А Петрова как-то странно на меня взглянула, хмыкнула, но промолчала.
— Так как мы поступим с этими Умниками? — спросила царица Держателя Уха Востро.
— Предлагаю вправить мозги, Ваше Сверхсовершенство!
— Не годится. Что тогда про нас подумают в мире Людей? Нет, раз уж они так хорошо изучили наше царство, то…пусть признают и наши принципы!
— Сверхглупо, Ваше Сверхсовершенство! — восхитился Держатель Уха Востро.
— Что признать? — спросил я, — Что дважды два — пять?
— Что дважды два — пять, что на неделе — семь пятниц и ни одного выходного, что чёрное — это белое, а белое — чёрное, что порядок, при котором Дураки едят пироги, а умные — объедки — и есть подлинная демократия…
— И что наша царица — раскрасавица, — закончил Лопоухий.
— Тем более, что с последним утверждением вы уже согласились, — улыбнулась голосом царица, — Подумайте. Мы с господином Держателем Уха Востро даже выйдем покурить, чтобы не мешать вам думать.
Мы остались в зале одни.
— Ну, Петрова?
— Слушай, может, признаем их дурацкие принципы, и дело с концом?
— И у тебя повернётся язык подтвердить, что дважды два — пять? Что ты восхищаешься порядками в стране, где нет права на отдых?
— Ой, не знаю. Но зато… Зато мы отыщем Тайну и спасём нашу страну.
— Значит, ври, предавай свои убеждения, лишь бы добиться своего? А ещё пионерка!
— Так я разве для себя? — закричала Петрова, — Мы же для всех её ищем! Для человечества!
Неужели права Петрова? Нет, не права! Я вспомнил Ворона, какую-то там птицу надоедливую, и как мне было скверно. А ведь я его тоже предал «для дела»!
— Нет, Петрова, — сказал я, — Тайна. С ней мы даже фашистов победили. Это что-то такое…Разве можно, чтобы такое — и враньё? Чтобы такое — и подлость?
— Ладно, решай сам. Я — как ты, — сказала Петрова.
Так она всегда говорила, когда мне удавалось её в чём-то убедить.
— Ну что ж, с вами всё ясно, — по-прежнему улыбаясь прекрасным лицом, но ледяным голосом сказала царица, когда мы ей сообщили наше решение, — Пусть войдут остальные.
Вошли Суховодов, Макар и Варвара.
— Ваши спутники отказались признать замечательные принципы нашего демократического царства, — объявила им царица. — Поэтому мы вынуждены их задержать. Их задержим, а вас пропуситим. Вот такие пироги. Идите себе спокойненько к Лесу, и желаю вам найти то, чего вы ищете.
Все трое молча смотрели на нас с Петровой.
— Так надо, ребята, — сказал я, — Мы иначе не могли. Не обижайтесь, ладно? Идите к Лесу одни. Забирайте Вылка и идите.
— А как же вы?
— А они пусть подумают, — сказала царица, — У них ещё двенадцать лет в запасе.
— Додумаются, что персонажами станут, — захихикал Лопоухий, — Вечными мыслителями. Шибко умные, видишь ли. Они будут думать, а вы эту, как её… Тайну меж собой делить.
Хоть мне и было невесело, но я расхохотался. Что он понимает в Тайне? Небось, представляет её в виде огромного пирога. Или слитка золота. Или мешка с деньгами.
— Я, конечно, очень хотел бы найти Тайну, — сказал Бедный Макар, — Найти и узнать — почему мне всегда не везёт? Почему я такой несчастный, что все шишки на меня валятся? Но без вас, Олег и Петрова, я никуда не пойду. Потому что, пока мы были все вместе, я понял — нет ничего дороже дружбы. И никакие беды не страшны, когда рядом друг.
— И я мечтал о Тайне, чтобы она меня избавила от одиночества и тоски, — сказал Суховодов, — Но, путешествуя с вами, я узнал, что когда помогаешь друзьям, делишься с ними своей удачей, ты вовсе не одинок. Я согласен с Макаром — нет ничего дороже дружбы. Поэтому я тоже остаюсь с вами.
— Очень любопытно, что же это за Тайна? — заговорила Варвара, — Так интересно, что дух захватывает. Но мне лично ещё интереснее поглядеть на тех, кто думает, что Любопытная Варвара ради какого-то любопытства бросит в беде друзей!
И бесцеремонно, во все свои любопытные глазищи, уставилась на царицу.
— Вон! — царица орала, продолжая ласково улыбаться, и от этого её злобный хриплый крик казался ещё страшнее, — Немедленно вышвырнуть этих наглецов из моего царства! А они…царица повернулась к нам с Петровой, — Они пусть думают. Отвести их туда, где можно думать с утра до вечера и с вечера до утра!
Мы даже не успели проститься — нас схватили и поволокли в разные стороны. Последнее, что я успел заметить — Круглые Дураки, замершие в коридоре всё в тех же нелепых позах.
ГЛАВА 9
В которой мы думаем с утра до вечера, а потом Петрова решает выйти замуж за Федота, и что из этого получается
Итак, отвели нас с Петровой в тюрьму, и потянулись длинные-длинные дни. Прежде, когда мы застревали в царствах Матушки Лени, Страха или Вещей, время летело незаметно, шли годы, а мы их будто не замечали. Как во сне. Мы тогда ни о чём не думали — нежились себе в гамаках, ухаживали за вещами, тряслись в норах, просто убивали время, и оно летело незаметно. А теперь мы с утра до вечера думали, потому что (царица правильно сказала) в тюрьме больше и делать нечего, как только думать. А когда думаешь, дни становятся очень длинными.
О чём думали? О разном. Думали и вместе, и врозь. Я о своём и Петрова о своём. Или об одном и том же. О мире Людей думали, о доме, о ребятах из класса и о тех, кто с нами путешествовал до этого ужасного то ли сна, то ли яви, — о нашей «великолепной семёрке». О серьёзном думали, и о всякой чепухе. Только не о том, чего от нас требовала царица. Насчёт этого мы решили твёрдо.
Было только ужасно обидно, что мы так и не найдём Тайну. И не спасём нашу страну, если правда то, что сказал Кибальчиш. И никогда не вернёмся домой. Конечно, там о нас всё равно услышат, когда мы станем персонажами, и будем жить в пословице, поговорке, а может, даже в сказке. Мальчик и Девочка, Которые Предпочли Погибнуть, но не Предать Истину и Справедливость. Красиво!
Но всё равно было себя жаль.
Обо всём этом мы думали с утра до вечера, а дни шли, и с каждым днём оставалось всё меньше времени. Лес и Тайна были где-то совсем рядом, только поробуй до них доберись!
И друзей с нами нет, Дудки-Побудки, и то нет. Стены тюрьмы толстенные, на окнах решётки, во дворе — Стражники. В общем, тюрьма как тюрьма.
В обед нам приносили поднос с пирогами. От одного запаха рот сразу наполнялся слюной, а тут ещё Пирожник, который бывший сапожник, расхваливал свою стряпню. Что, мол, пироги румяные, горяченькие, как в пирожковой у Детского Мира. Не какие-нибудь с нерыбонемясом, а с рыбой и мясом, да ещё с повидлом, капусткой, творогом, клюквой, грибами, — царские пироги. Стоило лишь признать, что чёрное — это белое, а белое — чёрное, и что дважды два — пять, — и ешь, сколько влезет.
Петрова показывала Пирожнику язык и кричала, что терпеть не может пирогов, что от них портится фигура, а эти вообще не идут в никакое сравнение даже с пончиками, которые продают на большой переменке в нашем школьном буфете. Поэтому пусть их едят Дураки. Обиженный Парожник уходил, кинув нам на пол сухие объедки.
Объедки были сказочно вкусными.
Петрова держалась молодцом, хоть и ворчала иногда, что это я во всём виноват. Я знал, что ворчит она больше для порядку. Я в неё, как в себя, верил.
И когда это случилось…с Федотом… сам не понимаю, как я мог!
А случилось вот что.
Заявляется как-то к нам в тюрьму делегация и сообщает, что царицын сын Федот не хочет учиться, а хочет жениться. И что, мол, объявлен конкурс, и та девчонка, которая одержит в нём победу, и будет Федотовой невестой. А участвовать в конкурсе должны, мол, все девчонки цараства Непроходимой Глупости, в том числе и Петрова. Потому что она хоть и иностранка и шибко Умная, но тоже девчонка.
Ну я, конечно, чуть со смеху не лопнул, и так задразнил Петрову этим Федотом, что она даже обиделась и несколько дней молчала, о чём-то думала. А в день конкурса надела своё лучшее платье, которым с Варькой в Царстве Вещей обменялась, утёсовскую шляпу сняла, постриглась под Стакашкину и даже бант нацепила. Хоть прогуляюсь, говорит, а то двенадцать лет на воздух не выходила.
