Чародеи на даче - Иванов Антон Евгеньевич

Они обступили вход в пещеру. Чавканье сменилось бормотанием. Наслаждаясь вернувшимся поэтическим даром, Козлавр сочинял рифмы и заголовки для будущих стихов.

Татаноча наколдовала сеть. Натафталина критически потеребила ее пальцами.

Только бы выдеряАала.

Выдержит, выдержит, - заверила старшая сестра. - Он за утро наверняка силу подрастерял. Натягивайте и крепче держите.

Темные исполнили ее приказ.

Теперь, Ничмоглот, позови его, - отдала новое распоряжение старшая ведьма.

Козла-аврик, - подобострастно протянул леший. - Выходи, будь ласков. Уж так я по тебе соскучился.

В берлоге прекратили бормотать и заворочались. Ничмоглот решился подойти поближе, чтобы позвать поэта-сатирика еще раз, однако не успел он еще рта раскрыть, как из пещеры, свирепо рыча и распространяя запах серы и кофе, вылетел Козлавр. Сестры-ведьмы и обе бабы-яги разом подняли сеть. Козлавр влетел в нее и вырвал ее у них из рук. На этом его успехи закончились, ибо сеть немедленно принялась его опутывать, захватив ни в чем не повинного лешего. Оба забились, пытаясь освободиться, однако с каждым новым движением лишь запутывались еще сильнее. Козлавр яростно рычал. Леший истошно вопил, призывая на помощь Ядвигу. Но обе бабы-яги и сестры-ведьмы лишь растерянно взирали на происходящее, не зная с чего начать. Уберешь волшебную сеть, Козлавр сбежит. А не уберешь - Ничмоглота задушить можно.

Леший и впрямь уже пребывал в ситуации, близкой к критической. Озверевший Козлавр бился в сети как загнанная дичь, поэтому жизнь и судьба Ничмоглота его беспокоили мало. Несчастного лешего то копытами поддевали, то боками прижимали и, наконец, изможденный битвой с сетью Козлавр, решив немного передохнуть, сел на него.

Ядочка! Ядочка! - сдавленным голосом позвал Ничмоглот Берендеевич. - Спасай скорей, пока жив, иначе тебе в одиночестве век коротать придется.

Ядвига Янусовна, прихрамывая, засуетилась вокруг отдыхающего Козлавра.

А ну, отпусти его, скотина проклятая!

За скотину ответишь! - в бешенстве прорычал Козлавр и попытался в очередной раз разорвать сеть.

Ничмоглот, охая и потирая бока, поднялся на ноги.

Вытащите меня скорее отсюда! - в панике заголосил леший. - Если он еще своей задницей на меня сядет, я больше не вынесу.

Татаночу вдруг осенило. Сеть-то можно не убирать. Достаточно наколдовать в ней дырку возле самого Ничмоглота. Он маленький и в нее выскочит, а Козлавру не пролезть.

Задумано - сделано. В следующий миг Ничмоглот Берендеевич пулей выскочил из плена, а Козлавр остался в нем, яростно рыча и обвиняя всех присутствующих в вероломстве.

Не Козлавр, а козел далматинский! - мстительно захохотал леший.

Поэт-сатирик насторожился.

Почему это далматинский? - вращая красными от гнева глазами, спросил он.

А ты сам на себя погляди!

Чувствуя себя сейчас в безопасности, Ничмоглот Берендеевич брал реванш за ночной укус и недавнюю потасовку, едва не стоившую ему жизни.

Только тут все заметили: все еще черная шерсть Козлавра пошла белыми пятнами, и расцветкой он начал напоминать пса-далматина, но наоборот - не черные пятна по белому полю, а белые по черному.

Темные следом за лешим принялись хохотать, но Татаноча вдруг осеклась.

Прекратить! - воскликнула она. - Хватайте его и скорей волоките в избушку. Иначе он весь побелеет.

Не успели, однако, его схватить и поволочь, как из леса выскочила кузина лешего Кима.

Что за крики, что за шум? - недовольно проворчала она. - Весь лес на ушах стоит. Аж в болоте слышно.

Кима, - жалобно произнес Ничмоглот Берендеевич. - Я тут чуть жизни не лишился. Едва не затоптал, супостат проклятый, - указал он на Козлавра.

Ох, бедный кузен, - запричитала Кима, закатывая глазки и причмокивая вывороченными губами. - Совсем тебя тут замучили. Пойдем ко мне в гости, родимый. Душой отдохнешь-оттаешь. Пирожков тебе с козявками спекла, насто- ечки твоей любимой наготовила.

И то дело, - Ничмоглот Берендеевич подхватил кузину под руку.

Эй, - заступила ему дорогу Тата. - Далеко ли собрался? Забыл разве, какая важная ночь предстоит.

Так к ночи и прибуду. Мое слово - закон. Нервами отдохну и вернусь, - заверил леший.

И не успели бабы-яги и ведьмы ничего возразить, как Кима и Глоша уже скрылись в чаще леса.

Вот так, - ревниво проворчала Ядвига. - Работать надо, а он развлекается.

Мужики они все одинаковые, - с сочувствием подхватила Ягуля. - Мой покойник-леший точно такой же был. Все самое тяжелое на своих плечах волокла.

Хватит лирики, - шикнула Тата и, с беспокойством глядя на Козлавра, добавила: - А он все белеет и белеет.

Черного и впрямь у поэта-сатирика становилось все меньше, зато белые пятна увеличивались, явно угрожая завоевать все пространство на его теле.

Сестрички, он кофий жует, вот и причина, - догадалась Луша. - А ну плюй, быстро плюй.

И она с силой ткнула поэта-сатирика острым кулачком в бок. Тот от неожиданности ойкнул и плюнул прямо в Татаночу. Она негодующе взвизгнула:

Жаль, ты нам еще нужен сегодня. Иначе бы я тебе показала.

Поэту ведьмы не страшны, Слабы пред гением они! - нагло заявил Козлавр.

Твое счастье, что ты нам нужен, - заскрипела зубами Тата.

И, кстати, рифма никудышная, - подхватила Ната. - Совсем исхалтурился ты, братец. Никак на гения не тянешь.

Козлавр приготовился к очередной гневной тираде, но ведьмы успели заткнуть ему рот какой- то тряпкой и, привязав сеть к метле, велели ей оттранспортировать поэта-сатирика прямиком в избушку на курьих ножках.

Там ведьмы немедленно связали его и, освободив от сети, намазали остатками черной жижи. Торс и руки снова исчезли, и поэт-сатирик опять невыносимо завонял серой.

Успели сохранить, - с облегчением выдохнула Татаноча.

Теперь у нас все получится, - сказала Ягуля.

Если, конечно, твои вяленые мыши опять что-нибудь не натворят, - заметила Татаноча. - Кстати, та мышь-то не возвращалась?

Ягуля растерянно развела руками.

Сама ничего не понимаю. По всем подсчетам давно должна была быть здесь.

Значит, подсчеты у тебя неправильные, - с осуждением проговорила Ната.

Подсчеты-то правильные, - возразила хозяйка избушки. - А вот колдовство слишком сильное.

А слабое нам ни к чему, - отрезала Тата. - Мы здесь не в игрушки играть собрались.

Вечером Темные хватились Ничмоглота. На дворе сгущались сумерки, а его все не было.

Загулял, бесстыжьи его глаза, загулял, - то и дело повторяла Ягуля, выразительно косясь на мрачневшую с каждым часом сестру.

Ядвига нервно стучала костяной ногой по полу, от чего избушка икала и возмущенно переминалась на месте.

Загулял. Как пить дать загулял, - словно ничего не замечая, продолжала Гуля.

Может, слетать за ним? - вопросительно глянула на сестер Луша.

Сиди! - приказала старшая сестра. - Сам должен явиться.

А если не явится? - спросила Ната.

Ему же хуже, - с угрозой в голосе произнесла Тата, одновременно помешивая в котле очередное волшебное варево.

Подумаешь, кузину сходил навестить в кои- то веки, - встала на защиту лешего Ядвига Яну- совна.

За час до полуночи с улицы раздался нестройный хор болотных голосов. Пели они что-то очень душещипательное и тоскливое про болото и загубленную судьбу. Пели, впрочем, не очень внятно, а потому разобрать можно было лишь отдельные слова. В основном припев, который подхватывал хриплым голосом Ничмоглот. Возле избушки песня смолкла. Послышались слова прощания. Сквозь полуоткрытую дверь избушки потянуло гнильем и болотной тиной. Даже запах серы заглушился.

Вернулся, голубчик, - хмыкнула Ядвига. - А вы волновались. Я ж говорила.

Дверь распахнулась настежь. На пороге стоял Ничмоглот.

Дамы, я прибыл, - весьма развязно проговорил он. - Гостинец вам принес. От кузины. Пирожки. С козявками, слизняками и тиной.

И он водрузил на стол огромный куль из листьев лопухов.

Угощайтесь, дамы.