— Еще чего не хватало, — сказал он.
Я хотел было сесть в машину.
— Отвали, приятель. — Он захлопнул дверцу и уехал прочь, оставляя меня стоять посреди улицы.
В далеке я снова услышал звуки сирен.
Меня захлестнула новая волна слабости. Я опустился на тротуар и ждал, пока приступ пройдет. Меня снова стошнило. С лица по-прежнему капала кровь. Маленькие красные капельки падали на землю, смешиваясь с тем, что было только что исторгнуто из себя моим желудком.
Дождь не утихал. Я дрожал от холода, но как раз именно это и удерживал меня от того, чтобы потерять сознание. Я поднялся на ноги и попробовал вспомнить, как все было; я находился где-то южнее Вашингтон-Стрит; на последнем указателе, была надпись Керли-Плейс. Мне это название ни о чем не говорило. И тогда я пошел вперед наугад, нетвердо ступая, часто останавливаясь.
Я надеялся, что иду в верном направлении. Я знал, что теряю кровь, но не имел понятия, насколько серьезной может оказаться моя рана. Через каждые несколько шагов мне приходилось останавливаться, чтобы прислониться к каой-либо из машин и перевести дыхание.
Мне стало еще хуже.
Я споткнулся и упал, сбивая о тротуар колени и чувствуя адскую боль. Через некоторое время сознание мое все же несколько прояснилось, и я смог снова подняться с земли. Насквозь промокшие ботинки скрипели при ходьбе. Вся моя одежда была насквозь мокрой от дождя и моего собственного пота.
Я постарался сосредоточиться на скрипе своих туфель и заставил себя идти дальше. Медленно, шаг за шагом. В трех кварталах впереди себя я увидел зажженные фонари. Я знал, что мне это по силу.
Шаг за шагом.
Я прислонился на минутку к синему автомобилю у обочины, только на минутку, чтобы можно было перевести дух.
* * *
— Вот так. Вот так, осторожнее.
Кто-то поднимал меня. Я сидел в машине и меня вытаскивали из нее. Кто-то забросил мою руку к себе на плечо, и я шел. Впереди яркие огни. Вывеска: «Отделение неотложной помощи». Горит голубая лампа. Медсестра остановилась в дверях.
— Давай, иди медленно. Все будет в порядке.
Мне казалось, что моя голова с трудом удерживается на шее. Я попытался, что-то сказать, но во рту у меня все пересохло. Мне было очень холодно и очень хотелось пить. Я взглянул на человека, помогавшего мне идти. Пожилой человек, лысый и с седой бородой. Я старался идти ровнее и тверже держаться на ногах, чтобы как можно меньше обременять его, но ноги были словно ватными и еще меня бил озноб.
— Хорошо, парень. Иди. Молодец.
У него был грубоватый голос. Медсестра вышла нам навстречу, выступая из моря ослепительного света, увидела меня и тут же поспешила обратно. Из двери появились двое врачей-практикантов, которые тут же подхватили меня под руки. Они были сильными и высокими, я почувствовал, что меня приподнимает над землей так, что теперь лишь мыски моих туфель едва чиркали по лужам. Моя голова была наклонена вперед, и я чувствовал, как дождевые капли затекают за шиворот. Лысый человек забежал вперед и распахнул двери.
Мы оказались в помещении, и там было тепло. Меня уложили на застеленный простыней стол и начали раздевать, но вся одежда насквозь вымокла и пропиталась кровью; вещи липли к моему телу и в конце концов их стали резать ножницами. Это было очень нелегко, и наверное растянуло на многие часы. Я лежал с закрытыми глазами: потому что лампы под потолком горели очень ярко, они слепили глаза и на них было больно смотреть.
— Взять кровь на гематокрит и сделать перекрестную пробу, — сказал один из врачей. — И подготовьте комплект номер четыре и шовный материал во втором кабинете.
Они что-то делали с моей головой; я почти не ощущал того, как чьи-то руки прижимают марлевые салфетки к моей коже. Лоб казался холодным и онемевшим. К этому времени им удалось меня раздеть. Меня растерли жестким полотенцем и укутали в одеяло, а потом переложили на другой стол, который тоже был застелен простыней, который тут же покатился по коридору. Я открыл глаза и увидел, что тот пожилой человек с бородой с беспокойством смотрит на меня.
— Где вы его нашли? — спросил один из врачей.
— На машине. Он лежал на машине. Сначала я подумал, что он просто напился до бесчувствия. Это было на дороге, понимаете, и я испугался, что он может угодить кому-нибудь под колеса, поэтому я остановился, чтобы убрать его оттуда. Подойдя поближе, я увидел, что он хорошо одет и весь в крови. Я не знаю, что с ним случилось, но на вид он был совсем плох, и поэтому я привез его сюда.
— А вы не знаете, что это может быть? — спросил практикант.
— По-моему, его избили.
— У него нет бумажника, — сказал практикант. — Сколько он вам должен за проезд?
— Ничего, пустяки, — сказал лысый.
— Я уверен, что он пожелает заплатить вам.
— Пустяки, — повторил таксист. — Ну ладно, мне пора.
— Все же оставьте свои координаты у секретаря, — сказал практикант.
Но пожилой таксист уже скрылся за дверью.
Меня привезли в комнату, стены которой были выложены голубым кафелем. У меня над головой был включен хирургический светильник. На меня смотрели чьи-то лица, наполовину скрытые под марлевыми повязками. На руки врачей натянуты резиновые перчатки.
— Сначала остановим кровотечение, — сказал все тот же врач. — А потом сделаем рентген. — Он взглянул на меня. — Вы очнулись, сэр?
Я кивнул и хотел что-то сказать.
— Нер разговаривайте. У вас может быть сломана челюсть. Сейчас я закрою рану у вас на лбу, а там посмотрим.
Медсестра умыла меня. Сначала теплым мылом. Губки быстро пропитывались кровью и их приходилось менять.
— Теперь спирт, — сказала она. — Может немного щипать.
Молодые врачи-практиканты осматривали рану и разговаривали между собой.
— Наверное лучше отметить это как шести сантиметровый наружный порез на правом виске.
Я почти не чувствовал жжения спирта. Он холодил кожу и немного пощипывал, вот и все.
В руках практикант держал кривую хирургическую иглу, вставленную в иглодержатель. Медсестра отступила назад, и он склонился над моей головой. Я ожидал почувствовать боль, но чувствовал лишь легкое покалывание. Накладывая швы, он сказал:
— Черт, какой глубокий порез. Совсем как хирургический.
— Нож?
— Может быть, но я сомневаюсь в этом.
Медсестра наложила мне на руку жгут и брала кровь из вены.
— Введите ему еще противостолбнячную сыворотку, — сказал практикант, продолжая накладывать швы. — И пенициллин. — Тут он обратился ко мне. — Моргните один раз, если «да», и два раза, если «нет». У вас есть аллергия на пенициллин?
Я моргнул два раза.
— Вы уверены?
Я моргнул один раз.
— Хорошо, — сказал практикант. Он все еще зашивал рану. Медсестра сделала мне два укола. Второй практикант осматривал мое тело и не говорил ничего.
Должно быть я снова потерял сознание. Вновь открыв глаза, я увидел, что над головой у меня установлен огромный рентгеновский аппарат. Кто-то раздраженно повторял: «Осторожно. Да осторожнее же.»
Я снова впал в забытье.
Очнулся я уже в совсем другой комнате. Стены в ней были выкрашены светло-зеленой краской. Занимавшиеся мной практиканты подносили еще сырые рентгеновские снимки к свету и обсуждали их между собой. Затем один из них ушел, а второй подошел ко мне.
— С вами как будто все в порядке, — сказал он. — Возможно у вас выбито несколько зубов, но трещин и перекосов как будто нет.
Туман в голове рассеивался; я приходил в себя и уже был в состоянии спросить:
— Рентгенолог смотрел снимки?
Этот вопрос застал их врасплох. Они приехали, и в этот момент, должно быть, думали о том же, что и я: о том, что разбирать снимки черепа очень нелегко, и для этого необходимо соответствующий опыт. Они так же не ожидали, что я могу задать подобный вопрос.
— Нет, рентгенолога сейчас нет на месте.
— А где же он тогда?
— Вышел за кофе.
— Тогда пусть он войдет обратно, — сказал я. У меня во рту все пересохло; челюсть болела. Я дотронулся рукой до щеки и обнаружил большой и очень болезненный желвак. Не удивительно, что они беспокоились о том, что могут быть трещины.
