Первая заповедь блаженства - Дунаева Людмила Александровна

Я угрюмо поднял стул, сел и на всякий случай запихал в рот побольше картошки. Я с трудом сдерживался, чтобы не высказать Эстонцу всего, что накипело на сердце за долгий день.

Тарелки быстро пустели. Порции доктора и Скамейкина старшие поделили между собой. Эстонец, подперев голову рукой, рассеянно поигрывал вилкой… И вдруг, быстро обернувшись, схватил за штаны второго дежурного, который на цыпочках крался позади его стула, прижимая к животу маленькую кастрюльку.

— Ужин, — задумчиво произнес Эстонец, отобрав у вора добычу и сняв с кастрюльки крышку. — Кому?

Под его взглядом тихоня-дежурный побледнел, покраснел, но потом взял себя в руки и смело посмотрел на доктора.

— Скамейкину, — признался мальчик.

Старшие зажмурились.

— Это твоя порция? — продолжал допрос беспощадный Эстонец. — И ты готов остаться голодным из-за негодяя Скамейкина? А ну, пойдем со мною!..

— Егоров доигрался!.. — прошептал кто-то.

На следующее утро новенькие вышли к завтраку первыми. Я, скрепя сердце, сел рядом с Поэтом. Я, конечно, вовсе не хотел покоряться здешним дурацким порядкам. Но и нарываться ещё раз на грубость местных дикарей тоже не хотелось. Словом, пришлось смириться. Да, вот так люди и теряют человеческое достоинство!..

К столу подтянулись старшие. Они были непривычно тихие и разговаривали шепотом. На их лицах застыло изумление. У Скамейкина был совсем обалдевший вид. Последними на кухне появились Эстонец и вчерашний преступник, мальчик по фамилии Егоров. Глаза и нос у Егорова покраснели и распухли.

Эстонец уселся на свое место, пересчитал глазами присутствующих, удовлетворенно кивнул и взял у дежурного тарелку. Бледный и подавленный Егоров едва смог проглотить одну ложку овсянки. Все оставшееся время завтрака он просидел, роняя слезы в остывающую кашу.

Пациенты в гробовом молчании допили какао. Все вздрогнули, когда висевшие на стене старинные часы начали с хрипом отбивать девятый час утра. Едва зловещий звон умолк, как в саду громко хлопнула калитка. Деревянное крыльцо заскрипело под чьими-то тяжелыми шагами…

— Пора, — сказал, появляясь на пороге кухни, доктор Кузнецов.

Егоров дернулся и вскочил, опрокинув свой стакан. Какао залило половину стола. Никто не обратил на это внимания.

— Прощайтесь, — почти не разжимая губ, промолвил Эстонец.

Старшие тихонько поднялись со своих мест и потянулись к Егорову. Они пожимали ему руку и поспешно отходили в сторонку. Егоров стоял неподвижно, как статуя. Но когда страшный доктор Кузнецов взял его за плечо и повлек прочь, он вдруг ожил.

— Нет!!! Не надо!!! — заорал Егоров, пытаясь вырваться. — Я не хочу домой, я хочу остаться здесь!..

— Нельзя, — голос Эстонца упал до чуть слышного шёпота. — Ты уже здоров!..

Глава 6. Тяжелый случай

Когда рыдания Егорова стихли за садовой калиткой, Эстонец оторвал взгляд от двери и тяжко вздохнул:

— Ну вот. Ещё один ушел. Навсегда.

Пациенты все еще боялись пошевелиться. Один Скамейкин робко вякнул:

— Он вам позвонит!..

Эстонец вздохнул:

— Вряд ли.

— Почему? — осмелел еще кто-то из старших.

Эстонец отыскал глазами спросившего. Подумал, хотел что-то сказать… Но лишь покачал головой.

— Покажите новеньким, как застилать постели. Я проверю их спальню перед обедом.

Он встал из-за стола, ушел к себе и заперся в своей малюсенькой комнатенке. Я слышал, как щелкнул замок.

— Ну, чего сидим, пошли работать! — сказали, обращаясь к новеньким, старшие.

Поэт пренебрежительно хмыкнул, выразив этим общее настроение младшей палаты.

— Ну и пожалуйста! — старшие пожали плечами и побрели по своим делам.

— Обеда минус девять порций, — сказал кухонному комбайну дежурный Скамейкин. — То есть, десять, — добавил он, вспомнив про доктора.

Я только пожал плечами. Я так наелся, что мне казалось, будто я уже никогда не захочу есть. Я ушел в спальню и плюхнулся на кровать. Я думал: взаправду ли Эстонец огорчился из-за разлуки с бывшим пациентом, или притворяется?..

Мои сытые мысли текли медленно и вяло, и я не заметил, как задремал. На краешек моей кровати, приветливо улыбаясь, присел мой старый психолог.

— Огородник не станет дружить с овощами, — ласково сказал он.

— Эстонец врёт? — спросил я.

Психолог, опираясь на вилы, наклонился к моему изголовью.

— В Большую Игру никто не играет честно! — прошептал он мне на ухо.

— А Принц? — вспомнил я.

— Детская сказка, — сказал психолог. — Его не существует.

— Значит, он больше мне не помешает? — обрадовался я. — И я смогу выиграть?

Психолог кивнул головой.

— Если будешь помнить о трех вещах: спокойствие, воля, вера в себя, — ответил он.

Эти слова он повторял мне изо дня в день много лет подряд. Я хотел было сказать, что прекрасно их помню, но не успел, потому что проснулся…

На кухне дежурные уже вовсю гремели посудой. Новенькие бестолково суетились вокруг своих скомканных постелей. Видать, проголодались. Я тоже чувствовал голод, но приказал себе не нервничать. Странный сон подействовал на меня самым чудесным образом. Я вдруг ощутил в себе силу, которую, казалось, навсегда оставил за воротами лечебницы…

"Спокойствие, воля, вера в себя!" — мысленно повторил я, внимательно посмотрев на свою постель; несмотря на аутотренинг, я совершенно не представлял себе, что с нею делать. Дома этой позорной работой занималась только мама.

— Безобразие, — раздалось из коридора.

В дверях стоял Эстонец.

— Почему старшие не помогают? — грозно спросил он.

— Мы предложили! — загомонили голоса за его спиной. — Они сказали, что не хотят!

— Да мы вообще молчали! — не выдержали новенькие.

Старшие заявили, что младшие врут. Младшие завопили, что врут старшие. Эстонец сказал, что, в таком случае, без обеда останутся все. Пациенты дружно онемели от изумления. Один я сохранил присутствие духа.

— Дорогой Каарел, — учтиво промолвил я, пользуясь паузой. — Я, в отличие от остальных, не стану отрицать, что отказался от помощи. Но я искренне раскаиваюсь. Не могли бы вы показать мне, как это делается?

Эстонец некоторое время молча изучал меня, а я спокойно и невинно смотрел прямо ему в глаза. Наконец, тяжёлая туша сдвинулась с порога.

— Так и быть, — сказал доктор, подходя к моей кровати.

Толстому, неуклюжему Эстонцу понадобилось не менее десяти минут, чтобы убрать постель. Надо было видеть, с каким трудом он наклонялся, чтобы заправить простыню под матрас! К концу процедуры по его лицу градом катился пот.

— Понятно? — тяжело дыша, спросил доктор, поправив уголок поставленной треугольничком подушки.

— О, да, благодарю вас! — с самым серьёзным видом ответствовал я. — Хотите, чтобы я повторил? — прибавил я для пущей искренности.

Эстонец снова задумался, глядя на меня. Новенькие кровожадно вытянули шеи…

— Завтра утром, — сказал доктор.

Сидя в одиночестве за большим кухонным столом, я пытался понять: что за странное чувство мелькнуло в холодных глазах Эстонца, затуманив стальной недоверчивый взгляд и подарив мне первую победу?..

Я так и не смог разгадать эту загадку, ведь мне самому это чувство было незнакомо. Однако, я понял, что нащупал правильный способ ведения войны. О, Большая Игра наяву куда труднее, но и гораздо увлекательнее, чем виртуальная! Потому что ты точно знаешь: когда твой удар достигает цели, он причиняет врагу настоящую боль!..

Как ни старался Эстонец вывести меня из себя, ему так и не удалось ничего со мной поделать. А способов у него было множество. Застилание постелей — это были только цветочки. Потом он заставил пациентов стирать носки, убираться в тумбочках, подметать пол, пришивать пуговицы — какие только зверства не изобрело это чудовище!

Новенькие закатывали скандалы и истерики, опускаясь даже до грубых оскорблений. Эстонец ловко использовал этот момент. Метод у него был отработан: вначале напугать гневным окриком, потом образумить строгим внушением, а напоследок утешить, приласкать — и дело в шляпе: разговор завязывался сам собой, и пациенты один за другим позорно раскрывали перед доктором свою душу. Но со мной этот номер не прошёл.