Лжедмитрий Второй, настоящий - Успенский Эдуард Николаевич

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88

– «Он ведовством и чернокнижеством назвал себя сыном царя Ивана Васильевича, омрачением бесовским прельстил многих людей и меня саму и родственников моих устрашил смертию, – читал дьяк. – Я боярам, дворянам и всем людям объявляла прежде об этом тайно, а теперь всем явно говорю, что он не мой сын – царевич Дмитрий, а вор, богоотступник, еретик».

– Правильно? – спросил Шуйский.

– Ты, князь, дальше читай.

– Я не князь тебе, Марфа Федоровна, я тебе государь! – ответил Шуйский.

– Это ты им государь, – сказала Марфа, показав на решетчатое окно. – А для меня как ты был князь, так князем и остался. Не забывай, что я на этом троне не один год провела.

Царь махнул рукой, и дьяк стал читать дальше:

– «Зная свое воровство, прислал он ко мне своих советников и указчиков и велел им беречь меня крепко-накрепко, чтобы никто ко мне не приходил и со мной не разговаривал».

– А чего же ты не пишешь, кто советники были и указчики? – спросила Марфа. – Ведь прислали ко мне племянника твоего, Мишку Скопина-Шуйского.

– Оттого и не пишу, – отвечал Шуйский и снова махнул рукой дьяку.

– «И как приехала я в Москву, никого ко мне пускать было не велено, грозя мне за разговоры убийством на весь род», – продолжал читать Телепнев.

– Отчего ты мне все это читаешь, Василий Иванович?

– Оттого, что эта грамота за твоей подписью по городам пойдет. Чтобы ты знала, что тобой писано.

– Что не мной писано, я подписывать не буду, – упрямо сказала Марфа.

– Мы и без тебя подпишем, – успокоил ее Шуйский. – Ты только знай, что тобой писано.

Дьяк дочитал грамоту до конца.

– Что дал мне письмо прослушать, спасибо, – сказала Марфа. – Ладно составлено. А теперь и я тебе покажу грамотку. Как ты, князь Василий, к ней отнесешься?

Марфа подала царю засаленную бумажную трубку.

– Что это?

– Да вот гуляет такая бумага по Москве в большом количестве. Мне ее сразу и принесли.

Шуйский схватил грамотку и стал читать. По всему было видно, что грамота ему не нравится.

«Мы, Великий Государь Царь и Великий князь Дмитрий Иванович всея Русии от Нашего Царского Величества в нашу отчину Москву.

Детям Боярским, головам Стрелецким и Казацким, Большим Торговым людям, Стрельцам, Казакам, Пушкарям, Посадским людям, Жильцам.

Ведомо вам, что учинилось так, что изменники наши и холопы наши исконные изогнали Нас от Нашего Царского прародительского престола…»

С каждой прочитанной строкой Шуйский темнел все больше и больше. Середину грамоты он пропустил и быстро прочитал последние строки.

«…И если бы поддельный изменник наш Василий Шуйский покорился нам, Великому Князю Дмитрию Ивановичу, побил бы нам челом и вину свою принес, мы бы вину отдали и его, бездельника, пожаловали по своему царскому обычаю, несмотря на то, что наш благоплодный Царский корень этот злокозненный враг и еретик и холоп умыслил извести. Потому что всякому, даже неправедному, ясно – Бог мститель, а не мы.

Господь Бог нас нарек быть Царями, как апостол Павел пишет во второй главе: „Бога бойтеся, а Царя чтите, потому что он есть слуга Божий…“»

– Тебе это знакомо? – спросил царь дьяка.

– Знакомо, государь.

– Чего же молчал? – сердито спросил Шуйский.

– Мало ли грамот сейчас по Москве разошлось. Все грамотные стали. Вот и пишут.

– Не так уж много грамотных в Москве, – возразил Шуйский. – Вот что, – зло приказал он, – взять почерки всех дьяков изо всех приказов и с этой грамотой сличить. Кого найдете, к Пыхачеву Андрею на пыточный двор.

– Попробуем, – сказал дьяк. – Может, и узнаем, кто эти грамотки пишет.

– Надо узнать, кто эти грамотки диктует, – жестко поправил его царь с напором на слово «диктует».

После долгой проверки установили, что грамоты писаны не на Москве. Явились они с Украины.

С Украины шли не только грамотки. С тысячей тристами человек явился сильный полководец Иван Болотников. Этот человек ничего не боялся. Молодым он попал в плен к татарам и был продан туркам на галеры. Проведя два года за веслом, потерял всякие романтические интересы в жизни, стал решительным и жестким.

После турецких кнутов и собачьей еды в мисках он рвался к воле, почести и богатствам. Все это же он обещал другим. И к нему под знамена Дмитрия стали стекаться уже не дворяне с боярскими детьми, а разбойники и воры, беглые холопы и нищие крестьяне.

Под Кромами со своими тысячей тристами он разбил пятитысячное войско Трубецкого и, соединившись с войском Пашкова, взял и разграбил Коломну.

Тут же он направил грамоты в Москву с обращением к «господину нашему» с предложением «…побивать своих бояр, жен их и их вотчины на себя брать. Бить всех гостей и людей торговых и их именье брать…».

Когда эти грамоты побывали в Москве и вернулись в стан сторонников Дмитрия в село Троицкое (в семидесяти верстах от Москвы), люди Шаховского – рязанские и тульские дворяне – поняли, что общего дела у них с Болотниковым не получится.

Из двух зол они выбрали меньшее и, снявшись однажды утром из своих палаток, ушли с покаянием в Москву. На какое-то время счастье повернулось к Шуйскому лицом.

Вдобавок двадцатилетний воевода князь Михаил Скопин-Шуйский и боярин Иван Никитич Романов у Калуги разбили наголову войско князя Василия Рубец-Мосальского, шедшего на помощь Болотникову.

У Мосальского было удивительное умение привлекать к себе людей и зажигать их своей энергией и целями. Казалось, он знал какие-то неведомые другим секреты русской души. Чем хуже было униженным людям в предыдущей жизни, тем сильнее они тянулись к Мосальскому и тем интереснее им становилось жить при нем.

Когда его ратники увидели своего князя убитым, некоторые из них сели на пороховые бочки и взорвали себя, к дикому удивлению немецких наемников и стрельцов Скопина-Шуйского.

На счастье людей Дмитрия Второго, князь Мосальский был не убит, а просто очень тяжело ранен.

Болотников наглухо заперся в Калуге.

Неожиданно Казимир Меховецкий получил приглашение от Виленского епископа Венедикта Войки срочно прибыть в Краков.

Приглашение пришло курьерской конной почтой, и это было удивительно. Обычно церковь не располагала такой возможностью.

Быстро собрав все необходимое в дорогу и захватив несколько слуг, пан Казимир срочно покинул Гошу.

В дороге, сидя в карете, он долго ломал голову над тем, для чего он был вызван, и безошибочно вычислил, что дело касается Дмитрия Московского. Но вычислил он не все. В Кракове, к большому удивлению пана Казимира, епископ Войка сказал ему:

– Вы будете приняты лично королем.

…Прием проходил в Вавельском замке при полной и глубокой секретности. Дежурный офицер охраны проводил пана Казимира и епископа Венедикта в большой, мрамором отделанный зал.

В зале горели все свечи. Мрачный Сигизмунд сидел полулежа на покрытой шкурой белого медведя тахте. Сам он был в черной бархатной шляпе, в такой же черной накидке с круглым белым кружевным воротником.

У него было мрачное утонченное лицо с черными заостренными усами и черной острой бородкой.

Венедикт Войка, очевидно, был здесь частым гостем. Он спокойно и уверенно стал расхаживать по пушистому серому ковру, изредка заглядывая сквозь огромное окно на внутренний двор.

К началу беседы в зале появился королевич Владислав.

План разговора, наверное, был уже составлен заранее, потому что вел его в основном Войка, его величество король только изредка делал короткие замечания.

– Скажите, каково здоровье доверенного вам человека?

– Он здоров.

– Насколько ему известно положение в Русии?

– Думаю, настолько, сколько каждому шляхтичу.

– Он не оставил своих намерений сесть на отцовский престол?

– Думаю, что нет и не оставит никогда, – сказал Меховецкий. – Но он достаточно умен и осторожен, даже труслив, и прекрасно понимает, что первый же шаг в этом направлении будет стоить ему головы.

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88