Здоровые, смелые! (Рассказы) - Баныкин Виктор Иванович

— Не беспокойся! — вызывающе ответил Женя. — За четверть аккуратные троечки в табель выставлены. С меня и хватит.

— Трудно тебе, бедному? — будто сочувствуя, спросил Филя.

— Ничего не трудно. У меня способности выше среднего. Сам слышал, как учителя говорили… Да оставь ты мои лыжи!

Последние слова относились к Илюше, который внимательно рассматривал Женькины лыжи. Он поднялся с колен и покачал головой:

— Давно, видать, пропитку не делал?

— Как купил. С полгода, — ответил Женя. — А что?

— Мазь-то поэтому не держится. И мазь у тебя не та.

— Почему не та?

— Каким номером ты сегодня смазал?

— Не знаю, — честно признался Женя. — Я купил одну и все время ею смазываю.

— Так я и думал. Этой мазью лишь на оттепель смазывают. А на мороз, как сегодня, нужна горная мазь номер пятнадцать. И еще тонким слоем сверху — номер три. Тогда лыжи не будут проскальзывать.

— Ну, — упрямился Женя, — не в этом дело…

— Нет, как раз в этом. Чудак, ведь мазь для чего? Во-первых, чтобы лыжи дольше сохранить и чтобы сцепление со снегом было лучше. Ты в каком классе?

— В шестом.

— Так по физике вы это проходили. Ты должен знать. Из-за этого ты и проиграл. Лыжи назад сносило…

— Он по физике знает только, как палки отнимать! — вмешался Филя.

— Вот тебе и аккуратные троечки! — подхватил Витя, на этот раз поддержав Филю.

— Да ну вас!

И поражение, и замечания Илюши, и насмешки остальных снова разозлили Женю. Он махнул рукой, присвистнул и сорвался с места. Остальные тоже стали кататься.

Обратно Женя снова поднимался с трудом. Он проявлял и ловкость и уменье, но лыжи проскальзывали. И вдруг подвернулись ему на пути салазки. Малыш в круглой тарбаганьей шапке, пыхтя, волочил их на взлобок. Салазки — широкие, самодельные, тяжелые. Лицо мальчика разрумянилось, глаза весело блестели из-под круглой тарбаганьей опушки.

Женя мог объехать малыша, но вместо этого он резко толкнул лыжей салазки, малыш от неожиданности выпустил из рук веревку, и салазки, шурша и звенькая по сухому снегу, скатились обратно на кайдаловский лед. Пытаясь догнать салазки, малыш потерял шапку; он заплакал, пряча голову в воротничок пальто. А Женя, будто ничего не произошло, продолжал взбираться на сопку.

— За что ты его! — налетел на него Илюша. — Что он тебе сделал?

— А пусть не попадается по дороге!

— Достань сейчас же салазки и шапку! — наступал Илюша.

— Вот еще! — ответил побледневший Женя и выставил кулаки.

В это время мимо них промчался Витя. Перескочив через овражки, Витя минутой позже уже нахлобучивал малышу шапку и совал ему в руки веревку от салазок.

— Ты в своей школе тоже маленьких обижаешь? — возмущался Витя.

— Охота была! Там сразу к директору попадешь! Он у нас строгий, — не спуская глаз с Илюши, отвечал Женя.

— А здесь можно, раз директора нет? — спросил Илюша.

— А может быть, ты здесь вместо директора? — снова с вызовом сказал Женя.

— Эх, ты! — с досадой ответил Илюша. — Неужели за тобой директор или вожатый по пятам должен ходить? Ты — в кино, и директор в кино? Ты — на лыжах, и директор становись на лыжи? Ребеночек какой! Того понять не можешь, что мы тебя, дурака, за дело и то не побили, а ты маленьких ни за что обижаешь!

— Нет, Илюша, не верю! — пропищал, оказавшись тут же, Филя. — Не верю, что у него способности выше среднего. Это он себя спутал с кем-то.

— Вот что, Женя, — сердито сказал Илюша: — иди к себе на Подгорную и катайся там на здоровье!

— А мне здесь нравится! — дерзко ответил Женя.

Он отошел к овражку, невдалеке от сосны, и стал кататься в одиночку. Но ребята видели, что он нет-нет, да и поглядывает в их сторону. Особенно, когда они собирались вместе, или скатывались с горы шеренгой, ухватившись за палку, как за шест, или играли в пятнашки…

На другой день Женя снова пришел на Кайдаловку. И снова катался в одиночку. И на третий день… А на четвертый день он не пришел. Не пришел и на следующий.

— Свистун-то обиделся! — запретил Филя.

— На Подгорной своей катается, — откликнулся Витя. — Вообще-то он не вредный, только занозистый очень.

Илюша промолчал. Он о чем-то думал.

Так и не появлялся больше Женя на Кайдаловке до конца каникул.

В первое воскресенье после каникул друзья снова встретились под старой сосной. Витя, который пришел раньше остальных и уже стоял на лыжах, сообщил:

— Этот… Женька-то Шестиперов, опять приходил.

— Откуда ты взял? — оживленно спросил Илюша.

— Малыши говорили.

— Опять кого-нибудь обидел?

— Нет. Они сначала от него врассыпную, а он никакого внимания, так никого и не тронул…

Друзья покатались с полчаса. Илюша все о чем-то думал.

— Может, там, на Подгорной, лучше, чем на Кайдаловке? — сказал он наконец товарищам. — Интересно бы там покататься!

Ребята взяли лыжи в руки и пошли вниз по улице Столярова. Спустились с железнодорожной насыпи, вышли на Аянскую — древнюю улицу Читы, где свыше ста лет назад жили жены сосланных сюда декабристов.

По темному снегу накатанного спуска, через Подгорную к Читинке, на разных салазках, как и на Кайдаловке, каталась детвора.

— Ну что, попробуем эту катушку? — спросил Илюша.

Съехали разок, другой.

— Ты что все головой вертишь? — спросил Филя Илюшу.

— Так. Интересно, — ответил тот. — Я здесь первый раз…

Они снова собрались съехать, как вдруг увидели мальчика, который тащил навстречу им не то сани, не то кресло — из каких-то гнутых труб.

— Это что у тебя за водопровод? — засмеялся Илюша.

— Ох, ты, «водопровод»! — обиделся малыш. — Это у меня санки-легковушка. Женька Шестиперов изобрел.

— Женька! — Мальчики взглянули друг на друга.

— А где же… Женька твой? — спросил Илюша мальчика. — Чего же он не катается?

— Некогда ему, наверно. — Малыш деловито пристраивал свою «легковушку». — А потом, он теперь на Кайдаловку больше ходит. — Малыш стал сзади на концы труб.

— А где он живет? — спросил Витя. — Можешь показать?

— Почему же не могу, когда его дом угловой, а мы через дом живем… А ну, берегись! — И он помчался на своих трубах, которые скользили по накату легко и красиво.

— Ну что, проведаем, что ли, Женьку? — спросил Илюша.

— Раз уж пришли на Подгорную, так почему же не проведать, — ответил Филя.

Едва подошли они к угловому дому, как прямо из-под ворот на них выскочил Джулька. Сперва было с лаем, потом вдруг уши навострил и мохнатым хвостиком вильнул — неуверенно, неохотно.

Мальчики прошли в ограду, Джулька за ними. Чуть ворчит, но не трогает. Ребята смахнули у крыльца снег с катанок и постучались.

Дверь отворила низенькая женщина с полным и приветливым лицом.

— Скажите, пожалуйста, Женя дома? — спросил, смущаясь, Илюша.

— Жени нет. Он за хлебом пошел.

Ребята было попятились, но женщина широко и гостеприимно раскрыла дверь:

— Заходите, ребята! Он скоро придет… Лыжи можете здесь, в сенях, поставить.

Они прошли в кухню, Джулька проследовал за ними. Женщина присматривалась к ребятам:

— Вы, должно быть, из школы?

Витя с Илюшей и подумать не успели, что сказать, а Филя уже выпалил:

— Ага, из школы… А вы Женина мама?

— Да, — улыбнулась женщина. — Что-то я вас раньше не видела.

— А мы… — опять за всех ответил Филя, — мы только недавно сдружились.

Илюша сердито взглянул на товарища.

— Да вы, ребята, раздевайтесь, проходите в комнату. Подождите.

Ребята сели, переглядываясь друг с другом, а Джулька заметался от стула к стулу; то ногу у Илюши понюхает, то руку Вите лизнет, то на Филю глаза выпучит.

— Удивляюсь, — сказала Женина мама из кухни: — на всех Джулька бросается, а вас не трогает.

— А нас… собаки любят, — отвечал за всех Филя, пряча от Джульки ноги под стул.

Женина мать, вытирая полотенцем тарелку, вошла в комнату. Она ласково взглянула на Илюшин комсомольский значок, ярко выделявшийся на белом свитере.