– Очень приятно, – сказала Пенелопа.
– Нет, нет, неприятно! – заревела Табита. Из ее глаз по щекам текли слезы и, нагретые пламенем из ноздрей, тут же обращались в пар. – Никому не может быть приятна такая никчемная, никудышная, дрянная дракониха! Таких больше днем с огнем не найдешь! У-у-у!
– Может, если вы расскажете мне про свое горе, – ласково предложила Пенелопа, – вам станет легче? Видите ли, мы с моими кузенами пришли сюда, чтобы вам помочь.
– Вы очень добры, – захлебываясь, прорыдала Табита, – но я одинока и всеми покинута, и никто мне не поможет, и я сама во всем виновата, у-у-у! И ничего… у-у-у… нельзя… у-у-у… поправить!
– Все равно, – твердо сказала Пенелопа, – на всякий случай расскажите. Слезами уж точно горю не поможешь.
Табита достала из-под подушки огромный носовой платок и громко высморкалась. Платок немедленно загорелся. Пенелопе и волшебнику пришлось затаптывать огонь.
– Как будто я ее не предупреждал, чтобы она пользовалась огнеупорными платками, – недовольно повторял он. – Двадцать раз предупреждал. Ты не представляешь себе, до чего небрежны все эти огнедышащие.
– Да, да, оскорбляй меня… у-у-у… когда и так мое сердце разбито… у-у-у… из всех драконов я осталась одна, – прорыдала Табита. – Ругай меня… у-у-у… я осталась слабая и беззащитная, последняя из рода драконов!…
– Батюшки! – проговорил волшебник. – Что бы я ни сказал, все не так. Оставляю вас одних. Если что-то понадобится, позвони. В неотложном случае – пять звонков.
Волшебник поспешно ретировался, а Пенелопа с опаской присела на краешек кровати рядом с Табитой.
– Послушай, Табита, – сказала она ласково, но решительно. – Ты только расстраиваешь себя. Что толку плакать? А вот если ты возьмешь себя в руки и расскажешь мне, в чем дело, уверена, мы тебе поможем.
– Ну вот, – проговорила Табита, всхлипывая и прерывисто вздыхая, отчего из носу у нее розовыми лепестками вырывалось пламя. – Ну вот, время от времени все драконы, кроме одного, исчезают, и тогда этот последний дракон становится хранителем яиц, которые по одной штуке кладет каждый дракон, прежде чем исчезнуть. Меня выбрали хранительницей яиц, и я этим очень гордилась, потому что такая большая ответственность – сознавать, что будущее драконов находится в твоих руках, вернее, в твоей корзинке.
– Да, очень большая ответственность, – с серьезным видом подтвердила Пенелопа.
– Ну вот, я как раз поднималась сюда и несла яйца – их всегда высиживают в Кристальных пещерах, – как вдруг мне повстречались василиски, с которыми я вообще-то никогда не разговариваю, они такие вульгарные и буйные. Но они мне сказали, будто теперь все будет по-другому и им велено отнести яйца для высиживания к ним в замок. И я по глупости отдала им яйца, а они… у-у-у, у-у-у… помчались прочь и крикнули, что и не собираются их высиживать, и теперь… у-у-у… драконов БОЛЬШЕ НЕ БУ-У-УДЕТ!
– Жестокие звери! – сердито проговорила Пенелопа, когда Табита опять принялась бурно рыдать. – Ну ничего, мы с моими кузенами собираемся проникнуть к ним в замок и отнять Великие Управляющие Книги и драконьи яйца.
– Правда? Отнимете? – обрадовалась Табита. – Но как?
– А вот так… – начала Пенелопа и остановилась. Уголком глаза она заметила какое-то движение около большого шкафа, стоявшего в темном углу. – Скажи-ка, – произнесла она, – тут в пещерах есть кто-нибудь еще кроме тебя?
– Кто-нибудь еще? – недоумевающе повторила Табита. – Нет, кроме меня и Ха-Ха, никого. А что?
Пенелопа, ничего не отвечая, направилась к звонку и нажала его пять раз. Через несколько секунд послышался топот, дверь распахнулась, и в комнату ворвались Питер, Саймон и Ха-Ха и позади них Попугай.
– Что случилось? – воскликнул волшебник.
– В чем дело? – закричали мальчики.
– Заприте двери, – проговорила Пенелопа. Они заперли дверь и выжидающе уставились на нее.
– Ну? – спросил Саймон.
– К нам подослан шпион, – спокойно произнесла Пенелопа. – Он прячется около шкафа.
Глава четвертая
ШПИОНЫ И ПЛАНЫ
– Шпион, Пенни? – недоверчиво переспросил Питер. – Ты уверена?
– Какого рода шпион? – спросил Саймон.
– Не знаю, я видела только, как он шевельнулся вон там, возле шкафа, – показала Пенелопа.
Мальчики шагнули в темный угол.
– Ты совершенно права, – сказал Питер и, нагнувшись, кого-то схватил.
– Ну ты, пусти, – произнес хриплый голос. – Пусти, кому говорю, больно делаешь.
В руке Питер держал за одну ногу толстую бородавчатую зеленую жабу. Жаба была в визитке и белокуром парике и сжимала в лапе серый цилиндр. Когда Питер опустил ее, она съежилась на полу, судорожно раздувая горло и нервно следя за ними выпученными желтыми глазами.
– Вот, пожалуйста, – торжествующе проговорила Пенелопа. – Я же вам говорила, что тут шпион.
– Ничего я не шпион, – хриплым голосом возразила жаба.
– Кто же ты в таком случае? – грозно спросил Саймон.
– Я… я… как его… купец-меховщик из Владивостока. У меня, жена и шестеро ребятишек, и мне надо их содержать.
– Никакой ты не купец, – в негодовании заявил Питер.
– А что, не похож я разве на купца-меховщика из Владивостока, который еле концы с концами сводит? – плаксиво спросила жаба.
– Нисколечко, – отрезал Саймон. Жаба на минутку задумалась.
– А как насчет торговца бриллиантами, который прикатил прямехонько от зулусов, а? – Физиономия у жабы прояснилась.
– Тоже не похож, – отверг и это предложение Питер.
– А если знаменитый нейрохирург из Катманду? – с надеждой в голосе осведомилась жаба.
– Не пойдет, – ответил Саймон.
– Ладно, так и быть, скажу вам правду-матку, – задушевным тоном произнесла жаба. – Я – богатый фермер из Онтарио, хозяин молочной фермы. У меня отпуск, и я надумал проведать свою племянницу.
– Я тебе не верю, – сказала Пенелопа. – Ты шпион.
– Да не шпион я, лопни мои глаза, – запротестовала жаба. – Лопни мои глаза, мисс. Я вам говорю все, как есть, начистоту. Я вполне зажиточный торговец зерном, который путешествует инкогнито, как бы по торговым делам.
– Ты просто-напросто жаба и шпион, – сказал
– Да, и притом незадачливый шпион, жалкий, уродливый, в парике и визитке и дурацком цилиндре, – добавил Саймон.
– Ты никакого права не имеешь оскорблять мой цилиндр, – обиженным тоном заявила жаба. – В чем дело? Шикарный цилиндр! Можно смело сказать: моя лучшая маскировка, в смысле мой лучший наряд.
– Ты шпион, – повторил Питер. – Знаешь, что бывает со шпионами?
– Да не шпион я, ей-богу, – лихорадочно, запротестовала жаба. – Нельзя меня трогать, потому как я вовсе не шпион.
– Шпионов расстреливают, – заметил Саймон. – Или пытают, – добавил Питер.
– Или пытают и расстреливают, – зловеще подытожил Попугай.
– Слушайте, полегче! Зачем такие слова? – переполошилась жаба. – Слушайте, сейчас я вам выложу все как на духу. Я не хотел говорить, заметьте, но вы меня вроде как вынудили.
– Ну? – поторопил ее Саймон.
– Я – богатый-пребогатый банкир литовского происхождения, у которого жена, двое ребятишек и старенькая мамаша на иждивении, – созналась жаба, надвигая цилиндр на глаза и засовывая большие пальцы за проймы жилетки.
– Ни одному слову не верю, – сказала Пенелопа.
– Я тоже, – присоединился Попугай. – Банкир, видали вы? Да такая жаба, как ты, дважды два не сосчитает.
– А и не надо считать, – заверила его жаба. – Если ты банкир, так, лопни мои глаза, тебе ни математики, ни чего другого и ведать не требуется. Знай присматривай за чужими денежками и не отдавай нипочем, кто ни попросит, – вот и вся работа.
– Вздор! – презрительно отозвался Попугай. – Абсолютный вздор и к тому же неизобретательный. А теперь, если не скажешь нам правды, Табита поджарит тебе слегка пятки, а, Табита?
