Лжедмитрий Второй, настоящий - Успенский Эдуард Николаевич

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88

– Значит, будет изучать! – усмехнулся Дмитрий.

На городских стенах бушевала толпа, приветствуя будущего царя. На расстоянии полета стрелы Мнишек и Дмитрий остановились.

Ян Бучинский один подъехал к воротам и на сабле протянул в верхнее окошко письмо Дмитрия. Прошло ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы прочесть его, затрубили трубы, и ворота отворились.

Навстречу Дмитрию вышла процессия церковнослужителей с пением, с хоругвями и иконами.

Священники благословляли государя. Давали ему целовать святые иконы. К ногам лошади Дмитрия бросили двоих связанных воевод.

– Развяжите! – приказал Дмитрий.

Воевод подняли с колен, развязали.

– Что сами не сдались, молодцы! – сказал царевич. – Что дали себя связать – бабье!

Бучуга Ладыгин снова бухнулся на колени:

– Прости, государь, голова раздваивается! Как ни поступишь, все неправильно будет!

– А ведь верно, – согласился Дмитрий, – так и так худо выходит!

Он вызвал из своей свиты Богдана Сутупова – грамотного беглого от Годунова дьяка – и приказал:

– Разведай, каковы были эти служилые к народу. Если грамотные воеводы, на место поставь. Если это душегубы годуновские, вздернуть!

Польские войска вступили в город.

Суетливые дьяки Моравска уже приготовили для размещения Дмитрия городскую управу. Все происходило так четко и грамотно, будто визита царевича ждали уже давно.

Но Дмитрий первым делом отправился в храм Спаса-Преображения, чтобы отслужить молебен в честь бескровного взятия города. На горожан это произвело очень хорошее впечатление.

Дмитрий сидел в главной комнате городской управы и слушал, как Станислав Бучинский, родной брат Яна, читал ему письмо Годунова, найденное в управе:

– «…И этот расстрига Гришка впал в ересь, отца своего не слушался, разбойничал и крал. А когда воровство его было найдено, он постригся в монахи, чтобы ему не быть наказанному, но воровства своего прежнего не оставил и от чернокнижества и вызывания духов нечистых не отказался. Он с товарищами своими попом Варлаамом и клирошанином Мисаилом Повадиным ушел в Литву. И мы дивимся, что находятся люди, какие вора того за истинного царевича принимают и помощь ему оказывают.

Хотя бы тот вор и подлинно был князь Дмитрий Углицкий, из мертвых воскресший, то он не от законной, от седьмой жены царя Ивана и права на престол московский трон никакого не имел бы…»

В этом месте Дмитрий прервал секретаря:

– Ого, царь Борис уже ошибки делает. Составьте список с этого письма и срочно отправьте гонцом в Краков Зебржидовскому. Он сумеет много полезного с этим посланием сделать.

– В чем ошибка, государь? – спросил Станислав.

– Борис допускает, что я могу быть жив. А ему надо стоять насмерть на том, что меня давно уже нет.

– Читать дальше, ваша светлость? – спросил Бучинский.

– Не надо. Я этих писем уже начитался. По церквам такие же от патриарха читают. Я потом его просмотрю. А сейчас запиши ответное письмо, пока мысли не растерял.

Бучинский приготовил перо и начал записывать слова Дмитрия:

– «Надо бы тебе, Борис, душу твою, созданную по образу Божьему, в упорстве своем не осквернять. Ты ведь гибель готовишь ей. Разве ты не знаешь, что ты смертный человек?

Ты в противность воли Божьей украл у нас государство. Будучи правителем, ты лишил жизни многих людей. Убил многих горожан наших, приверженных к Романовым и Шуйским.

И вот, когда ты изгубил многих сильных вельмож, ты начал острить нож на нас, младенца.

Ты подговорил дьяка Михайлу Битяговского с Никитой Качаловым и Осипом Волоховым нас зарезать.

Ты думал, что заодно с ними и учитель мой, доктор Симеон, присланный тобой к нам. Но по его старанию мы были спасены от смерти…»

– Государь, но ведь Борис и сам все это хорошо знает.

– Дурак ты! Это же не на него пишется. Пока письмо к Борису попадет, его тысяча глаз прочитает. А мы еще копии по городам разошлем.

За окном послышался сильный шум.

– В чем дело? – спросил царевич.

– Двух монахов поймали, которые говорят, что тебя, государь, по Москве знают, – доложил капитан только что созданной роты охраны Дмитрия и Мнишека Альберт Скотницкий. – Они народ смущают. Говорят, что ты – Гришка Отрепьев.

В зале появились Ян Бучинский, Юрий Мнишек и еще несколько человек из Дмитриевой свиты.

– Что будем делать, государь? – спросил капитан. – Повесить их или привести сюда?

– Ни то и ни другое. Если их повесить, народ засмущается. Если их впустить, они немедленно во мне Гришку опознают. Их за этим и слали сюда.

– Как же быть? – спросил охранник.

– А вот как! – ответил Дмитрий. – Иваницкого ко мне! Немедленно!

Иваницкого немедленно отыскали.

– Иди, Мартин, переоденься в мое платье, – приказал Дмитрий. – Послужишь царевичем. И сядь вот здесь на скамье! Лицо поумнее сделай и попостней. Посмотрим, как наши монахи тебя опознают. Они же тебя на Москве видели.

Сам Дмитрий вышел из зала. Он пошел в свою комнату и повелел, чтобы ему помогли надеть латы и принесли соболью перевязь.

Все насторожились.

Наконец Иваницкий переоделся в рабочее царевичево платье и сел на скамье под образами.

Монахов ввели.

– Ну, – толкнул их вперед Скотницкий. – Кто перед вами? Отрепьев?

Монахи растерянно переглянулись.

– Нет. Не Отрепьев, – одновременно сказали они.

Свита царевича еще больше напряглась. Ловушка не сработала, мышеловка не захлопнулась.

Вдруг в зал твердым шагом вошел Дмитрий. Это был уже не тот человек, которого привыкли видеть в походе на лошади или у костра, не тот – простой и доступный любому. Вошел государь, молодой и жестокий, от одного жеста которого зависят судьбы сотен и тысяч людей.

– Так, может, аз есмь Отрепьев?! – сурово спросил он.

Монахи совсем сникли и оба бросились к царевичу в ноги.

– Государь! Государь! Прости нас! Бес попутал! Ты не Гришка, не Гришка ты!

– Убрать! – приказал царевич.

Монахов немедленно выволокли вон.

– Что с ними делать? – спросил Скотницкий.

– Передать их Богдану Сутупову. Пусть он их выпорет как следует и в город выпустит. Они теперь моему делу много пользы принесут.

Скотницкий вышел.

– Станислав, – обратился Дмитрий к секретарю. – Повели сыскать среди казаков и привести ко мне атамана – Герасима Евангелика.

– Для чего, государь?

– Он хорошо знает Отрепьева. Пусть он велит этого Гришку с Днепра сюда в войска прислать. Тогда вся эта путаница кончится. Больно часто мне этот беглый монах на пути встречается. Будем его с собой возить на телеге и всем показывать. А теперь продолжим…

Он снова начал диктовать:

«… По смерти брата нашего, которую ты, Борис, ускорил, начал ты подкупать большими деньгами убогих, хромых и слепых, которые повсюду кричали, чтобы ты был царем, что ты праведный и добрый. Когда ты воцарился, доброту твою узнали Романовы, Черкасские, Шуйские. Царя Симеона ты лишил зрения. Опомнись, правитель, и злостью своей не побуждай нас к большому гневу. Отдай нам наше, и мы тебе для Бога отпустим все твои вины и место спокойное назначим. Лучше тебе на этом свете что-нибудь претерпеть, чем в аду вечно гореть за столько душ, тобой погубленных…»

В этот день несколько гонцов выехало из стана Дмитрия в сторону Литвы. Причем не все они были отправлены царевичем.

Борис Федорович Годунов оглядывал бояр, рассаживающихся в Средней дворцовой палате. С того момента, как убили царевича, прошло тринадцать лет. Сколько же прежних фамилий осталось в Думе?

Нет Бельского, нет Щелкаловых, нет Черкасского, нет Клешнина. Пожалуй, кроме Федора Мстиславского и Василия Ивановича Шуйского, из прежних старших бояр нет никого.

Лишь эти двое уцелели. Один из-за крайней честности и простоты, другой из-за чрезвычайной хитрости и умения никогда не переступать дорогу.

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88