Под созвездием Ориона (сборник) - Крапивин Владислав Петрович

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154

И… вдруг мой пятнадцатилетний братик начал ронять слезы — так ему стало жаль потерянный пистолетик. Да, на шестнадцатом году человек иногда еще совсем дитя.

Я тут же предложил ему свой пистолет, но Олег замотал головой. Ведь радость-то была именно в том, что у нас два браунинга — у него и у меня.

Денег у меня было совсем не густо, а зажигалки стоили дороговато. Но я все же вернулся к киоску и купил Олегу новый пистолетик. Брат тихо и виновато радовался, совсем как маленький мальчик.

А я до сих пор радуюсь, что тогда сделал эту покупку. Если бы не так, всю жизнь мучила бы совесть».

Теперь совесть не мучает. По крайней мере из-за того случая… Мучает лишь печаль, если вспоминаю давние годы, когда рядом был братишка. И все же хорошо, что он был…

…А в тот день, вернее уже поздним вечером, в поезде «Одесса — Москва», мы стояли в коридоре у окна и смотрели, как в южной темноте летят назад огоньки. Олег вертел в пальцах никелированный браунинг-зажигалку. Потом вдруг потерся щекой о мое плечо и сказал негромко:

— Спасибо…

Подмывает желание написать, что сказал он это с той же интонацией, как когда-то девочка под откосом стрелкового стенда. Но не хочется врать. Он произнес это «спасибо» скомкано и торопливо. И все равно у меня затеплело в душе.

— Да ладно, чего там… — пробормотал я. — А зажигалки и правда хороши. Будет память про путешествие…

— Я не про зажигалку, — объяснил он в полголоса. — То есть и про нее, но… спасибо, что показал мне открытое море…

Вот так.

Насколько я знаю, больше брат никогда не видел открытого моря…

Однако вернусь в Володькин двор, в тот сентябрьский день, когда мы валялись на растрепанном сене и рассуждали про горизонты. Я согласился с Володькой, что да, морской горизонт, наверно, «самый-самый горизонтальный». Но тут же решил, что пора поделиться с приятелями своим недавним открытием.

— А зато я знаю, как сделать, чтобы горизонт стал совсем рядом. Будто ты один-одинешенек на всем земном шаре.

— Так не бывает, — сразу сказал Виталик.

— А вот и бывает! Сам видел!

— Лучше скажи честно, что ты это придумал. Тогда мы не будем смеяться, — пообещал Виталик.

— Смейся хоть до лопанья пуза! А я правду говорю!

Володька смотрел молча и внимательно. Он был умнее Виталика (да и меня тоже). И, конечно, сразу уловил в моих словах правдивую суть. И наконец спросил:

— А как это? Можешь показать?

— Конечно, могу! Только не сейчас…

— Ага, сразу заотпирался! — уличил меня правдолюбивый Виталик.

— Ничего не заотпирался! Просто надо идти в специальное место! Пойдем завтра!

Назавтра был то ли праздник Победы над Японией (в те времена нерабочий день), то ли просто воскресенье. И мы, свободные от школы, с утра отправились по известному только мне маршруту. Я отказался заранее открывать свои секреты, это придавало нашей прогулке загадочность и серьезность настоящей экспедиции. Виталик нетерпеливо канючил, чтобы я рассказал, в чем дело. Володька был снисходительно терпелив — как бы подыгрывал мне.

Я повел ребят по дну лога, вдоль речки, этот путь оказался не длинным, и скоро мы очутились у подножья того острова, где я несколько дней назад радовался своему робинзоньему уединению и близкому горизонту.

День стоял безоблачный и совсем летний, начало сентября снисходительно дарило нам дополнительный кусочек каникул. Пахло бурьяном, коноплей и полынью. Пушистые семена почти неподвижно висели в воздухе. Мы стали подниматься по склону, зашуршала на тропинке сыпучая глина. И вот наконец плоская поверхность острова, на котором когда-то (по моему убеждению) стояла древняя крепость. Ромашки, клевер, колоски подсыхающей травы…

Я выбрал место, где трава пониже.

— Ложитесь на пузо, лицом к земле…

— А зачем… — начал Виталик, но увидел, что Володька лег сразу, и тоже плюхнулся на живот. И сказал придирчиво:

— Ну и что?

Я лег между Виталиком и Володькой. Васильковое небо с ватными комками облаков висело над нами. А кругом лежала травянистая поверхность. Ровная, как стадион. Лишь кое-где торчали над ней ромашки и мохнатые головки растений с неизвестным названием, а больше ничего не было.

— Смотрите, — выговорил я многозначительным шепотом. — Небо соединяется с землей совсем рядом. Это и есть близкий горизонт…

С полминуты мои друзья молчали. Потом Володька сказал удивленно:

— А ведь правда…

И мне было очень дорого это признание.

Но Виталик на этот раз не согласился с Володькой, хотя обычно признавал его авторитет.

— Вовсе это никакой даже не горизонт!

— А что по твоему?! — взвинтился я.

— Ничего! Просто трава, вот и все! Таких горизонтов не бывает!

Но я был не лыком шит! Зная, что Виталька заспорит, я запасся научным доказательством. Со мной была кирзовая полевая сумка (ее подарил мне Коля, муж моей старшей сестры). И в сумке лежала пухлая книжка, которая сохранилась у меня и мамы еще с довоенных времен, от папы. Растрепанный, без корочек, «Энциклопедический словарь Ф. Павленкова», изданный почти сорок лет назад, в 1907 году. Я умел искать в нем объяснения всяким хитрым понятиям. И я знал, что там написано на странице 531 (даже закладку сделал). Между словами «Горизонтальный» и «Горилла» (с портретом этой самой гориллы) были строчки:

«Горизонтъ — видимая наблюдателю часть земной поверхности, а также кругъ, ограничивающiй эту часть». Дальше было еще что-то — про астрономию и другие хитрости, но это уже не имело значения. Для доказательства хватало первой фразы. И я со сдержанным торжеством прочитал ее Виталику и Володьке. И добавил:

— Вокруг нас что? Земная поверхность. А что ее окружает? Круг, который видим! Значит, это и есть горизонт. Читайте сами…

Виталик и Володька сдвинули над словарем головы со стриженными макушками.

— Правильно, — сказал мудрый Володька.

Но Виталик заспорил и сейчас. Причем его аргументы носили уже политический характер:

— Ну и что? Эта книжка до революции напечатана, сразу видно. А тогда в книжках врали для обмана трудового народа!

— Не все же, кто писал, врали, — попытался урезонить его Володька.

— Все! — отчаянно заявил Виталик, чувствуя, что теряет позиции.

Я добил его новым доказательством:

— Пушкин тоже писал до революции. По-твоему, и Пушкин врал?

Против Пушкина не попрешь. Виталик засопел. И сделал вид, что разглядывает портрет гориллы. Володька осторожно, необидчиво так сказал:

— Вить, ты же всегда справедливый. Ты должен признаться, что здесь вокруг нас горизонт.

Виталик посопел сильнее, бормотнул:

— Ну, ладно…

А Володька глянул вдоль плоского травяного ковра и вдруг прошептал:

— Смотрите, на горизонт села бабочка.

В самом деле, там, где небо соединялось с близкой кромкой земли, на тонкой травинке качалась коричневая бабочка-крапивница. Ей, наверно, нравилось качаться. Она то складывала, то развертывала крылышки, радуясь солнцу. Да, было еще сплошное лето. И мы некоторое время лежали молча, погрузившись в теплые запахи трав…

Но Виталик не был бы Виталиком, если не попытался бы все-таки настоять на своем. Он пожевал стебелек, выплюнул и упрямо заявил:

— А все равно этот горизонт не настоящий. Мы встанем, и он пропадет. И кругом будет все не так.

Володька повернулся на спину, глянул в небо и рассудительно ответил:

— Ну и что? Тогда будут другие горизонты…

Сказал ли он это просто так, или был в словах его, третьеклассника, самому ему еще неясный до конца глубинный смысл?

Мы не знали в тот день, что очень скоро Виталик уедет со Смоленской и мы о нем больше никогда не услышим. Наша с Володькой дружба в будущем году станет крепче, серьезнее как-то, но следующей осенью уеду и я. На другой конец города. А это в детстве порой то же самое, что в другую страну.

В общем, другие горизонты…

Но про них — другие истории…

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154