Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
Часть пятая Удары судьбы
Наутро после отставки Гайдару позвонил Ельцин и предложил стать его главным экономическим советником.
Гайдар отказался. Такое дублирование экономических решений будет стеснять нового премьера – и просто опасно. Отвечать за все должен один.
«А помочь вам, Борис Николаевич, я всегда готов – без всяких официальных должностей».
Вот так всегда он был всегда готов.
1. Свободен…
И тут что-то начало жечь Маугли изнутри, как никогда в жизни не жгло. Дыхание у него перехватило, он зарыдал, и слезы потекли по его щекам.
– Что это такое? Что это? – говорил он. – …Я умираю, Багира?
– Нет, Маленький Брат, это только слёзы, какие бывают у людей, – ответила Багира.
Р. Киплинг
…Возможность же все это наблюдать,
к осеннему прислушиваясь свисту,
единственная, в общем, благодать,
доступная в деревне атеисту.
И. Бродский. В деревне Бог… (1964)
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных —
лишь согласное гуденье насекомых
И. Бродский. Письма римскому другу, 1972
На своей подмосковной даче первые трое суток спал, спал, спал…
«Какое счастье утром проснуться, глянуть в окно на заснеженные лапы елок и – заснуть снова. Когда выбрался наконец на улицу, услышал, что посвистывает ветер, хрустит снег под ногами, увидел симпатичную дворнягу. Возле запруды на озере парень в тулупчике сидел у лунки, наблюдая за поплавком…
– Как клюет?
– Да так, мелочишка.
Нормальный, живой, просторный мир возвращался ко мне со всеми его запахами, звуками».
И где-то далеко-далеко виднелся такой знакомый длиннющий и узкий кремлевский зал… Когда-то Сталин велел переделать его «из целой анфилады, чтобы проводить там партийные съезды… Вот уж поистине чудовищный “коридор власти”…» (Е. Гайдар, 1996).
Это – выражение с переносным смыслом. Его часто употребляют, говоря о власти, о Кремле. И идет оно именно от кремлевских коридоров сталинских лет.
В эти коридоры и сегодня не войдешь, конечно, без пропуска, но тогда… Тогда Сталин обретался там, как в сказке, за семью запорами. И войти в Кремль можно было только по его личному приглашению, пройдя десяток контрольных пунктов: очень рано всесильный вождь стал бояться покушения на свою жизнь – он ведь знал, что лишил близких не сотни, не тысячи, а миллионы людей – взрослых и детей, оставшихся по его воле сиротами. И опасался мести.
…Нельзя никому войти в Кремль, как в давние «царские» времена, через Боровицкие либо Спасские ворота – посмотреть, например, Царь-пушку или Царь-колокол. Все про них знали, но никто давным-давно уже не видел.
И тем, кто застал сталинское время (как, например, отец Егора Тимуровича), очень понятны были строчки Твардовского про смерть Сталина – в поэме «За далью – даль» (с выделенным автором одним словом):
Но не ударила царь-пушка,
Не взвыл царь-колокол в ночи,
Как в час урочный та Старушка
Подобрала к нему ключи —
Ко всем дверям, замкам, запорам,
Не зацепив лихих звонков,
И по кремлевским коридорам
Вошла к нему без пропусков.
…Егор все спал, и никак не мог выспаться, и однажды ему приснился один его детский сон. Он опять попал в чудесный мир детства, где реальную жизнь не отделишь от сказки. Но – именно так, как когда-то в детстве, – сонный мир из чудесного, легкого и счастливого стал постепенно обращаться в какой-то другой – с плохими людьми, смотревшими на Егорку с ненавистью… И во сне он плакал, как в детском сне, и думал – как бы поскорей проснуться. А проснувшись, с горечью думал о том, что детский сон стал реальностью, и теперь очень много людей относятся к нему с ненавистью, нисколько им не заслуженной.
«Чувства, которые я испытал сразу после отставки, были очень сложные, противоречивые. Это – и облегчение, и горечь.
Облегчение от того, что с плеч свалилась громадная тяжесть».
Между прочим, это как раз не так уж трудно любому человеку себе представить. Просто вообразите, что вы в походе где-то в горах – и несете на спине рюкзак в 20 кг. И еще один на плече – шесть-восемь килограммов. А дорога все время в гору. Но тут привал. И вот вы все это с огромным облегчением сбрасываете на землю! Представили?..
«…Не надо больше отвечать за все происходящее в стране. Уже не раздастся тревожный звонок: где-то произошел взрыв на шахте, где-то потерпел крушение поезд. Не надо ни принимать решений, от которых зависит судьба людей, ни отказывать в финансовой поддержке регионам, крупным предприятиям, научным учреждениям, которые жизненно в ней нуждаются… Теперь за все это должна болеть голова у других…А вместе с тем – тяжелое чувство, что больше не можешь делать то, что считаешь нужным для страны, развитие событий пойдет независимо от тебя, будешь со стороны наблюдать за ошибками, которые ты не в силах поправить».
Он сравнивает свои ощущения с не слишком приятным чувством «водителя, которого внезапно пересадили из-за руля на пассажирское место… Еще чувствуешь себя за все ответственным, и, когда видишь ухаб, канаву, бревно поперек дороги…» – тянет немедленно принять решение, как объехать. «И вдруг вспоминаешь, что сделать ничего нельзя, ты просто пассажир».
Он не бьет на жалость – не пишет про мучительность этого ощущения. Про острое, гнетущее сожаление о том, что больше ничего нельзя сделать из того, что считаешь совершенно необходимым.
Его мама, Ариадна Павловна, рассказывала журналисту Павлу Шеремету год спустя после того, как ее сына не стало:
«—.. Приехал к нам, к отцу. Вот тогда у отца-то второй инфаркт и случился. Тимур чувствовал себя ответственным за то, что он не воспрепятствовал, не уговорил Егора не браться за это тяжелое дело.
– Как он пережил отставку?..
– Очень тяжело. Однажды в детстве я не разрешила ему взять собаку домой, и он так плакал, что слезы градом лились по куртке. Он плакал второй раз в жизни – после отставки. Он только сожалел, что не успел сделать то, что надо было сделать».
Из личных воспоминаний.…Мне выпало видеть, как Гайдар плакал – третий раз.
Это было зимой 2005 года. Писатель Владимир Войнович приехал в Москву из Германии, похоронив там долго и мучительно болевшую жену Ирину – любимую учительницу Егора Гайдара. И мы пришли к нему и к их дочери – на девятый день. Пришел Егор Тимурович с женой Машей. И стоял в комнате перед портретом Ирины с глазами, полными слез.
Спустя 15 лет после отставки, в феврале 2007 года, Альфред Кох, активный участник реформ начала 90-х годов, брал у Егора Гайдара обширное интервью.
«– Мы выросли с ощущением, что политики высокого ранга, начиная от премьера и выше, уходят из власти каким-то естественным образом: либо просто умирают, как Брежнев, Андропов, Черненко, либо как-то еще, но все равно уже немолодыми людьми, пенсионного возраста. Ты, по-моему, был первым политиком, который был отставлен от управления страной в возрасте тридцати шести лет.
Ты оказался первым, кто после отставки должен был думать: “А что дальше делать-то?”
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
