знала про ее неодолимое влечение к мертвым.

Пришла пора разглядеть и переговаривающихся над ее обнаженным и связанным по рукам и ногам телом мужчин.

– Я не помогал ей, – между тем продолжил первый – пожилой, круглый, как колобок, с седым венчиком волос вокруг розового, как шрам от пули на груди Августы, черепа. – Ты же знаешь, что гадалки Руби – это по моей части. Она бы мне никогда не позвонила, если бы ее мать, – кивнул на Августу, – не продала ее на трансплантацию органов. Ее вытащила с того света гадалка Руби. И в этот самый момент в морг приехали крутые ребята за ее глазами и печенью. Только поэтому она мне позвонила. Это чистая случайность, что я узнал.

– Неужели в России есть гадалка Руби? – удивился второй – высокий, худощавый, тоже седой, но с гораздо большим количеством волос на голове, с каким-то готическим – удлиненным, изрубленным то ли глубокими морщинами, то ли шрамами лицом. Августа обратила внимание, что из-под белых халатов пожилых джентльменов выглядывают брюки с широкими – генеральскими, а может маршальскими? – лампасами. Причем у круглого лампасы красные, а у готического – голубые. Августа была бы польщена, если бы не была встревожена. Ей еще не приходилось иметь дело с военными в столь высоких званиях. – Если она к ней приставлена, то, вытащив ее, она приняла на себя ее проклятие – бесплодие, – продолжил второй. – Она же не может не знать, что та, когда придет срок, проткнет ее шилом или булавкой…

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98