Хроники Нарнии. Начало истории - Льюис Клайв Стейплз

– Молодец, Земляничка! – сказала Полли. – Как я рада, что её выбрали.

И кебмен, стоявший теперь рядом с детьми, вскричал:

– Ну и ну! Да и то: лошадка что надо, я всегда говорил.

– Создания, обретшие речь, я поручаю вас друг другу, – продолжал могучий и радостный голос. – Я отдаю вам навеки землю Нарнии. Я отдаю вам леса, и плоды, и реки. Я отдаю вам звёзды и самого себя. Отдаю я и тех, кто остался бессловесным. Будьте добры к ним, но не поступайтесь своим даром и не возвращайтесь на их пути. От них я взял вас, к ним вы можете вернуться. Тогда вы станете много хуже, чем они.

– Нет, Аслан! Мы не вернёмся! Что ты, что ты! – зазвучало множество голосов, а галка крикнула чуть позже всех, и слова её прозвучали в полной тишине:

– Ты не бойся!

Вы знаете сами, что бывает, когда так случится в гостях. Она растерялась и спрятала голову под крыло, словно решила поспать, а прочие стали издавать странные звуки, которых здесь никто не слышал, и пытались сдержаться, но Аслан сказал:

– Смейтесь, это большое благо. Теперь, когда вы обрели и мысль, и слово, вам не надо всегда хранить серьёзность. Шутка, как и справедливость, рождается вместе с речью.

Смех зазвучал громче, а галка так раззадорилась, что вскочила Земляничке на голову прямо между ушами и крикнула, хлопая крыльями:

– Аслан! Аслан! Неужели я первая пошутила? Неужели про это будут всегда рассказывать?

– Маленький друг, – ответил ей лев, – не слова твои, ты сама – первая шутка.

И все опять засмеялись, а галка не обиделась и смеялась со всеми так заливисто, что лошадь, шевельнув ушами, согнала её с головы, но галка вдруг поняла, на что ей крылья, и не упала.

– Мы основали Нарнию, – сказал Аслан. – Теперь наше дело – её беречь. Сейчас я позову на совет некоторых из вас. Идите сюда, ты, гном, и ты, речной бог, и ты, дуб, и ты, филин, и вы, оба ворона, и ты, слон. Нам надо потолковать, ибо миру этому пять часов от роду, но в него уже проникло зло.

Те, кого он назвал, приблизились к нему, и он ушёл с ними к востоку, а прочие спрашивали друг друга:

– Кто сюда проник? Лазло? Кто же это? Нет, не лазло, казло!.. Может быть, козлы? Да что ты!

– Вот что, – сказал Дигори, повернувшись к Полли. – Я должен пойти за ним… за львом. Только он даст мне то, что ей поможет.

– И я пойду, – сказал Фрэнк. – Понравился он мне. Да и с лошадкой поговорить надо.

Все трое смело пошли к совету зверей, во всяком случае – настолько смело, насколько это им удалось. Звери были так заняты беседой, что не сразу заметили их и услышали дядю Эндрю, который стоял довольно далеко и надсадно звал:

– Дигори! Вернись! Немедленно иди сюда, кому говорю!

Когда люди проходили мимо зверей, те замолкли и на них уставились.

– Это ещё кто такие? – спросил бобёр.

– Простите… – начал Дигори, но кролик перебил его:

– Наверное, салатные листья.

– Нет! – поспешила сказать Полли. – Нас нельзя есть, мы невкусные.

– Смотри-ка! – сказал крот. – Говорить умеют. Салат он речью не наделял.

– Может, они вторая шутка? – предположила галка.

Пантера перестала умываться и сказала:

– Ну, первая была лучше. Кто как, а я ничего смешного не вижу! – И, зевнув, принялась умываться опять.

– Пожалуйста, пропустите нас! – взмолился Дигори. – Я очень спешу. Мне нужен лев.

Тем временем Фрэнк пытался привлечь внимание Землянички и наконец преуспел:

– Лошадка! Ты-то меня знаешь, объясни им.

– О чём это он? – спросили её звери.

– Знаю… – нерешительно произнесла лошадь. – Я мало что знаю. Наверное, все мы ещё очень мало знаем. Но где-то я вас видела… Где-то я вроде бы жила… или видела сон, прежде чем Аслан разбудил нас. В этом сне вроде бы жили вы трое…

– Ты что, – удивился кебмен, – меня не признала? А кто тебя чистил? Кто кормил, а? Кто попону надевал, когда холодно? Ну, не ждал я от тебя!

– Минутку, минутку… – проговорила лошадь. – Дайте подумать. Да, ты привязывал ко мне сзади какой-то тяжёлый ящик и гнал куда-то, и я бежала, а ящик очень грохотал…

– Зарабатывали мы с тобой, – сказал кебмен. – Жить-то надо и тебе и мне. Без работы да без кнута ни стойла бы не было, ни корма, ни сена, ни овса. Любила ты овёс, если я мог его купить, тут ничего не скажешь.

– Овёс? – переспросила лошадь, прядая ушами. – Да, что-то такое помню. И ещё… Ты сидел сзади на ящике, а я тащила и тебя, и ящик. Бегала-то я.

– Ну, летом ладно: ты тянешь, я себе сижу, – сказал Фрэнк. – А зимой? Когда ноги как ледышки? Ты бегаешь, тебе что, а я? И нос замёрзнет, и щёки, и рукой не шевельнуть, вожжи не удержишь.

– Там было плохо, – сказала лошадь. – Камни, трава не растёт.

– То-то и оно! – обрадовался Фрэнк. – Плохо там было. Одно слово – город. Мостовые. Не люблю я их. Мы с тобой из деревни. Я там, у себя, в хоре пел. А пришлось, жить-то надо.

– Пожалуйста! – взмолился Дигори. – Пустите нас! Лев уходит, а мне очень нужно с ним поговорить.

– Понимаешь, лошадка, – сказал Фрэнк, – молодой человек хочет со львом поговорить, Асланом. Может, довезёшь его? Будь так добра! А то вон куда ваш лев ушёл. Мы уж с барышней дойдём.

– Довезти? – переспросила лошадь. – Ах, помню, помню! Ко мне садились на спину… Когда-то давно один из ваших, коротенький, часто это делал. Он мне всегда давал такие твёрдые белые кубики… Очень вкусные… лучше травы.

– А, сахар, – сказал Фрэнк.

– Пожалуйста! – снова взмолился Дигори. – Очень тебя прошу!

– Довезу, о чём говорить! – согласилась лошадь. – Только по одному. Садись.

– Молодец! – сказал Фрэнк и подсадил Дигори.

Тот удобно уселся – ведь и прежде ездил на пони без седла – и сказал:

– Иди, Земляничка, пожалуйста!

– А у тебя нет сладкой белой штуки? – спросила лошадь.

– Сахару? – огорчился Дигори. – Нет, не захватил.

– Ну ничего, – сказала Земляничка, и они двинулись в путь.

Только тогда животные заметили ещё одно странное существо, тихо стоявшее в кустах в надежде, что его не увидят.

– Это кто такой? – спросил бульдог.

– Пойдём посмотрим! – крикнули другие.

И пока Земляничка бежала рысцой, а Полли и Фрэнк поспешали за нею, решив не дожидаться её возвращения, звери и птицы кинулись к кустам, лая, воя, рыча на все лады, с радостным любопытством.

Надо заметить, что дядя Эндрю воспринимал по-своему всё, что мы сейчас описали, совсем не так, как Фрэнк и дети. То, что ты видишь и слышишь, в некоторой степени зависит от того, каков ты сам.

Когда из земли появились звери, дядя чуть ли не юркнул в лес. Конечно, он за ними следил, и очень зорко, но занимало его не то, что они делают, а то, что они могут сделать ему. Как и колдунья, он был на удивление практичным. Он замечал лишь то, что его касалось, и просто не увидел, как лев отобрал и наделил речью по одной паре своих созданий. Он видел (или думал, что видит) множество диких зверей, бродивших вокруг, и удивлялся, почему это они не убегают от льва.

Когда великий миг настал и звери заговорили, он ничего не понял, и вот почему: в самом начале, когда лев запел, дядя смутно понял, что это песня, но она ему совсем не понравилась, ибо внушала мысли и чувства, которые он всегда отгонял. Потом, когда взошло солнце и он увидел, что поёт лев (просто лев, как он думал), стал изо всех сил убеждать себя, что это вообще не песня, львы не поют, а рычат – скажем, в зоологическом саду, там, в его мире. «Конечно, петь он не мог, – думал дядя. – Мне померещилось. Совсем нервы никуда… Разве кто-нибудь слышал, чтобы львы пели?» И чем дольше, чем прекраснее пел дивный лев, тем упорнее убеждал себя дядя Эндрю. Когда пытаешься стать глупее, чем ты есть, это нередко удаётся, и дядя Эндрю вскоре слышал рёв, больше ничего. Он больше и не смог бы ничего услышать. Когда лев возгласил: «Нарния, встань!» – слов он не разобрал, а когда ответили звери, услышал только кваканье, лай – что угодно; когда же они засмеялись – сами себе представьте, что ему послышалось. Это было для дяди хуже всего. Такого жуткого, кровожадного рёва голодных и злых тварей он в жизни своей не слышал. И тут, в довершение ужаса, он увидел, как к этим зверюгам пошли люди, трое, и подумал: «Какая глупость! Звери съедят их, а заодно и кольца. Как же я вернусь? Эгоист этот Дигори, да и другие хороши… Не дорожат жизнью – их забота, но вспомнили бы обо мне! Ах, что там! Кто обо мне вспомнит?»