Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
— Зачем мне мешать? Я же не сумасшедшая! Пусти, — вырывается Динка и для успокоения сестры бежит по дорожке в кухню. — Я к Никичу! — кричит она стоящей у перил Мышке.
Но она идет не к Никичу, а, скрывшись из глаз Мышки, тихонько идет вдоль забора. Ей хочется послушать, что рассказывает дяде Леке Катя. Ведь она ездила в город, к Косте…
Но нигде не слышно голосов. Динка пробирается на крокетную площадку. Катя и дядя Лека молча прохаживаются по дорожке. Когда они подходят ближе и останавливаются под большой березой, Динка видит, что Катя плачет, а дядя Лека ласково, как ребенка, гладит ее по голове… Динка садится в колючие кусты терна и затаив дыхание слушает… Но никто ничего не говорит, а дядя Лека вдруг крепко обнимает сестру и, прижав ее голову к своей груди, тихонько запевает: «Запад гаснет в дали бледно-розовой, небо звезды усеяли чистые…» Голос его звучит так нежно, так грустно поет он над плачущей Катей, что Динка глубже зарывается в кусты, и горячая жалость приливает к ее сердцу.
Соловьи свищут в роще березовой,
И цветами запахло душистыми…
тихонько поет дядя Лека, и чем нежнее звучит его голос, тем тоскливее сжимается Динкино сердце. Теперь уже не одну Катю ей жаль — сердце ее разрывается от жалости ко всем, кого она любит. Всех, всех жалко Динке: и маму, и Костю, и Мышку, а больше ВСЕГО себя… Надолго, надолго останется она без Леньки… Не придет к забору Ленька, не пойдут они вдвоем на утес… Не пойдет она туда и одна… Осиротеет утес, и вместе с ней будет глядеть он на Волгу: не появится ли пароход «Надежда»…
Знаю, что тебе в думушку вкралося,
Знаю сердца немолчные жалобы…
Не хочу я, чтоб ты притворялася
И к улыбке себя принуждала бы…
поет дядя Лека, и горькие мысли Динки разрастаются. Все самое печальное собирается в ее сердце. Она вспоминает Лину… Уехала, бросила ее Лина… Никому не нужна Динка. Все заняты своими делами. Мышка жалеет Катю… Как сирота живет Динка, некому утешить ее песнями… Нет у нее брата.
Твое сердце болит безотрадное,
В нем не светит звезда ни единая…
доносится из сада… Динка вытирает подолом мокрое лицо и сквозь слезы смотрит, как дядя Лека ласково гладит по голове прильнувшую к нему Катю…
«Папа! — вдруг вспоминает Динка. — Если б у меня был папа, он так же утешал бы меня…» Но папы нет, и девочке вдруг хочется вскочить, зареветь в полный голос, заорать на весь сад: «Папа!..»
Но в это время Катя поднимает на дядю Леку глаза и улыбается. Свежее, розовое лицо ее, обрызганное, как росой, слезами, кажется Динке нежным и красивым, как цветок. Катя уже не плачет. Катя улыбается; дядя Лека тоже улыбается, и Динка чувствует себя еще более одинокой и брошенной.
Выбравшись из кустов, она с опустошенным сердцем идет в дальний угол сада.
Глава шестьдесят восьмая
ПЕСНЯ-УТЕШИТЕЛЬНИЦА
Динка приходит на утес расстроенная, тихая. Ленька мешает кашу. Девочка усаживается рядом с ним… В ушах ее все еще звенит песня дяди Леки.
— Лень, — говорит она вдруг, — когда я заплачу, утешай меня песней.
— Чего? — вскидывая на нее глаза, удивленно спрашивает Ленька.
Динка тихо и упрямо повторяет свою просьбу.
— Еще что придумаешь! — усмехается Ленька. — Ты заревешь, а я запою! Цирк!
— Никакого цирка! — с обидой говорит Динка. — Так все братья утешают сестер, а у меня нет брата… И некому меня утешать…
— Как это — некому? — хмурится Ленька. — Я все равно что брат тебе, а ты говоришь: некому! Не ври уж лучше! Но Динка горестно качает головой, и губы ее дрожат.
— Некому мне… петь…
Ленька оторопело смотрит на нее и, бросив ложку в котелок, подсаживается ближе:
— Да чего тебе петь? Вот ведь глупая! Сама глупая и другого человека дураком хочешь сделать!
— Пой мне… — всхлипывает Динка.
— Цирк! Ей-богу, цирк! — с недоумением качая головой, говорит Ленька.
— Пускай цирк… — уже по-настоящему ревет Динка.
— Вот ведь беда! Бедовская беда мне с тобой! Ну, давай буду петь, только молчи! — сердится Ленька.
Динка замолкает и, вытирая слезы, искоса смотрит на своего утешителя.
— «У попа-то рукава-то — батюшки! Ширина-то, долина-то — матушки!» весело выкрикивает Ленька и, усмехнувшись, спрашивает: — Хватит, что ли?
Слезы Динки сразу высыхают, глаза загораются злыми огоньками.
— Ты совсем не то поешь! Просто как дурак какой-нибудь! — сердито кричит она.
— Ну вот! Теперь злишься, а сама ведь сказала: «Я буду реветь, а ты пой!» — хохочет Ленька.
— «Сказала, сказала»! Зачем мне про попа какого-то. Надо вот какую песню…
Она вытирает ладонью глаза и, глубоко вздыхая, старается войти в настроение другой песни.
— Сейчас… только отозлюсь, — тихо говорит она, видя, что Ленька ждет.
— Ну ладно, отозлись… А то подожди, поедим каши… — мирно соглашается Ленька, пробуя разваренную бурую жидкость.
Но Динка не хочет каши.
— Вот, слушай! — говорит она. — И сразу выучи эту песню…
— Ладно! — весело кивает Ленька, с улыбкой глядя в изменившееся лицо девочки.
Запад гаснет в дали бледно-розовой,
Небо звезды усеяли чистые…
медленно запевает Динка, копируя дядю Леку. Лицо у нее делается проникновенно-грустное, в голосе слышится глубокая, недетская тоска… Сердце Леньки сжимается… И, как всегда, он оправдывает подружку одними и теми же словами: «Маленькая она, глупая. Ну, скапризничала, просит петь… А зачем мне ее дразнить! Петь так петь!»
И, подтягивая за Динкой песню, он искренне старается запомнить слова и мотив… Динка довольна, глаза ее блестят, растревоженное сердце успокаивается.
И, только уходя уже домой, она вдруг вспоминает, что не передала Леньке услышанные от Мышки новости.
— Лень! — торопливо говорит она. — А дядя Коля уже за границей вместе со своей матерью… А про Костю ничего не известно, только в полиции есть какая-то карточка…
Ленька всплескивает руками, в глазах его радость и укор.
— Что ж ты молчала? Два часа я за тобой, как дьячок на клиросе, твою песню вытягивал, а про главное ты молчала?! — возмутился он.
— Песня — тоже главное… — пробует оправдаться Динка. Но Ленька уже не слушает ее, а смотрит куда-то далеко-далеко, за Волгу, за желтеющий на той стороне реки лес; может быть, ему кажется, что где-то в этой дали скрывается «заграница»…
— Дядю Колю теперь не достать! Вот еще Костю да Степана жаль… — Он поднимает вверх сжатые кулаки, и серые глаза его вспыхивают гневом. — Эх, разбить бы эту тюрьму, раскидать ее по камушку!
А про Костину карточку Ленька и не думает.
«Это так что-нибудь… Карточка к делу не касается. Это просто фотография».
Глава шестьдесят девятая
ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ
Олег и Катя с нетерпением ждали Марину. Динка тоже ждала мать и ни за что не хотела ложиться.
— Я дождусь и тогда лягу, — упрямо отвечала она на все уговоры.
Но Динка не дождалась и заснула не раздеваясь.
Марина приехала с последним пароходом, усталая и расстроенная. Она даже не зашла к детям, а сразу заперлась в своей комнате с Олегом и Катей. Новости были плохие. Фотографическая карточка Кости, заботливо доставленная в полицию сыщиком Меркурием, вызывала подозрение, что организатор весеннего побега из тюрьмы Григорий Мордуленко и Костя — одно и то же лицо.
Настоящей фамилии Кости Меркурий не знал, хотя долгое время числился в среде товарищей своим человеком… Это затрудняло сыщику поиски, пока он не побывал на даче Арсеньевых…
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
