Снежные псы - Веркин Эдуард

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80

Деспотат горел.

Все, кого удалось выловить, сидели на пустыре рядом со рвом. Остальные разбежались. Сначала Перец собирался отправить за беглецами горынов, но я его отговорил, сказал, что горыны очень ценные субъекты и ловить с их помощью всякую хулиганскую мелочь слишком расточительно. Пусть разбегаются, шут с ними. Перец с досадой согласился.

Защитники, вернее, обитатели Деспотата были безоружны и прибиты, они уже не выглядели защитниками, обычные пленники. Сидели на земле, сбившись в грязную кучу. То есть в две грязных кучи, приблизительно равные по количеству голов, только одна явно чумазей другой. Вокруг расхаживали эльфы Ариэлль, покрикивали, лупили неспокойных, громко и победно переговаривались.

Горыны со свирепыми мордами сидели чуть поодаль, деморализовывали противника своим видом. Рядом с Хоривом, который почему-то выглядел особо свирепо, валялась куча оружия. Самого разного, от допотопного самострела до дрюпинского соплемета.

Перца пока не наблюдалось, исчез. А Ариэлль присутствовала.

Тытырин притащил откуда-то стол и несколько стульев, и еще барахла изрядно. Лежала на широком ковре разная дребедень – какие-то кувшины, скамейки и узлы, все то, что называлось широким словом «добро».

На столе, кстати, вазочка, а в ней купальницы. Натюрморт.

Еще вокруг были разбросаны сани. Зимы не предвиделось, а сани вот вам, пожалуйста. Не знаю уж, кто их сюда натащил. Композиция ничего, в общем-то. «Этюд с санями», так можно назвать. Хотя чего-то не хватает, чувствуется незавершенность. Вот если бы некоторые сани перевернуть…

Ладно.

Я подманил пальцем Тытырина, спросил, зачем тут стол, да еще с этой разной икебаной. Аппетита не предвиделось, да и обстановка к приему пищи не располагала. Но Тытырин сказал, что так полагается – победители пируют на виду у побежденных. Конечно, хорошо бы еще, добавил он, поверженных недругов уложить на землю, на них устроить бревна, на бревна положить доски, а уже на них поставить столы с яствами да цыган с медведями пригласить, хор имени Пятницкого на коньках…

– И скальпы снять, – усмехнулся я.

– Скальпы снимать не будем, – возразила Ариэлль. – Негигиенично.

Она аккуратно, чтобы не поцарапать полировку панцирем и не опрокинуть вазочку боевой неловкостью, уселась за стол, и я отметил, что даже в броне она умудрилась сделать это изящно.

– Тогда хотя бы выпороть… – бубнил кровожадный Тытырин. – Учинить ущемления, опять же размычку или лучше лапу… Нет, лапу нельзя, тут деревьев подходящих нет. Для истории… А можно просто закопать до головы, а голову намазать медом. Ну да ладно, всему воля Перуна, ибо, как сказано в Велесовой книге, «не прекословь балясинами»…

– Чего? – недоуменно спросила еще не привыкшая Ариэлль.

Тытырин поглядел на нее с эзотерическим превосходством.

– Сие означает, что некоторым, особенно из числа недостойных, при виде сиятельных надлежит трепетать внутренной сущностью…

– Ущемления потом, и трепетания тоже опосля, – перебил я. – Да и с помостом ты тоже, Тытырин, перегнул. Лучше записал бы…

– Что записать-то?

– Фамилии, – кивнул я на пленников. – Для истории, как ты говоришь. А то тебе ущемлять бы все, живьем закапывать… Подумал бы лучше о своем моральном кодексе!

– А что моральный кодекс? С ним у меня все в норме. К тому же для исторической всякая мелкая сошка безнадобна, как в бане коромысло. Такая вот кулебячина. А писать я не могу пока, у меня производственная травма…

Тытырин продемонстрировал перебинтованные пальцы. Я вспомнил о своей руке, и она сразу заболела.

– Тытырин, ты какой-то уж слишком…

Я не договорил какой. Все равно других историков в ближайшее время не предвидится, придется им довольствоваться.

– Ты что-то про пир говорил? – спросил я. – Ну и где пир?

– Сейчас-сейчас… – засуетился Тытырин. – Сейчас сделаем…

– А это что? – указал я на имущество. – Чьи пожитки? Гуманитарная помощь? Репарации-контрибуции?

– Это трофеи, – застеснялся Тытырин. – Небольшие плоды скромной победы… То есть скромные результаты великой победы!

– Плоды позорного мародерства, – презрительно усмехнулась Ариэлль, – ничтожного грабежа. Ты, человече, случайно с Сироткиным не знаком?

– С Энлилем? – переспросил Тытырин.

– С ним.

– Нет, не знаком. А фамилию слыхал, кто про него сейчас не слыхал? Легендарный был человек, предводитель эльфийских братков…

– Чем же он легендарен?

Ариэлль побагровела и как-то неприятно изменилась в своем приятном лице. И кортик достала, положила на стол. Меня она даже испугала. Подумаешь, бросили ее, но что можно ожидать от человека с именем бога ветра? Непостоянство ему присуще. Однако при случае непременно отмщу неразумному Сироткину. Так просто, в целях общей профилактики.

– Чем же он легендарен? – повторила Ариэлль.

– Ну… – Тытырин развел руками. – Он как Петька и Василий Иванович, только здешнего разлива. Герой фольклора. Вы вот анекдотец новый не слыхали? Внимайте! Как-то раз у Сироткина очень сильно заболел живот. То ли бычий цепень в нем проснулся, то ли шкварками он объелся, точно не знаю. И так сильно заболел! А под рукой ничего не случилось, кроме Великого Манускрипта…

– Не стоит продолжать, – остановил я летописца, – а то опасаюсь, что аппетит у меня в ближайшие несколько дней так и не возникнет.

Я украдкой глянул на Ариэлль. Та уже побледнела. Хм, то краснеет, то бледнеет… Бедная. Жаль ее.

– А чего? Там дальше самое интересное. Манускрипт был в круглой форме, в форме таблетки, и он эту самую таблетку взял и…

Ариэлль схватила кортик и мощно загнала его в стол. Лезвие пробило доску и ушло в дерево по крестовину. Вазочка подпрыгнула, цветы рассыпались, Тытырин вздрогнул.

– Достаточно, – зевнул я. – Про таблетку в другой раз.

Лучше и в самом деле в другой. Я ведь вспомнил историю, рассказанную Перцем. Как они вместе с Энлилем пребывали в плену у Ариэлль и ее подружек, и Сироткин сделал вид, будто встал на путь исправления, а на деле задумал мерзопакостнейшую штуку. И успешно ее осуществил, в результате чего священная книга Эльфийской Ортодоксальной Лиги была, мягко говоря, осквернена. Как выразился тогда Перец, Энлиль использовал книгу по назначению.

Так что к Энлилю у эльфийской начальницы претензии имелись скорее идеологического, а не частного свойства.

Я успокоился. Энлиль Сироткин не был опасен.

– Так ты говоришь, видел его здесь? – Ариэлль поглядела на Тытырина с прищуром.

– Да не видел я его! Им здесь вообще не пахло, что ему делать здесь?

– Возглявлять министерство пропаганды. – Ариэлль выдернула кортик из столешницы.

– Так вы перепутали! – Тытырин от счастья даже в ладоши хлопнул. – Перепутали! Пропагандой тут Снегирь занимался! Его я видел! Отвратительный человек, он еще «Шагреневый трактор» написал…

– Какой трактор? – не поняла Ариэлль.

– Шагреневый. Который сокращается каждый раз, как его вспоминают. То есть трактор, стремящийся к отрицательной бесконечности. Как Пизанская башня. Та все время падает, а трактор все время исчезает.

Ого, подумал я. Как хорошо, однако, осведомлен Тытырин, разбирается в творчестве своего товарища. Однако надо бы тот «Трактор» почитать, может, на самом деле стоящая вещица…

– Так он убежал! – воскликнул Тытырин.

– Трактор? – Ариэлль поглаживала пальцем рукоять кортика.

– Зачем трактор? Снегирь.

– При чем тут какой-то Снегирь? Я про Сироткина спрашиваю.

– Не, Сироткина здесь не было. Снегирь бы никакого Сироткина не потерпел, я-то уж его знаю… Кстати, про Сироткина. Еще анекдот про него есть, про лошадь…

– Значит, Сироткина тут нет… – Ариэлль вытянула кортик и принялась расковыривать проделанную в доске дырку. – Обманула меня, рыжая!

– Кто обманула? – насторожился Тытырин.

– Тытырин, – сказал я, – иди принеси мне чего-нибудь… Паштета.

И указал в пространство.

– Не, я к тому просто, что для истории, может быть, пригодилась бы фамилия той обманщицы… – завертел ее Тытырин.

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80