Исчезнувший - Дивер Джеффри

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98

Постараюсь...

Кара закрыла глаза, наполнившиеся слезами. Черт побери!

Постараюсь...

Как это неправильно, со злостью подумала она. Раньше мать никогда не сказала бы: «Постараюсь». Это не в ее духе. Она могла бы или категорически заявить: «Все, дорогая, я буду там! В первом ряду», или холодно отрезать: «Нет, завтра не смогу. Тебе следовало предупредить меня пораньше».

«Постараюсь» — совсем не похоже на мать. Она или решительно за, или столь же решительно против.

Но не теперь — когда она вообще едва похожа на человека. В лучшем случае это ребенок, спящий с открытыми глазами.

На самом деле эта беседа происходила только в воображении молодой женщины. Правда, слова Кары были вполне реальны, а вот все, что якобы произнесла ее мать, начиная с «Прекрасно, дорогая. А как у тебя дела?» и кончая смутившим Кару «Постараюсь», молодая женщина выдумала.

Увы, сегодня ее мать вообще не произнесла ни слова. То же самое было вчера и позавчера. Она лежала в коме возле увитого плющом окна. Порой она приходила в себя, но несла полную чепуху, словно какие-то невидимые беспокойные мысли тревожили ее, понапрасну вороша память.

Иногда все же наступали моменты просветления, и хотя они длились недолго, отчаяние Кары проходило. Когда же молодая женщина уже была готова смириться с худшим — с тем, что ее мать ушла навсегда, — та вдруг возвращалась и становилась почти такой, как до кровоизлияния в мозг. И решимость Кары исчезала: так обманутая женщина прощает своего непутевого мужа, если тот проявляет малейшие признаки раскаяния. В такие минуты она убеждала себя, что мать выздоравливает.

Врачи, конечно, говорили, что надежды почти нет. Однако их не было рядом с Карой, когда несколько месяцев назад ее мать вдруг очнулась и сказала: «Привет, милая! Я съела те булочки, что ты вчера принесла. Ты положила побольше орехов — именно так, как я люблю. И черт с ними, с калориями. — Детская улыбка. — О, я так рада, что ты здесь. Я хотела рассказать тебе о том, что сделала вчера ночью миссис Брэндон с пультом дистанционного управления».

Кара изумленно заморгала. Она ведь действительно принесла вчера матери булочки с орехами. А сумасшедшая миссис Брэндон с пятого этажа действительно утащила пульт дистанционного управления и через окно посылала сигнал в холл четвертого этажа, целых полчаса хаотически переключая каналы, к ужасу всех обитателей дома престарелых, решивших, что взбунтовался полтергейст.

Нужны ли лучшие доказательства того, что ее энергичная мать все еще не исчезла и просто заключена в телесную оболочку, лежащую в палате номер 492, откуда может когда-нибудь выскользнуть?

Но уже на следующий день Кара обнаружила, что мать смотрит на нее с подозрением, спрашивая, кто она такая и что ей здесь нужно. Если мать беспокоится по поводу счета за свет на двадцать два доллара и пятнадцать центов, так Кара уже оплатила его и может предъявить квитанцию. Повторения сцены с булочками и пультом дистанционного управления Кара так и не дождалась.

Прикоснувшись к материнской руке, теплой, гладкой, по-детски розовой, Кара вновь испытала сложные чувства, посещавшие ее во время ежедневных визитов сюда: она то желала, чтобы мать наконец отмучилась и умерла, то надеялась, что больная вернется к полноценной жизни, а главное, хотела избежать этого ужасного выбора.

Кара взглянула на часы. Ну вот — как всегда, опоздала на работу. Мистер Бальзак будет недоволен. Допив кофе, она выбросила пластиковый стакан и вышла в коридор.

Крупная черная женщина в белой форменной одежде приветственно подняла руку.

— Кара! Давно ты здесь? — Ее лицо расплылось в улыбке.

— Минут двадцать.

— Я бы зашла навестить тебя, — сказала Джейнин. — Она в сознании?

— Нет. Когда я пришла, была без сознания.

— Очень жаль.

— Она говорила до этого? — спросила Кара.

— Совсем немного. Трудно было определить, с нами она или нет. Похоже на то, что... Какой сегодня прекрасный день! Мы с Софи собираемся чуть позже вывезти ее на прогулку во двор — если придет в сознание. Ей это нравится.

После прогулки она всегда чувствует себя лучше.

— Мне пора на работу, — сказала сиделке Кара. — Кстати, у меня завтра выступление. В магазине. Помнишь, где это?

— Ну конечно! В какое время?

— В четыре. Приходи.

— Завтра утром я заканчиваю рано. Я приду. Потом выпьем еще этого, с персиками, как в прошлый раз.

— Ну вот и отлично. Да, и приведи с собой Пита.

— Не обижайся, но он увидит тебя в воскресенье только в том случае, если ты будешь выступать на футбольном поле в перерыве между таймами и если это твое выступление покажут по телевизору.

— Твоими бы устами да Богу в ухо, — отозвалась Кара.

Глава 5

Сто лет назад здесь мог бы проживать более или менее преуспевающий финансист.

Или владелец небольшого галантерейного магазина, находившегося в роскошных торговых рядах на Четырнадцатой улице.

Или, возможно, политик с Таммани-холл [6], овладевший бессмертным искусством богатеть на службе обществу.

Нынешний владелец этого особняка, расположенного на Сентрал-парк, не знал и в общем-то не хотел знать его историю. Не волновало Линкольма Райма и то, что когда-то заполняло эти комнаты, а именно викторианская мебель и предметы искусства конца девятнадцатого века. Ему нравилось все, что окружало его сейчас: столы, вращающиеся кресла, компьютеры, научное оборудование — измеритель градиента плотности, газовый хроматограф, масс-спектрометр, микроскопы, пластмассовые ящики всех видов и оттенков, мензурки, колбы, термометры, защитные очки, черные или серые футляры причудливой формы, в которых, очевидно, находились экзотические музыкальные инструменты. И провода.

Провода и кабели были везде и покрывали чуть ли не всю комнату. Одни были аккуратно свернуты и подсоединены к какому-то оборудованию, другие внезапно исчезали в неровных отверстиях, безжалостно пробитых в столетних стенах.

Сам Линкольн Райм в основном обходился без проводов. Современные технические достижения позволяли надежно соединить компьютеры и климатическое оборудование с микрофонами, установленными в его инвалидной коляске и, конечно, в спальне. Почти все устройства выполняли команды, подчиняясь звуку его голоса: Райм мог ответить на телефонный звонок или же вывести изображение с микроскопа на монитор компьютера.

К таким устройствам относился и новый приемник «Хармон Кардон-8000», из которого сейчас в лаборатории звучало приятное джазовое соло.

— Приказываю — отключить стерео, — неохотно скомандовал Райм, услышав, как хлопнула входная дверь.

Музыка тотчас же смолкла, сменившись звуком шагов в парадном и гостиной. Райм сразу понял, что пожаловала Амелия Сакс — эта высокая женщина всегда ходила удивительно легкой походкой. Затем он различил тяжелую поступь больших, постоянно вывернутых наружу ступней Лона Селлитто.

— Сакс, — начал Райм, когда она вошла в комнату, — место преступления занимает большую площадь? Прямо-таки громадную?

— Не слишком. — Она недоуменно нахмурилась. — А что?

Райм не отрывал взгляда от серых ящиков, где содержались вещественные доказательства, принесенные сюда Сакс и другими полицейскими.

— Я пришел к такому выводу, потому что на осмотр помещения понадобилось очень много времени. Пожалуй, тебе стоит использовать на своей машине проблесковый маячок. Их ведь не зря изобрели. Сирены тоже небесполезны. — Когда Райма одолевала скука, он становился раздражительным. Скука была для него настоящим бичом.

— Мы столкнулись там с загадочными вещами, Райм, — не реагируя на его колкости, ответила Сакс, судя по всему, находившаяся в хорошем расположении духа.

Кажется, Селлитто называл это дело странным, вспомнил Райм.

— Изложи мне сценарий. Что там случилось?

Сакс изложила возможный ход событий, кульминацией которого стало исчезновение преступника из репетиционного зала.